Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что следующий этап для меня заключается в преодолении именно этого мира с заброшенным склепом. Интересно, что приготовили для меня здесь неведомые «сценаристы» моего персонального мистического триллера? Та часть меня, которая ещё была в состоянии рационально мыслить, напоминала мне, что умереть в этом как бы несуществующем мире можно совершенно по-настоящему, так как клад один, а нас трое. Единственное, на что я надеялся, – это на то, что если уж я выиграю это соревнование, то мне лично не придётся никого убивать. К этому я не готов, и вряд ли когда-нибудь буду на это способен.
Шорох, доносившийся из склепа, стал немного громче, словно намекая, что я уже достаточно потоптался на пороге. Видимо, чтобы сомнений у меня не осталось вообще никаких, за спиной раздалось шипение, и я, сам не знаю зачем, обернулся: наверное, страх и удивление постепенно трансформировались во что-то другое. Самой змеи я, к счастью, не увидел, но в тумане на высоте примерно двух метров от земли горели две ярких точки, подозрительно напоминающие глаза. Изо всех оставшихся сил я напряг память, но так и не вспомнил: горят у нормальных змей глаза или нет. Но сейчас это не имело никакого значения, и я обречённо сделал шаг в сторону распахнутой двери.
Войти внутрь себя заставить не смог и остановился на границе размытого и слабого из-за тумана света и чернильной темноты за порогом. Она словно манила, приглашала, уговаривала окунуться в её непроглядный мрак и остаться там, в этой уютной чёрной мгле, раствориться в ней, со временем превратившись в ещё один невесомый клочок тумана.
К сожалению, до бесконечности стоять на границе абсолютного мрака и пусть мутного, но света, было невозможно. Я глубоко, до боли в подреберье, вздохнул и шагнул в темноту, чувствуя, как исчезает, растворяется туманный мир, через который я только что прошёл. Не исключено, что если бы я попробовал вернуться, то просто не смог бы этого сделать по причине отсутствия дороги.
Сначала я шагал, чувствуя себя абсолютным слепцом: вокруг меня не было ничего, только прохладная, совершенно ничем не пахнущая темнота. Прежде чем сделать очередной шаг, приходилось ногой проверять, нет ли передо мной ямы, провала или какой-нибудь иной преграды. Но постепенно, шагов через двадцать, показавшихся самыми длинными в жизни, мне стало казаться, что вокруг очень медленно, но начало светлеть. Ещё через пять шагов я вдруг понял, что необходимость двигаться на ощупь пропала: откуда-то сверху лился очень слабый колеблющийся свет. Он дал мне возможность рассмотреть, что я шёл по широкому коридору, потолок которого терялся где-то наверху. Странно – здание казалось мне невысоким, там точно не могло быть таких потолков. Впрочем, на фоне всех остальных странностей эта выглядела достаточно безобидно.
Коридор закончился метров через двадцать, и я оказался в большом зале, залитом тревожным лунным светом, который проникал через окно в потолке. Помещение казалось совершенно пустым, но стоило мне сделать шаг и из коридора переместиться в зал, как в центре практически из ниоткуда возник огромный каменный саркофаг. Я не знаю, почему решил, что это именно он: просто какая-то часть меня совершенно точно знала, что этот здоровенный каменный ящик – не что иное, как старинный саркофаг.
Постояв немного и убедившись, что это, видимо, единственный предмет интерьера, я, осторожно ступая по крупным каменным плитам, медленно подошёл к оказавшемуся достаточно высоким саркофагу. На его крышке были выбиты какие-то слова, наверное, имя и даты жизни того, кто в нём лежал. В общем-то, по идее, мне было совершенно безразлично, кто там упокоился, но я не мог думать ни о чём другом. Словно какой-то голос настойчиво зудел у меня в голове и не просил, а просто требовал, чтобы я прочитал, что там написано.
Поняв, что этому надоедливому голосу проще уступить, я внимательно огляделся в попытках найти хоть что-то, на что можно взгромоздиться, чтобы заглянуть на крышку: моего в общем-то немаленького роста для этого не хватало. Интересно, зачем делать такие высокие саркофаги, если для того, чтобы прочитать имя покойника, надо лезть на стремянку? Или изначально предполагалось, что это сооружение будет наполовину утоплено в пол?
Наконец-то я смог разглядеть в самом дальнем углу что-то вроде табурета, на который было небрежно брошено какое-то тряпьё. Сбросив неопознаваемые лохмотья на пол, я подтащил не слишком новый, но достаточно устойчивый табурет к саркофагу и, поморщившись от боли в ушибленной при давнем падении спине, взобрался на него.
Теперь крышка была прекрасно видна, и я сдув пыль, поднявшуюся весёлым облачком, смог прочитать надпись. Прочёл, поморгал, несколько раз глубоко вздохнул и заставил себя перечитать. На сером камне было выбито:
«Дягилев Егор Денисович, 15 января 1993 – 10 октября 2020»
Глава 6
– Вот сейчас совсем не понял, – я всегда считал разговоры с самим собой признаком не совсем здоровой психики, но с тех пор, как я оказался на территории этой жуткой усадьбы, нормальных собеседников у меня просто не было. Оставалось довольствоваться не совсем нормальным собой.
Чем больше я смотрел на высеченные на крышке саркофага слова и цифры, тем туже закручивался ледяной узел где-то в желудке, вымораживая внутренности и вызывая острое желание проснуться. Откуда там взялось моё имя? И моя дата рождения? Ну, предположим, это такое странное совпадение, хотя верится в него с очень большим трудом: вероятность равна примерно одному шансу на пару миллионов. Но ведь там ещё и дата смерти – 10 октября 2020 года, и это сегодня. Или уже вчера? Нет, наверное, всё же сегодня, раз я пока ещё жив… А я жив? От этой мысли стало совсем дурно, и я, чувствуя себя полным дураком, ущипнул себя за руку. Боль недвусмысленно дала понять, что я жив, во всяком случае, пока. Потом не очень охотно, но всё же включилась логика: если я умру сегодня, – при мысли об этом захотелось тихонько завыть – то кто и когда успел сделать эту надпись и когда она успела покрыться таким толстым слоем пыли?
Ответ категорически не желал находиться, и я, решив, что созерцание написанного не поможет его объяснить, осторожно слез с табуретки. Оттащив её на место в угол, я внимательно огляделся: раз меня сюда привело, значит, отсюда так или иначе можно выбраться дальше. Следовательно, надо искать дверь или нечто её заменяющее.
Я заканчивал изучение второй стены, когда за спиной раздался странный звук, словно кто-то двигал по каменному полу какой-то достаточно тяжёлый предмет. Я нервно оглянулся, но кроме уже привычного саркофага ничего не увидел, даже табуретка спокойно стояла на своём месте. Тем не менее звук повторился, и я вынужден был признать, что исходит он от каменного ящика, стоящего посреди помещения.
Не сводя взгляда с саркофага, я медленно отступил в сторону самой дальней стены, здраво рассудив, что ничего хорошего этот звук принести не может по умолчанию. Вряд ли из саркофага вылезет волшебник в белой мантии и, взяв меня за руку, выведет на свежий воздух и вызовет мне такси. Если уж оттуда и выберется что-то, то оно наверняка будет настроено по отношению ко мне не очень дружелюбно.
Скрежет повторился, и я увидел, что крышка саркофага сдвинулась ещё на несколько сантиметров. А что если единственный выход отсюда находится именно там – в этом каменном ящике? И для того, чтобы выбраться, нужно будет в него залезть?
Я на секунду представил, как забираюсь в саркофаг, после чего крышка сама закрывается и надпись приходит в полное соответствие с реальностью. Постаравшись усмирить так не вовремя разбушевавшееся воображение, я сделал ещё несколько шагов назад и упёрся спиной в холодную стену. Теперь между мной и каменным ящиком было метров тридцать: не много, но лучше, чем ничего.
Потом, как в классическом фильме ужасов, изнутри показалась рука и вцепилась в край саркофага. Правда, в отличие от киношной, она не была украшена ни трупными пятнами, ни длинным когтями, но менее страшно от этого не было, если честно.
Я приготовился подороже продать свою жизнь, но тут над каменным краем поднялась голова Нюси, к счастью, в комплекте со всем остальным телом. Она огляделась и неверяще уставилась на меня, совершенно по-детски приоткрыв рот.
– Егорыч, это действительно ты? – как-то неуверенно проговорила она, не торопясь вылезать из саркофага и настороженно глядя на меня из-под растрепавшейся светлой чёлки.
– Нюся?! – наверное, меньше всего я готов был увидеть именно её, потому что вечно восторженная и суетящаяся Каменецкая вот вообще никак не вписывалась в общую жутковатую картину. Наверное, если бы оттуда вылез Глеб, я удивился бы на порядок меньше: его мрачный образ был эмоционально ближе ко всему этому безумию. Но Анька…
– А что ты тут делаешь? – задала Нюся самый нелепый из всех возможных в данной ситуации вопросов.
– А ты? – не менее логично ответил я, но сейчас было не до лингвистических и психологических изысков: я действительно никак не мог понять, как Нюся оказалась внутри моего – здравствуй, шиза! – саркофага.
– Поможешь вылезти? – помолчав, уже совершенно нормальным голосом поинтересовалась Каменецкая. – Этот ящик тяжёлый, как сволочь.
– Нюсь, какой ящик? – я отлепился от стены и пошёл в сторону табуретки, так как без неё мне Аньке не помочь: я просто не смогу её вытащить.
– С кладом, какой же ещё, – Нюся исчезла из зоны видимости, чтобы почти сразу высунуться снова, – Егор, ты так и будешь там стоять или всё-таки подойдёшь поближе?
– Ты же сама говорила, что никакого клада не существует? – я с сомнением посмотрел на совершенно спокойную Каменецкую.
– Мало ли что я говорила, – Анька безразлично пожала плечами, – но я его нашла, что же – не брать было, что ли?
– Брать, конечно, – не стал спорить я, чувствуя, что в этом разговоре и в этой ситуации есть что-то глубоко неправильное. Как с тем подвалом – не объяснить, что именно, но что-то не так. – А где ты его отыскала, Нюсь? Вроде ты же в сад ушла, нет разве?