— Насколько я понимаю, ты получил серьезный нагоняй?
Я рассмеялся и кивнул:
— К словам дед добавил палку. Неделю я провалялся в постели со всеми вытекающими из этого последствиями, и прежде чем успел оправиться, они избавились от моего песика, которого я пригрел по случаю. — Я снова засмеялся и отхлебнул из чашки.
— Неужели это настолько смешно? — нахмурился Хантер, с любопытством поглядывая на меня.
— В определенном смысле — да, — веселился я. — А спустя годы становится все смешнее и смешнее. Видишь ли, я был единственным, кто на самом деле знал эту малышку, потому что только мне время от времени удавалось вырваться в город. Девчонка эта — маленькая грязная потаскушка, фабричная проститутка, которая в свои пятнадцать лет зарабатывала на жизнь тем, что сношалась за деньги с вонючими рабочими. Она была такая же беременная, как мы с тобой, но перед ней замаячили бабосы, вот она и проделала этот трюк с Денни. А дурачок чуть не наложил в штаны со страху, ведь это был его первый раз. Та старушка, которую все считали ее матерью, на самом деле была той самой Люси Лонгстрит, что содержала бордель на Третьей улице.
— Пока ничего смешного я не вижу, Дог.
— Слушай дальше, дело-то вот в чем, — продолжил я. — Малыш Денни подцепил гонорею, да еще какую, нам и не снилось! Я с радостью наблюдал за тем, как он вис на трубах туалета в гараже и визжал от боли, пытаясь пописать. Его лечение стало семейной тайной за семью печатями. Я тоже помалкивал и получал от этого особое удовольствие.
Легкая улыбка Хантера переросла в гомерический хохот.
— А я-то все думал, что за этим стоит! Все эти поездки в общественную клинику, таинственные перешептывания с доктором. Пришлось изрядно постараться, чтобы заткнуть ему рот. Представляю, какая шумиха поднялась бы в маленьком городишке в Коннектикуте, узнай они, что мальчишка из благородной семьи, цвета нации, подхватил заразу от местной потаскухи. Полагаю, семейка и не подумала загладить перед тобой свою вину за то, что из тебя сделали козла отпущения.
— Вот тут ты дал маху, Советник. Именно тогда старик расщедрился и подарил мне новенький автомобильчик, а еще велел самому выбрать колледж, в котором мне хотелось бы учиться. Поверь, он сделал это не от большого человеколюбия.
Хантер поднял кофейную чашку и подержал ее возле губ. Поверх ободка на меня смотрели хитрые птичьи глазки, во взгляде читалась странная напряженность.
— Теперь, когда мне стала известна вся история целиком, я думаю, что этого тоже нельзя исключать. У твоего деда был свой собственный кодекс чести. Тебе же влетело ни за что ни про что, и ты вполне мог превратить его глупого племянника в городского шута, да и вообще выставить на посмешище все семейство. И был бы прав. Но ты по доброй воле решил не делать этого. Именно тогда старик и начал уважать тебя, Дог. Очень жаль, что с тех пор ты редко виделся с ним. Кто-нибудь еще в курсе?
— Ясное дело. Мать узнала перед самой смертью и нашла этот случай весьма забавным. Да и садовник, за которого твоя ненаглядная Дубро в конце концов вышла замуж, тоже был в курсе. Видишь ли, этот парень слишком хорошо знал меня, чтобы поверить в подобную чушь. Смешнее всего то, что к тому времени, когда Денни отодрал свою первую дамочку, у меня уже была их добрая дюжина. Я был далеко не девственник. У этой шалашовки не было ни малейшего шанса завалить меня, потому что я был в курсе того, какой у нее букет. Мне оставалось только подождать, пока Денни не начнет мучиться в туалете. И, скажу тебе честно, ожидание это было очень приятным.
Я замолчал, терпеливо ожидая, пока Лейланд Хантер допьет свой кофе и поставит чашку на стол.
— Насколько я понял из всего вышесказанного, твое возвращение не имеет никакого отношения к личной вендетте? — подытожил он.
— Все, что мне надо, — это мои десять кусков, — повторил я как попугай. — Конечно, если я сумею сдать зачет по морали и этике.
— Сам ведь знаешь, что тебе вряд ли это удастся.
— Да уж. Но если есть экзамен для меня, то ведь и для других тоже должен быть, так ведь?
— Весьма тонко подмечено. Но их жизни всегда были у всех на виду, каждый их шаг контролировался. У них у всех есть доказательства невиновности с момента рождения вплоть до сегодняшнего дня, так что твои родственнички легко пройдут этот тест.
Я положил на стол пятидолларовую бумажку и поднялся.
— Хантер, друг мой, ты мне в дедушки годишься, но тебе многому надо бы поучиться. Каждому есть что скрывать.
— Даже тебе, Дог?
— Даже я зарыл свою косточку в землю, — улыбнулся я. — И глубоко зарыл.
— И никому не удастся откопать ее?
— Сначала им придется сразиться со мной.
— И все из-за каких-то десяти тысяч?
Я пожал плечами и закурил.
Мы не спеша прошлись по городу и вернулись к Хантеру в небоскреб на Тридцать четвертой улице. Пока мы проходили по холлу и ехали в лифте, народ косился на нас и старался обойти стороной. Некоторые бросали презрительные взгляды, но были и такие, кто многозначительно улыбался и подмигивал. Лейланд Хантер никогда не надевал один и тот же костюм дважды в месяц, и вот он является весь помятый и растрепанный, со счастливой улыбкой на лице и в компании какого-то оборванца. У окружающих не оставалось ни малейших сомнений в том, где мы были и чем занимались. Девушка-секретарь вытаращила глаза, сняла очки, неловко уронила их и попыталась скрыть свое смущение за вымученным «доброе утро». И когда мы снова оказались в его кабинете, старик тихонько заржал:
— Она и не подозревает, что у меня есть то, что ей нужно.
— Черт подери, старина, я вовсе не хотел превращать тебя в грязного распутника.
— А ты и не превратил. Я всю жизнь им был, только вот все не выпадало случая потренироваться и усовершенствовать свое искусство.
— Ну, это никогда не поздно, — поддержал его я.
Глаза Хантера заблестели, и он поудобнее устроился в своем кресле за огромным письменным столом.
— Неплохо сказано, Дог! Брошу-ка я, пожалуй, всякую благотворительность, и всю свою прибыль направлю в руки, которые действительно распорядятся моими бабками как надо. Кстати… как ее зовут?
— Шарман.
— Премиленькое создание. Понадобится ли мне э-э-э… твое поручительство, чтобы встретиться с ней еще разок?
Я растянул губы в улыбке, и он ухмыльнулся в ответ.
— Выкладывай, что там у тебя на уме, Советник?
Лейланд Хантер откинулся назад, затянул потуже галстук и придал лицу привычное деловое выражение.
— Знаешь ли ты, как часто я пытался выяснить твое местонахождение, Дог?
— Не-а.
— По крайней мере, раз в год, — ответил он.
— И чего ты так волновался?
— Потому что на мне висели кое-какие деловые поручения, и я собирался выполнить свои обязательства. А ты не облегчил мне дела. Комиссовался в Европе и тут же исчез из поля зрения. Будто растворился. Я хватался за все мыслимые и немыслимые возможности, тянул за каждую ниточку, но все они вели в никуда, и, скажу откровенно, Дог, я уже начал было думать, что тебе пришел конец. И неудивительно. Да сколько таких случаев, когда и разведка, и Интерпол разыскивали парней, которым после увольнения армия отвалила немало деньжищ, и их находили с дырой в башке или не находили вообще.
— У меня подобных проблем никогда не было.
— Почему, Дог?
— Советник, — сказал я, — здесь мне ничего не светило. Зачем было возвращаться, если дома меня ждали только перемены к худшему? Когда я уехал, мне было двадцать. И двадцать четыре, когда уволился. Хотелось повидать мир и делать то, что нравится, и чтобы семейка Баррин не дышала мне в затылок. Только не говори, что они не были до смерти рады моему решению. Конечно, я был для них просто скелетом в шкафу, но дома я слишком громко гремел костями. Моим милым родственничкам очень не хотелось, чтобы кто-то напоминал им о грехопадении моей матери и о ее беспутном поведении, которое по великим моральным стандартам могущественного клана считалось несмываемым позором. Это семейство было для меня как чирей на заднице, и я с радостью ухватился за возможность избавиться от них. Со смертью матери исчезло последнее связующее звено, и дог окончательно сорвался с привязи. — Я остановился, вытянул из пачки очередную сигарету и прикурил ее. — Странно, но я немного скучаю по старику. Дед был в таком возрасте, что мое дурацкое поведение доводило его до истерики. Я подтрунивал над ним, а он всегда попадался на крючок.
— Возможно, он просто притворялся, — сказал мне Лейланд. — Он был малый не промах.
— И бесился, когда кто-нибудь слышал, как он перднул? — засмеялся я над своими воспоминаниями. — В тот день, когда я отдубасил этого вонючего малыша Вебстера и его папаша не продал ни акра земли на южном берегу Мондо-Бич, о котором дед так мечтал, старый болван чуть не наложил в штаны, так он орал на меня.
— Знаю, — улыбнулся Лейланд. — А ты послал его к черту и на следующий день вступил в военно-воздушный флот.
— Мне было все равно, куда идти. Я закончил колледж и мечтал о полетах.
— И тебе это удалось. Старый Камерон гордился тобой.
— Брехня!
— Это правда. Он сам как-то обмолвился мне об этом в разговоре. Ты напоминал ему его самого в молодости. Твоим главным недостатком было то, что ты никогда не стремился к власти. Ты же знаешь, как он жаждал иметь прямого наследника.
— Брось, старина Хантер! Для него я всегда оставался просто выродком в прямом смысле этого слова. Незаконнорожденным ублюдком. Даже когда моя мать вышла замуж за моего отца, было слишком поздно смывать это клеймо. По крайней мере, отпрыск его брата наплодил достаточно детишек перед тем, как откинуть копыта, так что у него было полно кровных родственников, которым можно с легким сердцем оставить деньги. «Баррин индастриз» попала в хорошо подготовленные руки. Я понимаю, что десять кусков, оставленные мне в наследство, всего лишь широкий жест, но я хочу их.
— Да с ними все в порядке. Камерон велел передать тебе акции, стоимость которых была равна десяти тысячам долларов в тот период времени, когда я пытался связаться с тобой. Конечно, если бы ты отвечал всем его условиям. Вернись домой в сорок шестом, то получил бы пять тысяч акций. В те дни они еще высоко ценились на рынке. Однако теперь ситуация в корне изменилась. Теперь десять тысяч долларов — это двадцать тысяч акций. Оставшиеся пять будут поровну поделены между Альфредом и Деннисоном. Это условие в завещании Камерона кажется весьма странным, но он наверняка не брал в расчет возможность подобного обвала экономики и текущую инфляцию. Вероятно, дед хотел, чтобы парни сначала заматерели, набрались опыта, а уж потом заняли определенное место в его бизнесе. Это единственная причина, по которой он попридержал акции и не стал сразу передавать их Альфреду и Деннисону.