Собственник рабочей силы, трудившийся сегодня, должен быть в состоянии повторить завтра тот же самый процесс при прежних условиях силы и здоровья. Следовательно, сумма жизненных средств должна быть достаточна для того, чтобы поддержать трудящегося индивидуума как такового в состоянии нормальной жизнедеятельности. Сами естественные потребности, как-то: пища, одежда, топливо, жилище и т. д. — различны в зависимости от климатических и других природных особенностей той или другой страны. С другой стороны, размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способ их удовлетворения, сам представляет собой продукт истории. Итак, в противоположность другим товарам определение стоимости рабочей силы включает в себя исторический и моральный элемент. Однако для определенной страны и для определенного периода объем и состав необходимых для рабочего жизненных средств в среднем есть величина данная.
Поскольку собственник рабочей силы смертен, то эта сумма должна включать в себя и средства ее заместителей, т. е. детей рабочих, и таким путем увековечить на товарном рынке расу этих владельцев своеобразного товара. Эта сумма также должна включать в себя некий элемент совершенно ничтожный для обычной рабочей силы — на образование и воспитание.
Маркс подсчитал, что сумма, требующаяся для существования, эквивалентна примерно шести часам труда в день. Но позволит ли Товаровладелец своим рабочим завершить в конце шестого часа необходимый труд? Конечно, нет. Чтобы получить свою зарплату, они вынуждены работать еще 5 или 6 часов, обеспечивая таким образом прибавочную стоимость, которая и приносит прибыль. «Каждый грамм прибавочной стоимости обязан своим существованием неоплаченному труду», — говорил Маркс, уподобляя эту эксплуатацию давно известному поведению завоевателя, который покупает товары покоренных на те деньги, которые он у них отобрал. Единственное отличие настоящего от тех прошедших эпох — в той хитрости, с которой этот грабеж скрыт от жертв.
Открыв эту тайну, Товаровладелец хочет собрать еще больше золотых яиц от этих кур. Самый прямой метод — заставить их работать больше часов, и в 10 части «Капитала», которая называется «Рабочий день», Маркс показывает человеческую цену своей формулы, которая выглядит так бесстрастно.
Фабричное законодательство актом от 1850 года ограничило в Британии рабочую неделю шестьюдесятью часами (60 часов реальной работы: с получасовым перерывом на завтрак и часовым перерывом на обед означили 12-часовую смену с понедельника до пятницы и 8-ми часовой рабочий день в субботу). Этим же законодательством была создана небольшая армия фабричных надсмотрщиков, чьи доклады, подаваемые два раза в год, вооружили Маркса подробным доказательством «ненасытной жажды прибавочной стоимости у капиталистов». Имели место небольшие, но бесчисленные случаи кражи у рабочих их времени во время обеденного перерыва, которые увеличивали добычу капиталиста. Один фабричный мастер хвастал надсмотрщику, что уменьшение перерыва на обед на 10 минут в день кладет в его карман одну тысячу фунтов в год. Буржуазная пресса предоставила еще доказательства. В сообщении «Дэйли телеграф» о производстве кружев в Ноттингеме говорилось, что «детей девяти-десяти лет стаскивают с их нищенских постелей в 2, 3 или 4 утра и заставляют работать до 11 или 12 ночи просто за средства к существованию; их конечности при этом заболевают, скелет — утончается, лица становятся безжизненно бледными, и они постоянно погружены в какое-то каменное оцепенение, на которое ужасно смотреть».
Здесь отголосок работы Фридриха Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» (1845 год), в которой сплелись личные наблюдения с обильной информацией из газет, парламентских комиссий, от фабричных надсмотрщиков и из парламентского отчета. «Я в восторге от свидетельских показаний моих оппонентов», — писал Энгельс, будучи счастлив, что британские власть имущие опубликовали так много свидетельств против самих себя. Цитаты из парламентских «синих книг» (сборников официальных документов) и статей из «Экономиста» в «Капитале» показывают, как много Маркс почерпнул из тех источников.
Глава о рабочем дне, одна из длиннейших в книге, является, по сути, сборником страшных историй, набранных Марксом подходящим к содержанию готическом шрифтом. «Капитал — это мертвый труд, который, подобно вампиру, живет только тем, что высасывает живой труд, и чем больше труда он высасывает, тем дольше живет», — пишет он в первых абзацах своего вступления. Через 70 страниц после пиршества на крови он делает вывод, что рабочие, чтобы защитить себя от этого кровососа, «должны объединиться как класс и заставить издать государственный закон, общественное препятствие, которое мешало бы им самим по добровольному контракту с капиталом продавать на смерть и рабство себя и свое потомство». Но он допускает, что такого закона будет недостаточно, чтобы помешать Товаровладельцу и его приятелям, ибо у них есть Другой способ увеличения производительности и, следовательно, добавочной стоимости.
Если рабочая сила действительно является единственно ценным товаром, то можно ожидать конкуренции среди нанимателей в повышении зарплаты — и во времена полной занятости это может действительно иметь место. Однако по мере роста стоимости труда Товаровладелец обнаруживает, что вложение в машинное оборудование, снижающее затраты труда, которое может показаться неэкономичным, теперь имеет финансовый смысл, особенно если нельзя удлинить рабочий день. Как писал Маркс: «Капитал… имеет свойственный ему внутренний импульс и постоянную тенденцию к увеличению производительности труда, чтобы удешевлять товары и через удешевление товаров удешевить самого рабочего».
По теории, машины могут облегчать бремя трудящегося. Однако в системе капиталистического производства, возражает Маркс, их результаты неизменно вредны, хотя и очень полезны мистеру Товаровладельцу. Глава о промышленном машинном оборудовании начинается с цитаты из «Принципов политэкономии» Джона Стюарта Милля: «Сомнительно, чтобы все механические изобретения как-то облегчили ежедневный тяжелый труд какого-нибудь человека». Заменяя собственной производительной способностью независимую человеческую силу, машина оставляет рабочего подчиненным капиталу еще в большей степени. Он определенно деквалифицируется из-за нечеловеческой квалификации автоматов, и его способность защищать свое положение с помощью объединения с другими рабочими — через ремесленные ассоциации, например, — уменьшается, тогда как сами машины объединяются в еще более могущественную силу. И вот, как это частенько встречается в «Капитале», рисуется страшная картина: «И теперь у нас вместо отдельной машины механический монстр. Его тело заполняет все фабрики, демоническая сила, поначалу скрытая посредством медленных и отмеренных движений гигантских членов, в конечном итоге превращается в быстрый и лихорадочный круговорот бесчисленных рабочих органов». В той мере, в которой машинное оборудование освобождает от необходимости развитых человеческих мускулов, оно дает возможность найма детей, обладающих хрупким телосложением, но зато более гибкими конечностями, и таким образом оно производит коренную ломку соглашения между рабочим и капиталистом:
Рассматривая обмен товаров как основу, мы сделали допущение, что капиталист и рабочий сталкиваются друг с другом как свободные личности, независимые обладатели, один из которых обладает деньгами и средствами производства, а другой — рабочей силой. Но теперь капиталист начинает покупать детей и юношей…
Маркс замечает, что объявления нанимателей детского труда часто напоминают запросы о негритянских рабах, которые раньше появлялись в американских газетах, и он цитирует объявление, данное надсмотрщиком одной из британских фабрик: «Требуется от 12 до 20 юношей, которым на вид не меньше 13 лет. Зарплата 4 шиллинга в неделю». Фраза «на вид не меньше 13 лет» присутствует здесь потому, что по фабричному законодательству дети до этого возраста могут работать только 6 часов в день. Официально назначенный доктор должен подтвердить их возраст, и Маркс обращает внимание на то, что уменьшение числа детей до 13 лет, работающих в промышленности 1850-х и 1860-х годах, является лишь кажущимся. «Оно фиксируется в основном по свидетельству самих фабричных надсмотрщиков, к чему приложили руки и подтверждающие возраст врачи, подгонявшие детский возраст из-за неуемной жажды эксплуатации у капиталиста и нужды родителей этих детей, которые вынуждены соглашаться на эту торговлю».
Применение капиталистом технологии создает форму вечного движения. Машина, работающая 16 часов в день в течение семи с половиной лет, производит столько же, как если бы она работала пятнадцать лет по 8 часов в день. Она не передает конечному продукту больше добавочной стоимости, но позволяет капиталисту получать выгоду в два раза быстрее. Поэтому и существует сильный стимул применять машинное оборудование как можно больше часов в день, удлиняя смены рабочего-станочника, и эти рабочие уже не смогут протестовать, ибо автоматизация усиливает конкуренцию среди наемных рабочих за рабочие места, создавая то, что Маркс называет «промышленной резервной армией» безработных. И этот избыток рабочих не только неизбежный побочный продукт промышленного капитализма, но наоборот, он становится рычагом накоплений капиталиста, обеспечивая «массу человеческого материала, всегда готового для эксплуатации». Когда рынок быстро расширяется или открываются новые отрасли, как, например, в случае с железной дорогой, то важно, чтобы всегда «существовала возможность быстрого перебрасывания огромных масс людей в нужные сферы без ущерба для производства в других областях. Такие непредвиденные потребности в рабочей силе и покрываются резервной армией». Цикличная модель современной промышленности — период средней активности, за которым следует производство при высоком напряжении, кризис и спад, — зависит от постоянного формирования, поглощения и переформирования промышленной резервной армии. Различные фазы этого цикла пополняют избыток рабочих, но также становятся и энергетическими факторами для воспроизведения этого избытка.