Луи, который не понимал и даже не пытался понять, к чему всё – всё это! – и какое отношение туманные словеса Карла имеют к барону Эстену Как-То-Там, жалко улыбнулся:
– Можно сесть? Хоть на пол, а?
– Да-да, садись, конечно, – небрежно бросил Карл, махнув в сторону своего раскладного походного кресла.
Луи помялся чуть, прикидывая, стоит ли занимать предложенный трон властелина, но потом мысленно заложил на все сомнения. Он уже почти уверился в мысли, что на этот раз влип-таки крепко. Как-никак барон, а дать по роже французскому барону – это чересчур. Это уже политика! А раз влип – так может он, Луи, перед смертью потешиться на герцогском месте? Луи сел и, как это может случиться с каждым и долженствует иногда случаться, почти сразу испытал легкий позыв к конкубинату.
– …потому что в таких местах волки – это что твои целки в лагере арманьяков! – на «целках» уши Луи вновь отверзлись встречь карловым хроникам и услышали:
– Потому что там, видишь ли, было кое-что похлеще! А именно, женщина. Суккуб, твою мать! – глаза Карла полыхнули мальчишеским азартом.
– Понимаешь, Луи, будь ты хоть император, а один на один с алмазной женщиной в лесу очень страшно. Особенно когда она вся светится, словно Люцифер, и спрашивает у тебя соизволения влезть в твои штаны, – в тон Карла вкрались педагогические нотки. – И Эдварду стало страшно. Он достал меч, но, повстречав её улыбку, лишь смущенно спрятал его обратно. И вот, в тот момент когда её губы – а с ними и зубы, что хуже – уже были близки к его английской колбасе, пришло спасение.
«А мне, мне спасения?!» – воззвал к небесам Луи, чей зад уже сполна претерпел от неудобств герцогского кресла, а ссать вдруг захотелось ливнеобразно.
– Некто возник за спиной Эдварда.
– Алмазный?
– Король в тот момент разобрать не мог, – серьезно качнул головой Карл. – И этот некто сказал слова, от которых суккуб сгинул, будто его и не было никогда. А теперь, друг мой Луи, представь, что спаситель Эдварда и барон Эстен д’Орв – одно и то же лицо.
– Представил.
– Понимаешь, он был вольным лесником из Азенкура. И среди ночи гулял под дождем, проверяя, как бы крестьяне из окрестных деревень не уворовали меду с пасеки тамошнего суверена.
– Понимаю.
– И, веришь ли, он неплохо владел языком Каббалы, ибо против суккуба латынь и английский оказались бессильны – Эдвард пробовал.
– Верю.
– И именно за это – за спасение жизни и, главное, души короля Англии он получил от Людовика баронский титул. Он, безродный лесник, стал бароном! Он пришел ко двору Людовика с письмом от Эдварда, где подробно излагалась эта история – и стал бароном!
– Ага.
– Ага!? – Карл расхохотался. – И ты веришь в эту чушь?! В этот бред, писаный черным по белому?! И кем – королем Англии! Луи, ей-Богу, только такой осел как ты мог слушать всё это с придурочно-умной рожей и подъелдыкивать. И если я тебя ещё люблю, мерзавца, то лишь за вчерашнее. Потому что – и в этом я уверен – выслушав по пьяни эту историю от Эстена, ты только и мог сломать ему нос от избытка чувств. А теперь слушай.
Карл скроил государственный лик и мигом погрустнел.
– Эстен действительно был лесником и действительно стал бароном. В переписке Эдварда с Людовиком действительно проскочило это безумное письмо, в котором нельзя верить ни единому слову. Это, ясно, шифр. Я хочу, чтобы ты пошел к барону, изобразил из себя своего в доску, извинился за сломанный нос и вообще стал ему другом. Он ведь, в конце концов, всего лишь неотесанный мужлан, и тебе будет несложно найти с ним общий язык…
Карл не заметил за собой бестактности, допущенной в отношении Луи. Не заметил её и Луи.
– …а когда вслед за тем вы подружитесь, ты ему что-нибудь наврешь и во что бы то ни стало узнаешь истинную причину его возвышения. А на дальнейшее будущее…
Карл замялся и, упрямо кивнув, повторил:
– …на дальнейшее будущее, если у тебя всё получится как следует, мы придумаем тебе добрую работу во славу нашего герцогства. Понял?
– Понял, – нетерпеливо сказал Луи, жаждущий ссать, ссать и только так до самого победного конца.
– Что ты понял?
– Понял, что я сейчас должен купить пива с кренделями и идти в гости к барону Эстену д’Орв, – стараясь быть как можно более убедительным, солгал Луи.
6
Прошла неделя.
– Сир? – Луи был необыкновенно серьезен, почти строг.
– Да, – пригласил Карл, не подымая глаз от описи французского трофейного имущества, которое подлежало возврату Людовику по Пероннскому миру.
– Видите ли, сир, – продолжал Луи, неуверенно потирая шею, – я, кажется, приблизился к существу дела о бароне Эстене д’Орв.
«Большая дароносица брабантского монастыря святой Хродехильды с девизом „Не то золото, что носит имя золота“… А что же тогда?»
– Отгадай загадку, Луи, – невпопад процедил Карл, покусывая нижнюю губу.
Загадки, а равно поучительные притчи, басни, экземплы и зерцала Карл считал венцом пошлости. Из этого Луи заключил: с Карлом что-то не то. Сейчас герцогу было показательно безразлично дело Эстена д’Орв. И показательно небезразлична отгадка ещё не прозвучавшей загадки. Похоже, герцог был очень, очень зол.
– Я весь вниманье, сир, – вздохнул Луи.
– Вот послушай, – протянул Карл. – Что это за золото, которое золотом не называется?
– Дерьмо, – равнодушно пожал плечами Луи. Он тоже был очень зол. И на Карла в частности.
– Вот именно! – к полному изумлению Луи вскричал Карл. – Вот именно! Людовик – дерьмо! Когда наши составляли опись имущества, которое должны вернуть его головорезы, разве они мелочились?! Разве скряжничали по поводу каждой церковной чашки? Награбил – и на здоровье! А тут – с каждого округа, где мы в прошлом году ходили, набрал кляуз, монахи из Сен-Дени их красиво переписали – и на пожалуйста! Где я им найду их говенную дароносицу?!
– Да уж, – подыграл Луи.
Сумбурным стечением обстоятельств упомянутая дароносица с латынским девизом находилась сейчас на дне дорожного сундучка Луи. Этот кусок позолоченной бронзы перешел во владение Луи после одного беспутного дня, проведенного им во главе квартирьерского отряда. Перед тем как приключаться в алькове, Луи пил из дароносицы бодрящие настои, ибо был уверен в чудодейственных свойствах святой вещи.
– И так с половиной списка, – вздохнул Карл и, поднявшись со своего походного кресла, прошелся взад-вперед. – Причем, понимаешь, эти скоты оценили все предметы по спекулятивным ценам. То есть, к примеру, эта дароносица стоит не меньше Святого Грааля.
«Если бы!» – подумал Луи, представляя себе груду денег, которая рвет карманы дорожного камзола и засыпает его по самые не балуйся.
– А сколько мог бы стоить, к примеру, алмазный заяц? – спросил Луи многозначительно.
Карл хохотнул.
– Это смотря по тому, есть при нем алмазная зайчиха или нет.
Намека герцог, конечно, не понял. Луи вообще никогда не давались плавные повороты разговора.
– Сир, – Луи вновь построжел, – я хочу попросить Вашего разрешения на небольшое путешествие.
– Куда это?
– В Азенкур. Сейчас у барона д’Орв истекает третий месяц кампании и он возвращается в свой лен. Приглашает меня.
Карл наконец-то вспомнил.
– Так что же ты молчишь? Ты узнал, за что ему дали титул?
– Да, сир.
– Так рассказывай!
– Сир… – едва ли не первый раз в жизни Луи стеснялся Карла. – Дело в том, сир, что я не могу сообщить Вам подробности этого дела, пока не проверю их на месте, в Азенкуре.
– Вот как? – Карл посмотрел на Луи как на проворовавшегося интенданта. – Ну хоть намекни.
– Мои намеки в отсутствие доказательств будут поняты Вами как злая шутка, сир. И Вы, возможно, отправите меня на эшафот прежде, чем я смогу доказать Вам свою правоту.
– Ого! – Карл был заинтригован, а потому восхищен. – Ну, надеюсь, ты не совершил пока государственной измены?
– Нет, – угрюмо мотнул головой Луи.
– Тогда можешь считать, что ты уже в Азенкуре. Денег дать?
– Нет. Только подорожную и четырех швейцарцев конвоя.
7
Ночью, в лесу, да ещё под ливнем не видно ни зги. Поэтому когда в двух шагах перед ними раздался такой себе шорох, Луи поспешил представить ежика. Без этого сомнительного фантастикума даже ему, отчаянному Луи в обществе бывалого Эстена, сделалось бы по-взрослому страшно.
Эстен, похоже, относительно ежика особых сомнений не имел. Едва ли Эстен верил в то, что азенкурская дичь и второсортная шушера шарит иврит. Однако же Эстен заговорил и те, тот, то, к кому, к чему он обращался, его услышали-шала-шало. И в холодной темноте августовского леса, распираемый изнутри синематографическим свечением, появился он – ушастый, ужасный и алмазный. Он, не менее реальный, чем медноватый привкус прокушенной изнутри щеки.
«Так значит он есть, он существует, и этот плутоватый нормандский мужик не врет. Что же, разбилась об заклад моя проспоренная дароносица», – подумал Луи.
8
Но это было ещё не всё.
Уверовать самому – удел отшельника. Убедить Другого – призвание проповедника. Луи никогда не метался в горячечном бреду, но был глубоко уверен в том, что никакая болезнь не смогла бы воспалить в его рассудке страсть к проповедничеству. Но! Он здесь, в Азенкуре, не просто шаляй-валяй. Здесь, в Азенкуре, он исполняет совершенно официальное и вместе с тем тайное поручение герцога. И рано или поздно ему придется оплатить перед Карлом все щедрые анонсы, розданные при отъезде из армии. Ему придется повествовать. И его повесть должна стать воистину магнетической проповедью, ибо только вдохновеннейшими словами и, главное, полновесными чудесами можно убедить герцога в существовании такой вот драгоценной дичи.
– А здесь будет донжон высотою в тридцать три локтя, – самодовольно сообщил Эстен, ткнув пальцем в неряшливый квадрат, означенный четырьмя колышками.
Они осматривали воздушный замок Эстена. Луи уже успел выслушать где будет ров, где – конюшни, где – замшелые стены, где – кладбище, как же без него, а где ворота. Всё это великолепие существовало пока что в двух измерениях, будучи указано на земле посредством бечевок, кольев и, местами – канавок. Третье же измерение, которому предстояло объективироваться трудами землекопов, каменщиков и плотников, было до времени компактифицировано. Эстен, его семейство и трое слуг жили в деревянной времянке, скромно пристроенной к северному скату холма Орв. Сверхсхемный Луи и его четверо швейцарцев во флигель не вписались и занимали дом в родно