Для Женни Карл Генрих тоже несомненно был солнцем, светочем. Однако на каждом Солнце есть свои пятна.
К несносному характеру и Льва Николаевича, и Федора Михайловича, и Карла Генриха примешивался и интерес к «потустороннему» женскому полу. Лев Николаевич «делал это» многократно, каялся перед Софьей Андреевной и снова делал. Федор Михайлович еще долго грезил Полиной, Карл Генрих же при всей своей преданности Женни тоже не избежал «досадного» эпизода — причем с другом и членом семьи Елена Демут (к этому эпизоду мы еще вернемся). Однако небезупречны были и его отношения с голландской кузиной Нанетт… Кстати, вскоре после обручения с Женни, будучи в Берлине, Карл увлекся великовозрастной поэтессой Беттиной фон Арним. Она была некрасива и немолода, но знаменита и очень умна. Вообще есть удивительная корреляция между творческими способностями и повышенным тестостероном. Маркс, правда, горько шутил, что он — «отец семейства с крепкими яйцами» и что его биологическая плодовитость превышает творческую.
Однако есть пример другого гения из страны, где Маркс нашел политическое убежище, но избежавшего пятен и первого и второго плана при всей своей биологической плодовитости. Речь идет о Чарльзе Дарвине.
Когда через три года по возвращении из своего шестилетнего кругосветного путешествия Дарвин женился, у них с женой Эммой было десять детей. Супруги прожили вместе чуть меньше полувека.
В 1844-м году Дарвин завершил рукопись, где впервые изложил свою знаменитую теорию естественного отбора.
«Чем больше мы познаем твердые законы природы, тем все более невероятными становятся для нас чудеса, на которые опирается христианская вера», — писал Дарвин. Изучение природы сделало Дарвина, получившего богословское образование, человеком неверующим.
А его жена Эмма, напротив, была глубоко верующей. И вот Эмма Дарвин в письме впрямую задала мужу вопрос: «Твои исследования не имеют ничего общего с религией, не правда ли?»
Дарвин, почувствовав, что его научные результаты расходятся с нравственными принципами жены, решил не публиковать при ее жизни свои революционные выкладки. В порыве чувства он составил завещание: «Я закончил труд о происхождении видов. Когда мир поймет мои теории, наука сделает огромный шаг вперед». Дарвин просил жену после его смерти передать книгу издателю для публикации… У Дарвина были все основания считать, что он умрет первым: он часто и тяжело болел. Эмма, приняв жертву супруга, целиком посвятила себя ему и семье.
«Она была моим величайшим счастьем! Я могу заявить, что за всю мою жизнь я никогда не слышал, чтобы она произнесла хотя бы одно слово, которое я предпочел бы не говорить… Она была моим мудрым советником и веселым утешителем всю жизнь, которая без нее была бы очень долго несчастна из-за плохого здоровья. Она заслужила любовь и восхищение всякой живой души, которая к ней прикасалась», — писал Дарвин о жене на закате дней.
Камилла Бельгиз пишет о такого типа любви: «Тот, кто любит, отбрасывает на другого свет своего внутреннего «я» и надеется увидеть отблеск этого света. Подлинная любовь связует двоих, и надо уметь ставить другого превыше себя».
К своей научной рукописи Дарвин все-таки вернулся, но лишь двенадцать лет спустя, а книга «Происхождение видов путем естественного отбора» увидела свет лишь в 1859-м году. То есть через пятнадцать лет после идейной разработки.
Как истый ученый, Чарльз Роберт Дарвин не смог погрешить против науки и Истины, но слишком любил свою жену, чтобы сказать ей прямо «мужчина во всем, за что берется, достигает совершенства, недостижимого для женщины…».
«Женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить», — пошутил мастер парадоксов Оскар Уайльд. Тем не менее Дарвин сделал научный вывод даже из собственного брака и семейности. Дело в том, что Эмма приходилась ученому не только женой, но и кузиной. Многие его дети были болезненны, а трое умерли в детском возрасте. Дарвин опасался, что причина этого в их родственной близости с женой. Это отражено в его работах по болезненности потомков от близкородственного скрещивания и преимуществах далеких скрещиваний.
Но сам Дарвин, дорожа спокойствием супруги, прожил в единственном браке более тридцати пяти лет и сравнительно счастливо. Он умер на семьдесят третьем году жизни.
Жизнь великого британского ученого несколько выбивается из ряда творцов с их женами. Однако факт остается фактом. Где-то — кажется, в каком-то труде о женах олигархов — я прочитал: «С возрастом начинаешь постигать — сию формулу надобно расчленять на три составляющие. Или кроткая. Или красивая. Или умная. Соединять всех их вкупе — невыполнимо!» Добавлю к этому, что в античной Греции говорили: жены служат нам для продолжения рода, наложницы для услаждения плоти, гетеры для услаждения духа.
Из того, что я знал ранее — а главное, узнал из этой книги, — видно: соединить вкупе все три начала как по одному, так и по другому критерию в абсолютной степени смогла только Женни Маркс. Она и стала тем первым источником и составной частью Маркса.
Вторым источником и составной частью стал его друг и соратник Фридрих Энгельс. Еще в советские годы я много читал об их «дружбе — великой и трогательной», но опять же после ознакомления с предлагаемым читателю трудом мои представления об этой дружбе углубились.
Дело в том, что Маркс был человеком с очень высоким самомнением, резким и нетерпимым к другим людям и их взглядам. Безусловно равными себе он признавал только Женни и Фридриха. Возможно, поэтому великая любовь и великая дружба соединились через этого человека. Энгельс, как и Женни, стал частью жизни Маркса.
Вот что пишет после похорон любимого сына Карл Генрих Энгельсу: «Я не могу тебе передать словами, как мы тоскуем по нашему ребенку, каждое мгновение… Я уже получил свою долю неудач и бед, но только теперь я знаю, что такое настоящее несчастье. Я чувствую себя сломленным. После похорон мне повезло — у меня так раскалывалась от боли голова, что я не мог ни думать, ни слышать, ни видеть. Среди всех этих страшных мук, которые я недавно перенес, лишь одна мысль поддерживала меня — мысль о тебе и нашей дружбе. Это как надежда — на то, что мы вместе еще совершим что-то важное и нужное в этом мире».
Именно поэтому они стали так близки — практически идейными сиамскими близнецами. Они испытывали интеллектуальный комфорт в обществе друг друга. В интеллектуальном смысле они были прекрасным тандемом, — пишет автор, — остроумным, наделенным даром предвидения, творческим (а еще — снобистским, сварливым, нетерпимым и склонным к конспирологии). Как друзья — они были сквернословы, веселые похабники, подростки в душе. Они любили курить (Энгельс — трубку, Маркс — сигары), выпивать до рассвета (Энгельс — хорошее вино и эль, Маркс — все что угодно), сплетничать (в основном о сексуальных склонностях своих знакомых) и хохотать до упаду (в основном издеваясь над своими противниками) и в случае Маркса — до слез, градом льющихся от хохота.
При этом они были противоположностями почти во всем: по происхождению, конституции, темпераменту, стилю мышления, ведению дел и так далее. Но синергия от их объединения была колоссальная. Друг Фридрих стал посланником материального мира, однажды постучавшим в дверь Карла Маркса, чтобы заполнить пробелы в его теоретических исследованиях.
Что касается самого Энгельса, то в 26-летнем Марксе он увидел могучую личность и огромный интеллект, равных которым никогда ранее не знал. Хороший солдат ищет хорошего командира, — пишет Мэри Габриэл, — и Энгельс нашел для себя такого человека.
На самом деле он попросту стал спасителем семьи Маркс. Он не только предоставлял множество исходных данных для статей Маркса, но еще и материально обеспечивал существование всей его семьи.
Энгельс, конечно, понимал, что их интеллекты вполне сопоставимы — но даже в тандеме кто-то должен был быть ведомым, а кто-то ведущим. В начале их дружбы Энгельс разглядел в Марксе гения, способного сокрушить интеллектуальные барьеры в вопросах революционной теории и практики. Но гения потенциального, которым еще надо стать. Энгельс отдал все, что у него было, чтобы гений Маркса помог изменить мир к лучшему.
Вообще, что касается друзей — у Маркса они получались какими-то однообразными. Вот, например, Мозес Гесс — богатый промышленник, пригласивший еще совсем молодого Карла Генриха главным редактором «Рейнской газеты» с окладом аж 500 талеров. Он считал Маркса феноменом, соединявшим в себе «Руссо, Вольтера, Лессинга, Гейне и Гегеля». Маркс тогда быстро оправдал надежды Гесса и вывел газету в лидеры печатного рынка. Увы, несмотря на дипломатический такт Маркса (редкий случай), газету закрыли, а с Гессом они быстро стали врагами — как впрочем и соратниками.
Безусловно, истории как с газетами, так и с друзьями были сильно замешаны на обстоятельствах. Сам Маркс говорил, что обстоятельства в той же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства. И прежде чем продолжить эту тему, приведем альтернативную подборку высказываний на эту тему:
Величайшей заслугой человека остается, конечно, то, что он как можно больше определяет обстоятельства и как можно меньше дает им определять себя. Иоганн Гете.
Обстоятельства не творят человека. Они просто раскрывают его самому себя. Эпиктет.
Обстоятельства образуют великих людей, а потом великие люди образуют обстоятельства. Константин Батюшков.
Обстоятельства переменчивы, принципы — никогда. Оноре де Бальзак.
Человек не создается обстоятельствами, обстоятельства создаются человеком. Бенджамин Дизраэли.
Скорее всего здесь ближе к истине слова Батюшкова, хотя она недалеко отстоит от слов самого героя книги.
Один из самых ярких представителей отечественной философии — Михаил Александрович Розов — ввел в свое время в оборот термин «пересечение традиций». Именно на пересечение традиций пришлось время и место рождения Маркса.