Все же ему удалось завоевать доверие этих ребят. Они стали относиться к нему, как к другу, даже если не воспринимали всерьез как духовного пастыря. Падре на многое закрывал глаза, лишь бы не утратить доверие капитанов. Ему часто приходилось поступать совсем не так, как его учили, мириться с тем, что церковь осуждала. Но другого способа спасти этих детей не было. А падре Жозе Педро считал, что даже из-за одного Фитиля и открывшегося в нем призвания стоило рисковать! И тут падре пришло в голову, что из-за этого его и вызывают в архиепископство. Наверняка из-за этого. Богомолки уже давно шепчутся у него за спиной о его подозрительных связях с малолетними воришками. А тут еще случай с Алмиро. Ну конечно, причина в этом. Падре испугался: его наверняка накажут, придется расстаться с мечтой о приходе. А падре Жозе Педро очень нужен приход. Он должен содержать старую мать и сестру, которая учится в педагогическом училище. Вдруг ему пришло в голову, что он мог и ошибаться. Церковные власти не одобряют его поступков, а в семинарии его всегда учили повиноваться. Но он вспомнил о капитанах. Перед его мысленным взором прошли Фитиль, Педро Пуля, Профессор, Хромой, Сачок, Кот. Нужно помочь этим мальчишкам… Дети были главной заботой Христа. Он должен сделать все для спасения этих детей. Не по своей вине они ведут такую жизнь.
В залу неслышно ступая вошел каноник. Погруженный в свои мысли, падре не заметил его, он вообще забыл, где находится.
Каноник был высокий, очень худой и угловатый, редкие волосы тщательно причесаны, губы резко очерчены, сутана сверкала чистотой. На шее висели четки. Он казался воплощением святости и чистоты. Однако это не делало его симпатичным: аскетичная фигура каноника, суровые черты лица отталкивали людей. Как будто чистота было броней, отделявшей его от стального мира, погрязшего в грехе. Он считался человеком исключительного ума, выдающимся проповедником, известным строгостью своих принципов.
Каноник остановился перед падре Жозе Педро и какое-то время внимательно его рассматривал. Своим острым взглядом он тут же отметил и грязную, в нескольких местах залатанную сутану, и неуверенность в себе, и страх. А простоватость и доброта были просто написаны у него на лице. Каноник изучал отца Жозе Педро всего несколько минут, но этого было достаточно, чтобы проникнуть в глубину его бесхитростной души. Каноник кашлянул. Падре поднял глаза, вскочил, смиренно поцеловал руку:
— Каноник…
— Садитесь, падре, нам нужно поговорить.
Каноник окинул падре бесстрастным, ничего не выражающим взглядом, потом спустился на стул, стараясь не коснуться своими одеждами грязной сутаны падре Жозе Педро, и медленно сцепил пальцы. Голос каноника никак не вязался с его обликом. Этот голос можно бы было назвать вкрадчивым, даже нежным, если бы не жесткие интонации то и дело в нем проскальзывающие. Падре Жозе Педро, опустив голову, ждал, когда каноник заговорит. Тот начал так:
— У нас имеются серьезные жалобы на вас, падре.
Отец Жозе Педро хотел сделать вид, что не понимает, о чем речь. Но на такие хитрости прямодушный падре был явно не способен. Он тут же подумал о капитанах песка. Каноник прочел его мысли и едва заметно улыбнулся:
— Полагаю, вы догадываетесь, о чем идет речь…
Падре взглянул в лицо каноника, но тут же опустил голову:
— Наверное, о детях…
— Грешник не может скрыть свой грех, он написан у него на лице, — от былой мягкости в голосе каноника не осталось и следа.
От этих слов у падре мурашки побежали по спине. Он всегда боялся, что церковные иерархи, те, у кого хватает ума, чтобы понять Божью волю, не одобрят его методов, его отношений с капитанами песка. В душе у него рос страх, но боялся он не каноника или архиепископа — он боялся оскорбить Бога. У него даже руки слегка задрожали. Голос каноника вновь обрел свою мягкость. Этот голос был нежный и вкрадчивый, как у женщины, но без капли человеческого тепла:
— К нам поступило достаточно жалоб, отец Жозе Педро, но до поры до времени мы закрывали на них глаза в надежде, что вы осознаете свои ошибки и исправитесь… — Каноник сурово взглянул на падре, и тот опустил голову. — Совсем недавно нам пожаловалась вдова Сантос: вы позволили шайке уличных мальчишек осмеять ее. Более того, вы их подстрекали… Что вы можете сказать на это, падре?
— Это неправда, каноник.
— Вы хотите сказать, что вдова Сантос лжет? — Каноник буравил священника взглядом, но на этот раз Жозе Педро не опустил голову, а только повторил:
— То, что она говорит, — неправда…
— Разве вы не знаете, что вдова Сантос — одна из самых щедрых наших прихожанок? Не знаете о ее дарах церкви?
— Я могу рассказать, как все было на самом деле.
— Не перебивайте меня. Разве в семинарии вас не учили смирению и покорности? Впрочем, там вы никогда не были в числе лучших.
Падре Жозе Педро всегда помнил об этом. Не было нужды напоминать, что он был одним из худших учеников семинарии по теоретическим дисциплинам. Как раз поэтому отец Жозе Педро так боялся ошибиться, оскорбить Бога. Должно быть, каноник прав, он гораздо умнее, и поэтому ближе к Богу, который есть наивысшая мудрость.
Каноник сделал такой жест, словно отмахнулся от случая с вдовой Сантос, и продолжил все так же вкрадчиво:
— Однако сейчас речь пойдет о деле гораздо более серьезном. По вашей вине, падре, у архиепископа была весьма неприятная беседа с властями. Вы понимаете, что вы сделали? Отдаете себе отчет?
Падре и не пытался оправдываться:
— Это из-за мальчика, заболевшего оспой?
— Вот именно, сеньор, оспой. А вы скрыли этот случай от эпидемиологической службы.
Падре Жозе Педро верил в доброту и милосердие Господа. Ему казалось, что Бог одобряет его поступки. Он и сейчас так думает. Уверенность в своей правоте вдруг заполнила сердце падре. Он расправил плечи и посмотрел канонику прямо в глаза:
— Вы знаете, что такое инфекционный барак?
Каноник не ответил.
— Так вот, почти никто не возвращается оттуда. А что говорить о ребенке? Отправить туда ребенка — значит обречь его на верную смерть.
— Это не наше дело, — заявил каноник бесстрастным, но не терпящим возражения тоном. — Это дело департамента здравоохранения. Наша обязанность — подчиняться законам.
— Даже если они противоречат заповедям Господа нашего Иисуса Христа?
— Что вы об этом знаете? Каким таким умом вы обладаете, чтобы судить о Божественном промысле? Вас обуял демон тщеславия!
Падре Жозе Педро попытался объясниться:
— Я знаю, что необразован и глуп, что недостоин служить Господу. Но у этих детей никого нет, они брошены на произвол судьбы. У меня было намерение…
Благими намерениями вымощена дорога в ад, — вынес приговор каноник.
Падре Жозе Педро снова засомневался. Но он мысленно обратился к Богу, и к нему вернулось душевное равновесие:
— Разве эта дорога ведет в ад? С этими мальчишками никогда не говорили серьезно о Боге. Они путают Господа с негритянскими идолами 41, не имеют никакого представления о религии. Я хотел спасти их души…
— Я уже сказал вам, что цели были благими, а результат получился противоположный.
— Но вы не знаете этих мальчишек. (Каноник бросил на него суровый взгляд). Они совсем, как взрослые. Они знают жизнь, всю ее подноготную, всю грязь. Нужно считаться с этим, идти на уступки…
— И поэтому вы послушно плясали под их дудку.
— Чтобы достичь цели, мне приходилось кое с чем мириться…
— Например, с грабежами, преступлениями этих подонков.
— Разве это их вина? — падре вспомнил Жоана де Адама. — Кто заботится о них? Кто наставляет? Кто помогает? Что хорошего видят они в жизни? (Отец Жозе Педро перестал сдерживаться и каноник отодвинулся подальше от него, не сводя осуждающего взгляда). Им приходится воровать, чтобы не умереть с голоду, потому что богачи, которые швыряют деньги на ветер или жертвуют церкви, не хотят знать о голодных детях… В чем их вина?
— Прекратите, — в голосе каноника зазвучал металл. — Если бы кто-нибудь услышал вас, он решил бы, что это говорит коммунист. И не мудрено. Общаясь с этим быдлом, вы набрались соответствующих идей. Вы коммунист, враг Церкви!
Падре с ужасом смотрел на каноника. Тот поднялся, простер к падре руку:
— Да простит вам Господь дела ваши и слова ваши. Вы оскорбили Бога, опорочили свой сан, попрали законы Церкви и Государства. Вы вели себя, как коммунист. Поэтому мы вынуждены отказать вам в приходе, о котором вы просите. Идите (Тут голос опять стал мягким, но эта мягкость не допускала возражений), покайтесь в грехах, посвятите себя богобоязненным прихожанам церкви, где вы служите, и забудьте эти коммунистические идеи. В противном случае нам придется принимать более серьезные меры. Неужели вы всерьез полагаете, что ваши поступки угодны Богу? Не забывайте, что вы совсем не так умны, чтобы проникнуть в Божьи помыслы…
Каноник повернулся к падре спиной и направился к выходу. Падре Жозе Педро сделал вслед за ним два шага и глухо сказал:
— Один из этих мальчишек хочет стать священником…
Каноник резко обернулся:
— Наша беседа окончена, отец Жозе Педро. Идите и молитесь о том, чтобы лучше понять Божье слово и лучше служить Божьей церкви. Ступайте. Да поможет вам Бог.
Но падре не сдвинулся с места, и все силился что-то сказать. Но не смог. Он тупо смотрел на дверь, в которую вышел каноник. Сейчас у него не было в голове ни единой мысли. Он был смешон в этой нелепой позе: руки простерты к потолку руки; губы дрожат, в глазах — страх.
Тяжелые портьеры на окнах не пропускали в залу свет. Какое — то время падре стоял в темноте. Коммунист…
Бродячие музыканты на удивление правильно и красиво исполняли на улице старинный вальс:
На сердце такая тоска, смилуйся Господи Боже…
Падре Жозе Педро прислонился к стене. Каноник сказал, что ему не дано постичь божественных предначертаний — он слишком для этого глуп. И еще каноник сказал, что Жозе Педро — коммунист. Именно это слово особенно терзало душу падре. Все священники со всех амвонов предают анафеме коммунистов. И вот теперь он сам… Каноник очень умен, поэтому ближе к Господу, ему легче услышать глас Божий. Выходит, он ошибался. Два года, целых два года упорного труда потрачены впустую! Он хотел наставить на путь истинный этих детей…