* Эстонский сатирический журнал.
Эдуард думал, что жена, конечно, не предложила им коньяк. Фрида жадна до глупости, хотя нет им нужды скупиться. Убалехт обязательно сдержит слово. Человек он честный и точный уже по натуре, что обещает, то и сделает. В Магадане блатные пришибли бы его, он, Тынупярт, и другие взяли его под защиту, блатные от них держались подальше. Своих было мало, но никто из них не вешал носа, не дрожал за свою шкуру. После одной страшной ночной потасовки в бараке их оставили в покое. Просто счастье, что он встретился с Убалехтом. Жене же своей Тынупярт сказал:
- Пусть бурят хоть на пятьдесят, но чтобы дошли до чистой воды. И чтобы хватало ее. Центральное отопление и баня берут уйму воды.
- И я так считаю. Лембит возьмет воду в лабораторию на пробу,
Эдуард Тынупярт пропустил эти слова мимо ушей.
- Трубы привезли? Торуп обещал позаботиться. Я говорю о трубах, по которым вода пойдет в дом.
Сказав это, Эдуард Тынупярт вдруг обнаружил, что на самом-то деле ему совершенно все равно, есть трубы или нет. Попадет трубчатый колодец на хорошую жилу или придется копать шахтный, с железобетонными кольцами. Дача, проект которой сделал лучший архитектор наших дней, привозивший с каждого конкурса призы, - молодой Сихт только по настоянию своего отца пошел навстречу ему, - со старым Сихтом они вместе отбывали срок; дача, для которой он тщательно продумал каждую мелочь, добыл самые современные материалы, привлек к работе потомственных, знающих свое дело мастеров, сейчас была ему как- бы чужой. Шло ли это от болезни, от злосчастного инфаркта, которого он не сумел избежать, хотя и лечил его сам знаменитый Гирген-сон. Сердце стало напоминать о себе в конце пятидесятых годов, вскоре после возвращения. Гиргенсон посоветовал удалить миндалины, и дело вроде бы на лад пошло. Он почти забыл о прошлых щемящих болях, и вдруг его словно молния ударила. Так ударила, что он вроде бы ничего и не почувствовал. Во всяком случае, ни боли, ни сдавливания в груди. Только воздуха стало не хватать, и голова закружилась. Фрида вызвала Гир-генсона и врача из поликлиники - Гиргенсон не мог выписать больничный лист, - и оба словно сговорились: инфаркт. Сначала врач из поликлиники, потом Гиргенсон. А может, он не верит уже в то, что поправится, если больше не проявляет к даче, то есть к земным делам, интереса? Но ведь и Гиргенсон, так же как и здешние врачи, не сомневается в его выздоровлении. Хотя вдруг Фриде он сказал другое? В ушах у него снова прозвучали повторенные Кулдаром слова: "Кто знает, быть ли ему еще ломовиком".
- Привезли. Оцинкованные трубы. За колодец и воду не тревожься. Трубы, насос, бак, раковины, душ - все уже на месте. Как только поступит на склад электропровод, будет и у нас моток. Торуп, твой старый приятель, обещал позаботиться, чтобы все было тип-топ.
Фрида чуть было не добавила, что не только ради тебя, и ради меня тоже, но вовремя придержала язык. Болезнь странным образом подействовала на Эдуарда. Он так изменился, взрывается по пустякам. Еще за год до инфаркта стал невыносимым. Она, Фрида, опасалась: может, не ладится у него с работой. Но Торуп уверяет, что там все в полном ажуре. Тынупярту доверяют самые ответственные перевозки, он бережет машину и товары так, будто они его собственные. После возвращения из Сибири Эдуард понимал шутки, а теперь может ни за что ни про что вспылить, как в молодости. Потому-то Фрида и удержалась, хотя и не было бы это пустыми словами. Торуп глаз с нее не сводит, хоть и на десяток лет моложе и у самого дома двое ребятишек, всегда сопливых, как он жалуется, мальчишек. Удержалась и добавила:
- Если Убалехт и его товарищи сдержат слово, то к твоему возвращению все будет на даче уже в порядке. Иногда конец сентября и октябрь бывают такими чудесными, в этом году тоже обещают теплую и сухую осень, еще захватишь чудесный конец лета.
Эдуард Тынупярт с большим бы удовольствием желал, чтоб жена поскорее ушла. Он готов был уже напрямик сказать ей об этом, но стерпел. Нужно подчинить себе нервы, не поддаваться им. Сдадут нервы - и все пропало. Неужто настолько воля у него ослабела, что он уже не может себя сдержать? Больше всего Эдуард Тынупярт ценил в человеке силу воли. И считал себя последователем Иммануила Канта. Он не изучал сколько-нибудь серьезно его философию, хотя и пытался еще в гимназии одолеть в оригинале труд кенигсбергского мыслителя "Kritik der reinen Wernunft"1, Он приписывал Канту истины, которые считал превыше всего и которым он пытался следовать и тогда, когда стал уже взрослым. Вершиной человеческого сознания он считал практический критический разум, высшей этической нормой существования выполнение вопреки всему и любой ценой своих обязанностей, а основой человеческой деятельности - силу воли. Сам он и сейчас был убежден, что смог выстоять во всевозможных передрягах именно благодаря своей силе воли. И в физической силе тоже не было у него недостатка, в противоположность великому философу, который в молодости был хилым и слабонервным. Но в последнее время он нет-нет да и поддается судьбе - сила воли, эта мать энергии всего сущего, покинула его. Тынупярт мрачно уставился в потолок.
* "Критика чистого разума" (нем).
Внук между койками подбежал к нему:
- Дедушка, что такое эквили... эквилибристика? Эквилибристика. Правильно я сказал?
Гладко произнесенное, с едва заметной запинкой, сложное слово подтверждало, что искусством чтения Кулдар и впрямь овладел. Он ловил своими большими голубыми глазами взгляд деда.
- Правильно, - ответил тот, заставив себя взглянуть внуку в глаза. Эквилибристика означает умение держать равновесие. Хотя нет, искусство равновесия, так будет вернее. Канатоходцы и есть эквилибристы. Мастера равновесия.
- А ты, дедушка, умеешь ходить по канату? Фрида упрекнула:
- Дедушка болен, к дедушке нельзя все время приставать.
- Не умею, - призвался Эдуард. Вздохнул и добавил: - Но должен был, наверное, уметь.
- Я научусь, - пообещал Кулдар. - Арво не умеет, и Хандо не умеет, а я сумею.
Тут он увидел на подоконнике брошюру и побежал к окну.
- Он у вас и вправду умный, - удивилась гладко-щекая сельчанка, которая до этого осудила цвет лица у Кулдара. - Эквилибристика. Смотри какое трудное слово вычитал!
- Эквилибристика, - поправила Фрида. - Кулдар произнес правильно.
Тынупярт уловил в голосе жены злорадство. Отплатила за бледность и необходимость посылать Кулдара на прогулку. Неожиданная мелочность Фриды покоробила так же, как и хвастовство внуком.
- Экбилибристика, конечно, - согласилась старушка.
Тынупярт чувствовал, что, если жена поправит еще раз, он скажет ей какую-нибудь грубость.
Фрида усмехнулась, но поправлять больше не стала.
- Тему диссертации Лембита утвердили, - продолжала она. - Но защита должна состояться все же в Тарту. В Таллине нет докторов нужной специальности.
Опять хвастается, отметил Тынупярт. Сегодня его раздражала каждая ее фраза, все поведение.
- А время защиты тоже определили?
Спросил машинально, и диссертация сына его тоже нисколько не интересовала. Раньше он пристрастно следил за его успехами. Весной они затеяли ожесточенный спор, который увел их далеко от темы предполагаемой диссертации. Он обвинил Лембита в карьеризме, а тот в свою очередь назвал его человеком, живущим с шорами на глазах, которому ход истории подкосил ноги. Спор закончился некрасиво. Эдуард, потеряв самообладание, набросился на сына с кулаками; не заметь он округлившихся, испуганных глаз забравшегося на дерево внука, может, и прибил бы до бесчувствия. К счастью, Лембит держал язык за зубами, и Кулдар тоже молчал. Какое-то время внук избегал деда, и понадобились усилия, пока он стал снова относиться к нему по-прежнему.
- Наверное, через полтора года. Точно не знаю. Рано еще.
Отвечая, Фрида украдкой взглянула на ручные часы. У нее были модные, большие, четырехугольные золотые часы. На себя Фрида не жалела денег. Иногда у Эдуарда возникало подозрение, что у жены есть любовники - мужчины помоложе, которым лень работать и которые за хорошую выпивку и любезно подносимые рублики готовы улечься в постель хоть с бабкой самого дьявола,
- Тебе, кажется, некогда, не смею больше задерживать, - с нескрываемой скукой и издевкой сказал Тынупярт. - Спасибо, что нашла время, навестила. Чувствую себя куда лучше, вполне достаточно, если разок в неделю заглянешь. Кулдара можешь с собой не брать.
Фрида чувствовала его недовольство, но не понимала причины. Гиргенсон предупреждал, правда, что болезнь сердца, особенно инфаркт, влияет на психику, но Фрида сочла это докторским умничаньем. Ей казалось, что она знает своего мужа, но теперь Эдуард становился все более чужим.
- Кулдар так рвался к тебе, прямо дождаться не мог, когда я соберусь навестить тебя, - оправдывалась Фрида и пытливо взглянула на уставившегося в потолок мужа. - Еще вчера начал просить, чтобы я не уходила одна, обязательно взяла с собой. Он так привязан к тебе. Все дедушка да дедушка, когда он поправится, когда домой вернется? Только об этом и слышишь,
По-прежнему глядя в потолок, Тынупярт сухо сказал:
- Сегодня был, и хватит. Больница не для детей. И пусть гуляет побольше.
- Кулдар, иди сюда и попрощайся с дедушкой, - поднялась Фрида.
Эдуард понял по голосу жены, что она обиделась. - Мы уже уходим? спросил внук.
- Да, мой маленький. Дедушке нужен покой. Идем, почитать можешь и дома.
Кулдар послушно подошел и протянул деду руку.
- До свидания, Я всегда буду приходить с бабушкой. И с мамой и с папой тоже приду. Поправляйся скорее.
Тынупярт чувствовал, как внук изо всех сил старается пожать ему руку,
- Будь хорошим ребенком папе и маме и бабушке, - глядя куда-то мимо, сказал Тынупярт внуку.
Фрида думала, что если так пойдет дальше, то скоро с мужем невозможно будет жить. Не стесняется посторонних, обижает, хочет поскорее отделаться, не терпит никого, даже Кулдара, который Пыл для него всем.