1
…Отец и дочь, насквозь промокшие под дождем, смело ступали по лужам, по раскисшей дороге, отважно месили грязь, карабкаясь по косогору, по скользкой, жирной глине, а вокруг было темно, опускался вечер, сырая дымная гарь, стекавшая от завода, сделалась густой и смрадной.
— Прогулочка! — ворчал Гусев, с трудом вытаскивая ноги из трясины. — Убьет меня Наташа. Туфли только вчера куплены. Итальянские, как-никак.
— Папка, милый, ну скорей же! Плюнь ты на свои туфли. Вдруг он ее уже кому-нибудь отдал?
— Не говори глупости! Раз объявление дал, значит будет ждать.
— Мало ли что… Ой, да мы с тобой по колено в грязи, в таком виде и заходить стыдно.
— Не в гости идем. Можешь на крыльце подождать, если ты такая стеснительная…
Дом, как и все на этой улице, был деревянный. Они поднялись на крыльцо. В свете фонаря Гусев разглядел приколоченную фанерку с надписью: «Входите, не заперто». Он открыл дверь. Хозяин сидел в кресле, укрыв ноги пледом.
— Вы товарищ Липягин? — спросил Гусев.
— Я Липягин. Простите, что не встречаю. Приболел… Вы насчет собаки?
— Да, по объявлению.
В тот же миг на его голос из соседней комнаты выкатилось нечто лохматое, визжащее, обалдевшее от радости, обессилевшее от горя, кинулось на Гусева, едва не сбив с ног, уткнулось в колени и затихло. Ольга схватила собаку и заревела.
— Перестань, — сказал Гусев. — Ну что ты, в самом деле… Успокойся.
— Все, больше не буду… Смотри, как дрожит! Далеко вы ее нашли?
Оля все еще шмыгала носом.
— А я сперва хотел приметы у вас спросить для проверки, — улыбнулся Липягин. — Какие уж тут приметы… На пристани я ее нашел. Третьего дня с ребятами рыбу ловил, вижу — собака. Тыкается во все стороны, скулит. Поманил ее — пошла без разговоров.
— Дуреха, — вздохнула Оля. — Она за кем угодно побежит. Вот и добегалась.
— Не знаю, как вас и благодарить… Может, подскажете… — Гусев запнулся, чувствуя, что начинает говорить глупости — никогда в жизни не получались у него такие простыв житейские дела. — В подобных случаях положено вознаграждение… Или еще как-нибудь… — Он совсем запутался. — Не знаю, в общем. Может…
— Бутылку? — подсказал Липягин. — Слышишь, дочка, — он обернулся к Оле, — твой отец за собаку рассчитаться решил… Не стыдно?
— Стыдно. А что делать? Среда заела. Вдруг, думаю, человек обидится. Скажет — ну и скряга!
— Не обидится… Вы лучше посмотрите, на кого вы похожи. Как курортники, ей-богу. Сапог у вас, что ли, нет?
— Мы на машине, — сказала Оля, виновато оглядывая затоптанный пол. — Не смогли проехать, дорогу перекопали… Я сейчас подотру, можно? Где у вас тряпка?
— Подотри, — согласился Липягин. — Тряпка в прихожей.
— Только поскорей, Оля, — заторопил ее Гусев. — Надо успеть, пока дождь перестал.
— Куда же вы в таком виде? — сказал хозяин. — Обсохните сперва.
— Ничего, мы люди привычные. Да и затруднять вас…
— Какие церемонии! Затруднять… Я чайник поставлю, а вы пока разуйтесь, мы обувь посушим. Могли бы, кстати, босиком пробежаться, раз такое дело. Я бы с удовольствием босиком побегал, только вот… нечем. — Он скинул одеяло, оперся о спинку кресла и пересел на диван, ближе к столу. Одной ноги у него не было.
— Вы не беспокойтесь, — растерянно сказал Гусев. — Давайте я сам, если что…
— Ничего, мы тоже люди привычные. Все под руками. Плитка, чайник, заварка. Сейчас соорудим чаепитие с вареньем, мне тут ребята на днях целую банку принесли. — Он посмотрел на Гусева. — Вы, наверное, удивлены — как это он, мол, на пристань в таком виде добрался? На коляске. Да и с протезом немного… шкандыбаю. — Он поморщился: слово ему, видно, самому не понравилось. — Передвигаюсь, в общем. Сейчас слегка прихватило, протез не могу надеть, по ничего, отойдет.
— Авария? — спросил Гусев.
— Авария. Давно уже… Ну-ка, Оля, доставай варенье, будешь хозяйничать. Вон в том ящике, справа. А я пока делом займусь.
Липягин стал заваривать чай. Гусев подумал, что спрашивать, должно быть, не стоило — мало ли какие у человека обстоятельства. С другой стороны — вполне естественно было спросить.
Он огляделся. Комната была похожа на мастерскую. В углу стоял верстак с набором инструментов, судя по всему, для мелких работ по дереву; на большом столе в беспорядке громоздились книги, рядом стоял переплетный пресс. Подрабатывает, решил Гусев. В артели, наверное. На пенсию не очень развернешься. Сколько ему, интересно, лет? На вид — много за тридцать. Выглядит хорошо, бледный, правда, дома чаще сидеть приходится. Как он тут один со всем управляется? Или — не один? Спросить — опять что-нибудь не так скажешь.
— Прошу к столу, — пригласил Липягин. — Все честь по чести. Колбаса. Настоящий сервелат. Где достал — не скажу. Хлеб вчерашний, сегодня еще не приносили. Рюмочку хотите? — Он посмотрел на Гусева. — Для профилактики? Чтобы не чихать.
— Я за рулем.
— Понятно. Святое дело.
— А ты говорил — не в гости идем, — сказала Оля, разливая чай. — Выходит, в гости попали. Напросились. Мало того, что полы изгваздали, так еще и сервелат едим, неизвестно где купленный, варенье едим, неизвестно кем принесенное. Хорошо хоть ты от рюмки отказался, воспитанность проявил.
— Что-то ты больно быстро освоилась, — нахмурился Гусев. — Не слишком ли?
— Это я от переживаний. Все, папа. Больше ни одного постороннего слова, только о еде. Варенье — прекрасное! Кто вам его, если не секрет… Ой, простите! Как вас зовут?
— Действительно, — спохватился Гусев. — А то как-то… Меня зовут Владимир Васильевич.
— А меня Иван Алексеевич, — улыбнулся Липягин. — Что бы мы без тебя, Оля, делали?
— Отец не ценит…
Они пили чай, говорили о погоде: лето выдалось дождливое, о том, что грибов уродилось — уйма, а ягод почти нет, о рыбалке — Липягин оказался заядлым рыбаком; и Гусев, который терпеть не мог ходить в гости, говорить о пустяках, о вещах, ему не интересных — на кой черт ему эти грибы, ягоды, рыбалка, — чувствовал себя неожиданно уютно в этой тесной комнате, слушал, как барабанит за окном дождь, и ему было непривычно, странно ощущать себя без дела и не тяготиться бездельем. Устал, должно быть, подумал он. Или, может, старею…
Собака, свернувшись калачиком, спала: самое страшное для нее миновало, хозяева нашлись, теперь все в порядке. Она вздрагивала, повизгивала, перебирала ногами.
— Степа ты, Степа, — сказала Оля, поглаживая собаку. — Ты и во сне бегаешь.
— Степа? — удивился Липягин. — Это в каком же смысле? Она ведь это… девочка.
— Тут смысл искать затруднительно, — рассмеялся Гусев. — Сперва мы придумали имя, потом появилась собака. Под готовую, так сказать, кличку. Что делать? Решили — будет Степанида. Ну а в быту — Степа, Степан.
— Варвары, — сказал Липягин. — Креста на вас нет. Вы ее в тайгу хоть берете? Или все на коврике сидит?
— Какая там тайга! Она кошек боится. Да и не охотник я… А вы, смотрю, переплетным делом занимаетесь? — Гусев кивнул на кипу растрепанных книг.
— Скорей, реставрацией. Книги, как вы заметили, старые, еще тех времен, когда кожа в ходу была, холстина, казеиновый клей. Заинтересовался. Приятная, знаете ли, работа. Для рук — занятие, для ума — польза. Я, прежде чем переплести, каждую книгу прочитываю. Хоть по астрономии, хоть по медицине, не говоря уж о романах. Очень грамотным человеком буду. Энциклопедистом! — Он протянул руку, вынул из шкафа толстый том с золотым обрезом. — Видите? Настоящий Брем! «Жизнь животных». Месяц назад принесли, говорят: «Пропадает книга. Помогите. Вся по листочку рассыпается». Вот, починил. Заодно прочитал — теперь все о собаках знаю. Как раз собачий том достался.
— Ой! — чуть не застонала Оля. — Это же сокровище! Всю жизнь мечтала… Дайте посмотреть!
— Всю жизнь — это долго, — сказал Липягин, протягивая ей книгу. — Сколько же, если не секрет, твоя жизнь продолжается?
— Пока это еще не секрет. Через неделю будет пятнадцать.
— Дата не круглая, но знаменательная… Вот что, Оля, раз всю жизнь мечтала, надо мечту осуществить. Забирай Брема. Дарю!
— Как же это?.. Книга ведь чужая!
— Она уже не чужая. Хозяин за ней не придет.
— Почему?
— По семейным обстоятельствам.
— Спасибо, — вмешался Гусев. — Но мы, Иван Алексеевич, такой подарок принять не можем. Книга очень дорогая.
— Дорогая? Вот, смотрите! — он отогнул форзац. — Печать букинистического магазина. Пять рублей восемьдесят копеек. Вы считаете — дорогая?
— Это же номинал.
— А вы какие цены имеете в виду? Спекулятивные? Хозяина как раз за спекуляцию и посадили. Я его жене звоню: забирайте, говорю, книгу. «Какую книгу? — спрашивает изумленным голосом. — Господь с вами! Никаких мы вам книг не давали». Чувствуете?
— Брем, выходит, бесхозный, — робко сказала Оля.
— Не городи чепуху!
— А вы не кричите, в гостях все-таки, — улыбнулся Липягин. — Свою собственность я могу подарить кому угодно.
— Ну и дарите, — буркнул Гусев. — Дорого вам наша собака обойдется.
— Мало того, что мы грязь развели, сервелат съели, так мы еще и книгу выпросили… Ох, Иван Алексеевич, век не забуду! — Оля чмокнула его в щеку. — Честное слово!
— Погодите-ка, — сказал Гусев. — Этот спекулянт… Не Киселев?
— Киселев. Темный человек… Вы его знаете?
— Еще бы! Всеволод Семенович, бывший персональный шофер начальника объединения. Имел когда-то с ним крупную ссору. Но ведь его вроде бы за стройматериалы посадили.
— По совокупности. Ничем не брезговал. Да и я хорош… Столько книг ему починил. Откуда же было знать?.. Он мне, между прочим, коляску импортную обещал. Совсем я со своей замучился. Не коляска — катафалк. Тяжелая, неповоротливая. Кто ее только придумал? Я бы этих конструкторов, этих изобретателей на их собственной коляске высек!..
Оля, громко фыркнув, едва не подавилась чаем.
— Ты чего? — удивился Гусев.
— А то не понимаешь?.. Ой, слушайте, нам же домой пора. Наташа небось валерьянку пьет.