А вой сзади все ближе, громче…
Делает рядовой Пиньков шаг вперед, и скалы тут же — бабах! — перед самым его носом. Да как! Гранит брызжет, товарищ старший лейтенант…
— А обойти их нельзя? — спрашивает Пиньков.
— Это надо возвращаться… — нервно отвечает Фома.
«Попали…» — думает Пиньков.
И в страшную эту минуту перед внутренним взором его возникает вдруг первый пункт первой главы дисциплинарного устава: «Воинская дисциплина есть строгое и точное соблюдение всеми военнослужащими порядка и правил…»
Отбегает Пиньков подальше и командует:
— Отделение — ко мне! В две шеренги — становись! Нале-во! Строевым шагом — марш!
И ведет гномиков прямо в проход между скалами.
— Резче шаг! Не чую запаха паленой резины! Ы-раз! Ы-раз! Ы-раз! Д(ы)ва! Т(ы)ри! «Не плачь, девчонка» — запе… вай!
И грянули гномики «Не плачь, девчонка».
…И вы не поверите, товарищ старший лейтенант, пока проходили — скалы стояли как вкопанные! Но, правда, и шли тогда гномики! Ах, как шли!.. Чувствовали, видать: чуть с ноги собьешься — расплющит за милую душу!..
Да в общем-то все естественно, товарищ старший лейтенант. Самые замедленные процессы — какие? Геологические. Всякие там изменения в земной коре, скажем… Ну вот! В овраге давно бардак, а скалы все еще живут по Уставу.
В общем, прошли.
— Бегом… марш!
Побежали. А сзади уже — рев, давка. Явно настигают пупырчатые. И вдруг — грохот! Скалы сдвинулись! Визг — до небес! Мимо пупырчатый, вереща, как ошпаренный пролетел. Вместо хвоста — веревочка, как у крысы: в скалах защемило, стало быть…
Вот и я говорю, товарищ старший лейтенант: забвение Устава до добра не доводит…
А наши — бегут. Пещера вдали маячит. Весь вопрос: кто первый успеет. Пупырчатые-то в обход рванули, вокруг скал. Вот уже выворачивают из-за бурелома: глаза — угольками, пасти — как у экскаваторов… Так бы и полоснул по ним длинной очередью — было б только из чего полоснуть!.. Почему отставить? Лучше короткими?.. Да хоть бы и короткими, товарищ старший лейтенант, — все равно ведь не из чего!..
Все же опередили их наши. Пропустил Пиньков всех гномиков в пещеру, хотел было сам за ними нырнуть, а тут первый пупырчатый подлетает. А Пиньков его саперной лопаткой по морде — хрясь!.. Где взял? А в этой… в норе, когда автомат искали! Там, товарищ старший лейтенант, если пошарить, еще и не такое найдется…
И потом — разве пупырчатого саперной лопаткой уделаешь? Лезвие только покорежил — пропеллером пошло…
Залетает, короче, и смотрит: длинная такая извилистая пещера. На стенах — надписи политического характера. Ну там типа: «Колдуну все до фени» или «Проверяющий вернется…».
А у входа пупырчатые беснуются. Пролезть не могут — узко, а раскопать тоже не получается — камень.
— Другого выхода нет? — спрашивает Пиньков гномиков.
— Нет, — говорят.
«Так, — думает Пиньков, — тогда вся надежда на автомат…»
— Ну и где она тут, эта ваша реликвия?
Разбежались гномики по пещере — ищут.
— Здесь! — радостно кричит Голька. — Здесь!
Пиньков — туда. Поворачивает за угол, а там — тупичок.
Свечи теплятся… Кто зажег? Да Голька, наверное, и зажег — кому ж еще, товарищ старший лейтенант! Шустрый…
А в самом тупичке, в нише, стоит деревянное изображение гномика в натуральную величину. Вот тебе и вся реликвия…
У Пинькова аж руки опустились.
«Эх…» — думает.
Мысль, конечно, неуставная, но и ситуация, согласитесь, безвыходная. Смотрит Пиньков на статую и понимает, что изображает она не совсем гномика. Сапоги, френч, пилотка, ремень с бляхой… Так точно, товарищ старший лейтенант, это они рядового Пинькова из дерева выточили.
Ну уж этого он никак не мог перенести — взорвался.
— Раздолбай! — кричит. — Только и можете, что хреновины всякие вырезать! Проку от вас…
Хватает он статую и со всего маху — об пол! Гномики ахнули, в стенки вжались от ужаса… Реликвия — в щепки! И вдруг что-то металлическое о камень — бряк!
Ну, тишина, конечно, полнейшая. Слышно только, как пупырчатые у входа воют и землю скребут.
Нагнулся Пиньков, поднял то, что из статуи выпало, и говорит:
— Эх вы, шнурки!.. Ни черта-то вы, шнурки, не знаете, как положено с реликвиями обращаться…
И звучно передернув затвор, рядовой Пиньков твердым шагом направился к выходу из пещеры.
Вот и вся история, товарищ старший лейтенант… Разрешите доложить, в овраге теперь — полный порядок. Пупырчатые — и те строем ходят, а уж про гномиков и говорить не приходится. Такая пошла в овраге замечательная жизнь, товарищ старший лейтенант, что никто без приказа и дыхнуть не смеет… Кто командует? Да колдун же и командует — кому ж еще? Не глупенький ведь — в шесть секунд все понял: нет Бога, кроме Бога, а рядовой Пиньков — Проверяющий Его… Так что докладывать командиру части об этих ста двадцати автоматных патронах, по-моему, не стоит… Так я ж к тому и веду, товарищ старший лейтенант: списать их — и все дела! Тем более что потрачены они на восстановление социальной справедливости…
КИР БУЛЫЧЕВЛЕКАРСТВО ОТ ВСЕГО
В последние годы Лев Христофорович Минц, профессор, проживающий в городе Великий Гусляр, сделал несколько бытовых открытий из породы тех, что публикуются в журналах для сельских жителей под рубрикой «Сделай сам». Лишь с той разницей, что в журналах помещают плоды деятельности практичного, но банального ума, тогда как ум профессора отличается гениальностью и непрактичностью. Стремление ходить лишь нехожеными тропами не раз приводило гения на край пропасти.
В отличие от иных изобретений и открытий Минца, нижеследующие не нашли житейского применения, может быть, к счастью для всех нас. Но в истории Великого Гусляра они остались как яркие страницы.
Идеальная крыса
Дело в том, что многие свои гениальные шаги Лев Христофорович совершает во сне, когда ничто не мешает его утомленному дневными делами мозгу творить в свое удовольствие.
Примерно между тремя и четырьмя ночи 18 октября прошлого года Лев Христофорович сделал одно великое изобретение.
Суть его состояла в следующем: он нашел способ изготовить средство, которое излечивает человека от всех болезней. Да, да, вот такой пустячок! Но смеяться может лишь тот, кто не знаком с другими изобретениями профессора и не знает, что профессор давно уже как без пяти минут лауреат Нобелевской премии.
В половине четвертого мозг Льва Христофоровича поставил точку. Теперь осталось лишь запустить средство в серию.
И тогда прозвучал Голос:
— Остановись, профессор!
— Вы кто такой? — спросил Минц.
— Я — сама Судьба. Я Голос Вечности и в то же время я — твой внутренний голос.
— Почему я должен остановиться?
Профессор оглянулся. Он отлично понимал, что спит, но тем не менее вокруг наблюдался незнакомый пейзаж, а освещение было неярким, без источника. Тело профессора не отбрасывало тени, хотя он находился в стоячем положении. Было прохладно, но не дуло.
— Ты намерен завтра утром поделиться со своими друзьями средством от всех болезней? — спросил Голос.
— Да, я собирался так поступить.
— Знаешь ли ты, что обрекаешь этим друзей на смерть?
— Еще чего не хватало! Я же первым отведаю это средство!
— Тогда первым погибнешь ты, а уж потом твои друзья, которым ты успеешь разлить по восемь капель.
— Но в чем дело? Я все просчитал, мое средство безошибочно излечивает от всех недугов.
— В этом его главное ужасное свойство! — сообщил Голос и растворился в бледном тумане.
Минц не стал просыпаться сразу, а поспал еще до семи часов, потом поднялся, попил кофе и надолго задумался. Как он ни крутил, получалось, что он прав, а Голос не прав.
И все же профессор не стал рисковать. Он достал из угла клетку с белой подопытной крысой, о существовании которой его внутренний голос, оказывается, знал, и влил ей три капли средства от всех болезней.
Когда утром по просьбе Минца к нему пришли его друзья Удалов и Грубин, Минц сидел за столом, а у его ног на полу лежал лист белой бумаги. На листе покоилась дохлая крыса.
Удивленным друзьям Минц предложил кофе, а когда они отказались, поведал о своем приключении.
— Как видите, — сказал он, завершив рассказ о Голосе, — я проверил его предупреждение. Крыса умерла.
— Сразу? — спросил Саша Грубин.
— Нет, — ответил Минц. — Сначала крыса совершила несколько бодрых и веселых прыжков, побегала по кругу, попросила у меня пищи, но не приняла ее, а глубоко вздохнула и померла.
— Так что же случилось? — спросил Корнелий Удалов.
— Я усиленно думал и догадался, — ответил Минц. — Ведь раз это был внутренний голос, значит, внутри меня эта догадка уже существовала. Но мне было жаль отказываться от великого изобретения — каждому хочется примерить тогу Спасителя Человечества…
— Короче! — взмолился Грубин. — Я на автобус опаздываю.
— Крыса подохла потому, что нормальное состояние любого человека, включая крыс — ненормальное, болезненное! Не может живой организм существовать без аномалии. Ты влюбился — у тебя началась лихорадка, ты скучаешь — тобой овладевает меланхолия или понос, ты испугался — у тебя страдает мочевой пузырь. Любое действие организма — ненормальность. Потому что для него ненормальны желания, страсти, потери, достижения! Значит, как только я даю вам средство от всего, ваш организм лишается всего ненормального. А сам процесс жизни — это хождение по проволоке, и организму не остается ничего, как умереть от общего счастья и совершенства.
Тут все увидели, что крыса пошевелила головой, повела усами и медленно поползла прочь.
— Чего же она не померла? — удивился Удалов, который поверил было профессору, а теперь усомнился.
— Она даже помереть толком не может, — сказал профессор. — Настолько ей плохо.
— Вспомнил научный термин! — воскликнул Грубин. — Это называется нирвана! Ну, я побежал на автобус!