.
Наследники Екатерины II, император Павел I, а за ним и её внук – Александр I, вновь ужесточили наказания за проституцию. Указ 1800 года предписывал всех развратных женщин из Петербурга и Москвы ссылать сразу в Сибирь, на иркутские фабрики. В тот год в Москве нашли 139 проституток. Пока те ждали своей ссылки, от родственников арестованных посыпались просьбы отпустить их обратно в семью. При Николае I сначала меры частично смягчили: в 1839 году по сельскому полицейскому уставу для государственных крестьян всех уличённых в непотребстве привлекали к низким работам, то есть мести улицы и мыть полы в общественных домах. А затем, через четыре года, проституцию наконец признали терпимой.
Публичные принудительные работы для лиц, уличённых в пьянстве и непристойности
Врачебно-полицейский комитет
В сентябре 1843 года император Николай I получил от министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского следующую записку:
«Между предметами врачебной полиции особенного внимания заслуживает болезнь любострастная. Гнездясь в больших, многолюдных, промышленных городах, болезнь эта отсюда разливается по всем направлениям, поражает множество народа, и, не ограничиваясь гибелью первоначально поражённых ею, передаётся из рода в род и грозит будущим поколениям разрушением их физического благосостояния.
Меры, принимаемые доселе против этой гибельной заразы, нисколько не соответствовали цели своей. В С.-Петербурге только два врача полиции обязаны свидетельствовать всех женщин, промышляющих развратом, и отсылать заражённых в Калинкинскую больницу; но, с одной стороны, число несущих сию обязанность врачей далеко не соответствует числу подлежащих свидетельствованию женщин; а с другой – не все больные находили место в указанной больнице, и затем, пользуясь на домах, продолжали беспрепятственно промысел сей и передавали заразу дальше. В таком же положении находится эта часть медицинской полиции и в Московской столице. Сказанными распоряжениями ограничивались меры предосторожности против этой ужасной болезни; в других же местах государства о предупреждении ея и не помышляли»[56].
Решение проблемы Перовский видел в учреждении при Медицинском департаменте особого врачебно-полицейского комитета. На тот момент практика с регламентацией проституции широко использовалась в Европе, поэтому создание нового контролирующего органа было возможно по уже существующей модели – французской «полиции нравов»[57]. Кроме того, министр внутренних дел отдельно подчеркнул, что Петербург, с которого и начался эксперимент по работе комитета, остро нуждался в больнице, специализирующейся на лечении заражённых «любострастной болезнью» – сифилисом. Местный купец Аверин был готов из личных средств выделить суммы на наём дома под неё и на содержание больных в течение двух лет.
Не прошло и месяца с подачи записки Перовского, как уже 8 октября 1843 года Николай I утвердил положение «Об учреждении в С.-Петербурге особой женской больницы и врачебно-полицейского Комитета». Вслед за этим вышел комплекс нормативных документов: циркуляр Медицинского департамента Министерства внутренних дел от 23 октября 1843 года «О мерах к недопущению распространения любострастной болезни», циркуляры от 17 января и 24 мая 1844 года, а также утверждённые 29 мая 1844 года «Правила содержательницам борделей» и «Правила для публичных женщин», дополненные в 1861 году «Правилами для содержательниц тайных притонов для распутства»[58]. Так был сделан первый шаг к признанию проституции терпимой. В основу легли два принципа: полицейский контроль и санитарный надзор, которые осуществлялись представителями полиции и врачами соответственно (в отдельных случаях ещё и городскими властями).
С началом работы комитета мгновенно вскрылось, насколько запущенной была ситуация. В 1843 году, ещё до его организации, в Санкт-Петербурге числилось 400 проституток, осмотр которых ложился на плечи всего лишь двух врачей. Как только в том же году появился врачебно-полицейский комитет, число публичных женщин вдруг резко выросло до 900[59]. Такая огромная разница давала понять, что ранее полиция должным образом не занималась их контролем, и множество тайных жриц любви на улицах города оставались без внимания, а это только увеличивало угрозу распространения сифилиса. С утверждением же нового положения появился ряд задач: контроль исполнительной полиции за проститутками, внесение их в списки, терпимость поднадзорных публичных домов (их деятельность «терпели» при соблюдении правил комитета), обязательный осмотр и лечение заражённых венерическими инфекциями[60].
Вслед за Санкт-Петербургом к практике установления врачебно-полицейского надзора присоединились и другие города Российской империи. К 1845 году он осуществлялся в Москве, Вильне, Риге и Нижнем Новгороде во время ярмарки. Уже к 1909 году специальные контролирующие органы были учреждены в 200 населённых пунктах, а в 258 городах эти обязанности выполняли чины городской полиции. Из них 51 отделение ни списков проституток не вело, ни заседаний не проводило, аргументируя это якобы отсутствием непотребства в их городе[61]. Тем не менее значило ли распространение надзора, что проституция стала легальной? Не совсем. Сам комитет до конца не имел законного основания, ведь его цели спорили с законами православного государства, которое не могло открыто признать разврат. Необходимо было показать, что в стране проституцию терпят ради здоровья граждан, но не одобряют, а значит, нельзя говорить об этом ремесле как о нормальном, рекламировать его и всячески призывать женщин к подобного рода заработкам. В специальных условиях «терпимости» был создан ряд послаблений, согласно которым публичная женщина только тогда освобождалась от уголовной ответственности, когда находилась под врачебно-полицейским контролем, регулярно проходила медицинский осмотр и не была замешана в другом преступлении. Иначе она отвечала за торговлю телом по всей строгости закона[62]. Что касается содержательниц борделей, то о них Перовскому пришлось похлопотать перед государем и убедить его в том, что хозяйки заведений могут быть полезны чуть ли не в качестве агентов полиции. Заботясь о прибыли, они будут строго соблюдать правила, тщательно следить за состоянием здоровья своих подопечных, а также доставлять полезные сведения, которые могут помочь в раскрытии преступлений. Николай I с доводами министра внутренних дел не сразу, но согласился[63].
– Скажите, пожалуйста, как попасть на Тверскую? – А это, барышня, больше через кавалерское совращение. Рис. Мельникова. Журнал «Будильник». 1913 год, № 14
Если поднадзорная проституция считалась условно легальной и находилась в ведении комитета, то девушек, промышлявших ею тайно, ещё нужно было вычислить и привлечь к ответственности. В Петербурге в 1847 году была создана отдельная комиссия для поиска бродячих проституток без медицинских билетов. Чаще всего они собирались на Сенной площади, в окрестностях казарм, бань, кабаков и ночлежных домов, однако из-за возникшей опасности оказаться пойманными начали разъезжаться по окраинам и за пределы города. Значительное их количество тогда выехало в Кронштадт[64]. Тем не менее результаты деятельности комиссии были ощутимы, а в процессе работы были найдены не только уличные женщины, но и кухарки, няньки, прачки, служанки и даже кормилицы, занимавшиеся развратом.
«Несмотря на всевозможные препятствия, которые встречала комиссия на каждом шагу, ей удалось в самое короткое время отыскать и уничтожить много притонов тайного разврата или парных углов, помещавшихся в самых грязных, тесных и мрачных подвалах и чердаках, где стояло по несколько кроватей, а иногда просто были устроены нары. В эти углы обыкновенно являлись парами мужчины и женщины и получали ложе для половых сношений за плату от 3 до 5 к. В отчёте комиссии следующим образом описываются эти maison de rendez-vous[65]: „Это истинные вертепы разврата, пьянства и буйства; они содержатся в отвратительном виде; теснота, грязь и удушливость воздуха в них превосходит всякое вероятие“»[66].
Особенности жизни в той или иной местности накладывали свой отпечаток на работу комитета. В Москве одним из предметов его деятельности было наблюдение за людьми рабочего класса. Большое средоточие производственных предприятий, низкооплачиваемый труд (а как следствие, и дешёвые интимные связи) обязывали вести жёсткий контроль здоровья фабричных людей и их въезд в город или выезд. Важно было не допустить распространения венерических болезней за пределы старой столицы. В Нижнем Новгороде во время знаменитой ярмарки с 15 июля до середины сентября собирался ярмарочный комитет. Он следил в том числе и за проститутками, приехавшими поодиночке или коллективом из иногородних домов терпимости. Такая поездка для жриц любви выглядела практически как командировка, ведь летом что в Петербурге, что в Москве ловить было нечего – самые платёжеспособные жители разъезжались по дачам или на ту же ярмарку. Нижегородской полиции приходилось вести двойной учёт и своих публичных женщин, и «путешественниц», выделять дополнительные койки в сифилитической больнице и учреждать в ней особое врачебное дежурство[67]. Если заглянуть совсем далеко от центра государства, например во Владивосток, то там отдельным пунктом прописывались проститутки-японки, которых в случае беременности следовало отправить в Японию