Ранее блуд упоминали вскользь, среди прочего. Например, по московскому наказу о градском благочинии от 1649 года объезжий голова должен был «и по улицам, и по переулкам в день и в ночь ходить и беречь накрепко, чтоб в улицах и в переулках бою, и грабежу, и корчмы, и табаку, и инаго никакого воровства и блядни не было». Указ вышел в период правления Алексея Михайловича и был направлен на порядок внутри города. Пётр I же преследовал свои задачи, и они касались армии и флота. Для хорошей боевой способности солдаты должны были быть здоровы, чему проституция, провоцируя венерические заболевания, могла легко помешать. Более того, нравственный облик, в том числе военных, напрямую влиял на имидж государства, которое хотело стоять наравне с Европой, а лучше – быть частью её. В Воинском уставе прописали целую главу «О содомском грехе, о насилии и блуде». В ней подчеркнули ответственность за скотоложство, мужеложство, насилие над малолетними, над женщинами, прелюбодеяние. Обратите внимание, насколько суровыми были наказания, пара примеров:
«Арт. 167. Ежели кто женский пол, старую или молодую, замужнюю или холостую в неприятельской или дружеской земле изнасильствует, и освидетельствуется, оному голову отсечь, или вечно на галеру послать, по силе дела.
Арт. 168. Кто честную жену, вдову или девицу тайно уведёт и изнасильничает, а оная вскоре или потом хотя в том позволила, онаго казнить смертию, отсечь голову.
Толк. Сие обыкновенное наказание силы не имеет, ежели уведённая уводчикова была невеста заручённая, а отеческой ниже душеприкащиковой воле подвержена не была».
Проститутки тоже не остались без внимания. В «Артикулах воинских» от 1715 года указано, что «никакия блудницы при полках терпимы не будут, но ежели оные найдутца, имеют оныя без разсмотрения особ, чрез профоса[48]раздеты и явно выгнаны быть».
Властям было чем озаботиться, ведь если раньше проституция гнездилась в основном в питейных заведениях, постоялых дворах и на улице, то в начале XVIII века появились первые «профессиональные» публичные дома. И вот здесь критика иностранного влияния на русское государство действительно была оправдана: блуд у нас уже был и свой, как бы иронично это ни звучало, но в Петровскую эпоху и далее его начали оформлять «по-европейски».
Проституция и закон в XVIII – начале XIX века
Михаил Кузнецов в работе «Проституция и сифилис в России», чтобы подчеркнуть существование «профессиональных» домов терпимости, цитирует несколько приказов, в частности наказ губернаторам от 12 сентября 1728 года (правление Петра II):
«Где явятся подозрительные домы, а именно: корчемные, блядские и другия похабства, и о таких домах велеть подавать о разночинцах воеводам; а о купцах в ратушах изветы или явки, по тем изветам досматривать, и буде по досмотру явятся, и таковых наказывать <…> дабы все таковые мерзости, от чего всякое зло происходит, были испровергнуты»[49].
Всё это были заведения, адреса и хозяева которых нам неизвестны. Но благодаря воспоминаниям майора Михаила Васильевича Данилова впервые до исследователей дошло описание конкретного публичного дома, да не абы какого, а с аристократической обстановкой. Среди прочего в своих мемуарах он написал о 1740–1750-х годах (царствование Елизаветы Петровны), когда в Петербурге стало широко известно о деле некой Дрезденши:
«Одна женщина, природой из Дрездена (почему и называлась она Дрезденша), наняла себе хороший дом на Вознесенской улице, а для скромности в переулке и, набрав в услужение приезжающим к ней гостям, вместо лакеев, множество недурных и молодых девиц, открыла дом свой для увеселения всех к ней приезжающих: собиралось туда множество холостых мужчин, в каждую ночь, понеже собрание оное называлось „вечеринки“, и приезжали к ней незнакомые обоего пола пары, для удобного между собой разговора и свидания наедине. Дрезденша выписала издалека одну красавицу с таковым обещанием, что доставить ей место и чин жить при дворе, а при каком в договоре не было показано; по приезде оная красавица увидела, что она обманута, принесла жалобу к некоторым жёнам, которые стали за своими мужьями примечать, что они не в обыкновенное время поздно домой возвращаются и к ним холодеют; возгорелась от жён к мужьям своим великая ревность, а ревнивые глаза далее видят орлиных, и то видят, чего видеть не могут, однако потом дознали причину и добрались верно, для чего так поздно домой ездят к ним мужья их. Дошла жалоба о сём собрании ко Двору и представлена выписная красавица с жалобой, что она обманута от Дрезденши: в доказательство по сему была учреждена строгая комиссия, в которой президентом был кабинет-министр Демидов»[50].
Одно неосторожное решение обманом заманить бедную девушку в цитадель разврата – и бизнес разрушен. Ударной волной задело не только Дрезденшу, но и её гостей, которым досталось от семьи, от властей и от общества. Хозяйку заведения арестовали и допросили с пристрастием. Она сдала всех, кого знала. Показательную порку получили профессор астрономии Попов и асессор мануфактур-коллегии Ла-дыгин. Их обвенчали в соборной церкви с немедленно выделенными для сей цели бесприданными девицами из казённых крестьян. Интересно, что Дрезденша среди посетителей указала не только на мужчин, но и на женщин – жён, которые втайне от своих мужей приезжали в увеселительный дом присматривать себе любовников. Девушек, занимавшихся у неё проституцией, определили на Прядильный двор в Калинкинской деревне. В XVIII веке туда обычно на исправительные работы ссылали всех пойманных проституток Санкт-Петербурга, чтобы они направляли свою энергию в нужное русло – на благо государства и на развитие мануфактуры. Из поэмы Василия Ивановича Майкова «Елисей, или Раздражённый Вакх»:
«Где речка Чёрная с Фонтанкою свилися
И устьем в устие Невы-реки влилися,
При устии сих рек, на самом месте том,
Где рос Калинов лес, стоял огромный дом;
По лесу оному и дом именовался,
А именно сей дом Калинкин назывался;
В него-то были все распутные жены
За сластолюбие своё посажены;
Там комнаты в себя искусство их вмещали:
Единые из них лен в нитки превращали,
Другие кружева из ниток тех плели,
Иные кошельки с перчатками вязли,
Трудились тако все, дела к рукам приближа,
И словом, был экстракт тут целого Парижа:
Там каждая была как ангел во плоти,
За тем что дом сей был всегда назаперти»[51].
В это же время помимо публичных домов продолжала существовать одиночная проституция, которая тоже требовала контроля. При императрице Елизавете Петровне вышел указ от 1 августа 1750 года «О поимке и о приводе в Главную Полицию непотребных жён и девок». Наказание подразумевало привод проституток и сводней в Главную Полицию, а из неё – всё в тот же Калинкинский дом. Так как блуд всегда шёл рука об руку с венерическими болезнями, позднее именно в этом здании при исправительном учреждении появилась первая «секретная» венерологическая больница – Калинкинская. Сифилис и другие «французские» заболевания распространялись быстро, и для их носителей подготовили не только лечение. Указ Сената от 1763 года был суров и предполагал всех женщин, одержимых франц-венерою, после излечения ссылать на поселение в Нерчинск[52].
Ещё одним последствием от порочных связей были незаконнорождённые дети. Строгость закона по отношению к публичным женщинам провоцировала увеличение числа подкидышей и детоубийств. Кроме того, на это решались и те, кто родили вне брака и боялись общественного осуждения. Для решения проблемы в Москве был открыт Воспитательный дом. Закладная доска гласила: «Екатерина II, императрица и самодержица всероссийская, для сохранения жизни и воспитания в пользу общества в бедности рождённых младенцев, а притом и в прибежище сирых и неимущих родильниц, повелела соорудить сие здание, которое заложено 1764 г. апреля 21-го дня». Перед началом строительства был устроен праздник с церковным ходом, звоном колоколов и пальбой из пушек. Первым из принесённых в этот день 19 младенцев, которые были найдены в разных церквях Москвы, в окрестных сёлах и деревнях, были при крещении даны имена Императрицы и Наследника – Екатерина и Павел[53]. В 1770 году подобное заведение появилось и в Санкт-Петербурге. Екатерина, назвав это «добрым начинанием», пообещала, что богоугодные и благочестивые учреждения будут навеки под особенным монаршим покровительством. Она пожертвовала денежное пособие на их устройство из сумм собственного Кабинета.
По мнению Михаила Кузнецова, первые попытки признать проституцию терпимой, были предприняты именно в екатерининскую эпоху. Он пишет о том, что императрица всячески способствовала медицинским осмотрам проституток и устройству воспитательных домов. Но будучи человеком осторожным и предусмотрительным, она всё же действовала постепенно, и карательные меры за торговлю телом продолжали действовать. Более того, под особое внимание попали сводни. По уставу благочиния 1782 года они отсылались в смирительный дом[54]на полгода. Запрещалось не только содержать дом ради непотребства, но даже входить в него. Вошедшему грозила выплата «пени 6-ти суточного содержания содержимого в смирительном доме и заключение под стражу дондеже не заплатит»[55]