ек, увиденный мной на улице, или в магазине, или просто по телевизору, может стать прототипом очередного моего персонажа. Видите, как всё скучно. Не стоит устраивать фрейдистский разбор моему творчеству. Вы потерпите неудачу. В моих книгах нет моих идеалов и грёз. Там сплошная механика.
Я рада, что сумела перевести нашу беседу со своей персоны на более безопасные рельсы, потому что пока не готова к такому бурному развитию событий с поцелуями и клятвами, и уж тем более не собираюсь приглашать Кожина подняться ко мне и попить чайку.
В конце концов, мы знакомы всего второй день. К тому же, после этого неожиданного поцелуя в моей голове всё так смешалось, что я вряд ли способна сейчас поддерживать беседу даже на отвлечённые темы.
Я лихорадочно соображаю, как же теперь вывести наш разговор на финишную прямую. Ничего путного не придумав, я с очаровательной женской непосредственностью заявляю, что я очень устала и мне пора домой.
Михаил провожает меня до лифта, по дороге выпытав номер моей квартиры и телефона и выпросив у меня разрешение позвонить в выходные.
Пока старый лифт неторопливо ползёт на вызов кнопки, Кожин успевает спровоцировать меня ещё на один поцелуй.
На это раз я уже не спешу оборвать его, и, застигнутые врасплох, мы оба недовольно хмуримся на распахнувшиеся дверцы лифта, напомнившие нам о реальности.
Ковырнув замок ключами, я влетаю домой, как на крыльях. Сумка летит в одну сторону, сапоги в другую.
Мне нужно срочно поделиться с кем-то своей радостью, иначе я просто взорвусь. Я вспоминаю про недавно начатый дневник. Присев к столу, я достаю из ящика серую тетрадку и атакую её своими восторгами.
Через полчаса я уже в постели. Мой мозг, усталый и переполненный впечатлениями, проваливается в сон, едва я закрываю глаза.
Глава 12
Я просыпаюсь от телефонного звонка. Подскочив на постели, спросонья ещё почти ничего не соображающая, подбегаю к телефону и снимаю трубку:
— Алло!
На том конце провода тишина.
— Алло! Говорите! Вас слушают, — начинаю злиться я.
В трубке раздаются короткие гудки. Я смотрю на часы и коротко чертыхаюсь. Всего восемь часов утра. Это же надо было поднять меня в такую рань в субботу. Я возвращаюсь в постель, но сон уже не идёт. Придётся вставать.
Сколько раз я давала себе торжественное обещание делать зарядку хотя бы по выходным, но лень намного сильнее моих добрых намерений и не отпускает меня из своих цепких коготков.
По дороге в ванную я делаю несколько энергичных махов руками, и на этом моя утренняя гимнастика заканчивается.
Соорудив себе на завтрак яичницу и поковыряв её вилкой, я вспоминаю о вчерашнем намерении съездить на квартиру, где жила Агата и узнать, что стало с её кошкой.
Ключей от Агаткиной квартиры у меня, разумеется, нет, но если пожилая соседка ещё окончательно не впала в маразм, то она вспомнит меня и впустит.
Стоп. А ведь не так давно всплыл какой-то важный момент, связанный с этой соседкой. Но какой? Я лихорадочно перелистываю в памяти последние несколько дней.
Точно!
Разговор со следователем.
Ведь Гуляев ясно тогда сказал, что соседка видела предполагаемого убийцу Агаты и даже описала его внешность.
Во мне опять просыпается сыщик. Почему бы и не попытаться расспросить старушку. Возможно, она расскажет мне то, о чём говорила следователю, а может, мне она расскажет даже больше, чем ему, кто знает?
С транспортом мне повезло — ждать долго не пришлось, и уже минут через сорок я вошла в пахнущий кошками подъезд, поднялась по ступенькам, и позвонила в дверь, которая ещё, наверное, помнила звяканье Агаткиных ключей в своём замке.
Сначала за дверью была полная тишина, потом я уловила осторожное шарканье тапочек, но по-прежнему никто не открывал. Я позвонила ещё раз.
— Кто там? — раздался испуганный старушечий голосок.
— Ираида Сергевна, это я, Таня Рощина, подруга Агаты. Вы же меня помните? Вы мне разрешите войти?
Кажется, меня действительно вспомнили. Всё-таки я бывала у Агаты довольно часто и с соседкой её всегда раскланивалась.
Зазвенела снимаемая дверная цепочка, потом дважды повернулся в замке ключ. Дверь распахнулась, и на меня глянули выцветшие от времени, но всё ещё проницательные глазки Ираиды Сергеевны, увеличенные стёклами очков.
Рассмотрев меня, она грустно покачала головой и сказала:
— Деточка, ты никак к Агаточке пришла? Разве ты не знаешь, что с ней, сердешной, случилось?
— Знаю, Ираида Сергеевна. Но сегодня я пришла к вам. Мне бы хотелось с вами поговорить. Вы позволите?
— Поговорить? А почему бы и не поговорить с хорошим-то человеком? Проходи, деточка, сюда.
Старушка проводила меня на кухню и усадила за свой стол, покрытый клеёнкой с полустёртым рисунком.
Я окинула кухню взглядом.
Здесь ничего не изменилось. Всё там же у окна стоит стол, принадлежавший Агате, на котором мы вместе готовили бутерброды. Всё так же на конфорке плиты стоит пузатый голубой чайник с цветочками на боку, из которого мы разливали по чашкам кипяток. Всё в том же углу кухни высится холодильник, как и прежде, весь облепленный клочками бумаги и картинками, вырезанными из журналов, держащимися на маленьких магнитах.
Агата обладала воистину девичьей памятью и постоянно писала сама себе записочки с напоминанием сделать что-то или сходить куда-то и лепила их на белые бока холодильника. Причём, уже сослужившие свою службу записки она снимать забывала или ленилась. И сейчас этот художественный беспорядок, царивший здесь и прежде, создавал такое впечатление, что хозяйка лишь вышла отсюда ненадолго и сейчас вернётся.
Ираида Сергеевна тяжело, по-старчески, уселась за стол напротив меня:
— Может быть, вы чаю хотите? Так мы сейчас сообразим. У меня есть чудесный чайный сбор, — радушно предложила она.
Невооружённым глазом видно, что бабулька совершенно одинока, и рада любой компании. Собственно, на это я и рассчитывала.
Я достаю из сумки предусмотрительно купленное по дороге печенье и коробку конфет, чтобы мой визит не лёг тяжким беременем на старушкину пенсию, и соглашаюсь:
— А и в самом деле. Давайте почаёвничаем.
Пока всё идёт по составленному мной на пути сюда плану. Бабушку надо разговорить, и вряд ли это получится в скомканной беседе в прихожей или, того хуже, через дверь. В неспешной беседе за чашкой чая можно узнать гораздо больше.
Старушка явно расцветает при виде печенья и конфет и начинает хлопоты с чашками, блюдцами и чайником. Я вызываюсь помочь.
Вдвоём дело идёт веселее, и вскоре мы уже сидим и с наслаждением прихлёбываем чай с травками.
— Так о чём ты хотела со мной поговорить, деточка? — спрашивает бабуля, макая в чай печенье.
— Я хотела бы узнать, как погибла Агата. Скажите, пожалуйста, что же здесь произошло? Говорят, что это вы её обнаружили, — кидаю я пробный шар.
Личико Ираиды Сергеевны горестно сморщивается, и она всплёскивает руками:
— Ой, деточка, не дай бог кому такое. До сих пор как вспомню, так сердце прямо и хватает. Да, это я её, сердешную, нашла. Я утром раненько встаю, как только радио заиграет. Так вот, проснулась я, значит, в тот день, в коридор выхожу. Смотрю: у соседки дверь нараспашку. А там… И как только инфаркт меня на месте не хватил. Лежит она на полу, а вокруг шеи у неё верёвка затянута, та самая, на которой я в ванной бельё сушила. Я, как только продышалась, так сразу в милицию звонить кинулась. Они приехали, давай меня расспрашивать, фотографировать тут всё, а Агаточка так и лежит на полу. До сих пор обмираю, как вспоминаю эту картину. Как только такое могло произойти с такой славной девочкой! Всегда такая приветливая была, опрятная, шумных компаний у неё никогда не бывало. Какой кошмар! Какой ужас!
— Скажите, а в вечер перед убийством к ней кто-нибудь приходил?
— В том-то и дело, что приходил. Я и милиции про то сказала. Она вроде мужчин не водила, а тут вдруг гость к ней пришёл.
— А как он выглядел? Вы его разглядели?
— Не получилось. Дело-то как было. Агаточка тогда, как обычно, пришла с работы часов в шесть. Одна. На кухне покрутилась, поклевала чего-то да и пошла в свою комнату. В тот вечер по второй программе кино было интересное, я смотреть его села. Телевизор у меня громко работает, так что я и не слышала, когда к Агаточке ухажёр тот пришёл. Кино двухсерийное было, поздно вечером закончилось, я совсем уж, было, спать собралась, да только приспичило мне, вы уж меня извините, деточка, в туалет. Я, значит, дверь своей комнаты открываю, смотрю — в коридоре темно, лампочка, опять перегорела не вовремя. Я свою дверь оставила приоткрытой, чтобы не грохнуться в темноте, и вот в этаком полумраке, бреду по коридору, а он мне навстречу выныривает и шмыг сразу в её комнату. Я чуть не обмерла от страха. Постояла с минуту на месте, прислушалась, вроде в комнате всё спокойно, шума не слышно. Ну, думаю, дело молодое… Больше я ничего не слышала. Спать легла. А на утро… — лицо старушки снова начало складываться в горестную гримасу.
— Ираида Сергеевна, неужели вы этого мужчину совсем не разглядели? Вы же с ним столкнулись нос к носу.
— А как его было разглядеть? Я же говорю, что лампочка в коридоре не горела, да и глаза-то у меня уже не те. Одно могу сказать: высокий был мужчина, плечистый… — она задумчиво пожевала губами и повторила. — Да, высокий, точно… Потому как я на него снизу вверх смотрела.
Оглядев маленькую фигурку бабули, я подумала, что ей даже человек среднего роста в такой ситуации показался бы высоким.
— А во что он был одет?
— А кто его знает. Не заметила.
— Ну, может, усы у него были или борода?
— И-и-и, милая, в темноте разве углядишь?
Как я ни билась с бабушкой, так и не смогла выжать из неё ничего нового. Высокий мужчина. Это я уже слышала от Гуляева.
Глава 13
— Ираида Сергеевна, а что стало с кошкой Агаты? Помните, у неё была рыжая кошка? — спрашиваю я, размешивая ложечкой сахар на дне чашки.