– Мы все делаем странные вещи, – сказала Лидия сухо.
Я сел на постели под лампой, прислонившись спиной к стене. Они легли рядом со мной, по обе стороны от меня. Роза укрылась одеялом и собралась спать, как будто все, что ей нужно было, лежать. Лидия сказала, что теперь подходящее место и время для нас поговорить, хотя она предпочла бы, чтобы я погасил свет, потому что он делает ее сонной.
Наш разговор во тьме был сосредоточен вокруг местонахождения двух других девушек. Она сказала, что не может представить, где находится ла Горда, но что Жозефина сейчас, безусловно, в горах, ожидая Нестора, несмотря даже на темноту. Она объяснила, что Жозефина была больше всех способна позаботиться о себе во всякого рода случайностях, таких, как пребывание в пустынном месте во тьме. Именно по этой причине ла Горда избрала ее, чтобы отправить с этим поручением.
Я заметил, что слушая, как они говорят о ла Горде, я составил мнение, что ла Горда действительно была их старшей, и что Нагваль сам поставил ее во главе. Она добавила, что если бы даже он не сделал этого, ла Горда раньше или позже взяла бы верх, потому что она самая лучшая.
В этом месте мне захотелось засветить лампу, чтобы писать. Лидия недовольно сказала, что свет не позволяет ей оставаться бодрствующей, но я настоял на своем.
– Что делает ла Горду самой лучшей? – спросил я.
– Она имеет больше личной силы, – сказала она. – она знает все. Кроме того, Нагваль научил ее, как контролировать людей.
– Ты завидуешь ла Горде за то, что она самая лучшая?
– Раньше завидовала, а теперь нет.
– Почему ты изменилась?
– Я в конце концов приняла свою судьбу, как сказал мне Нагваль.
– А какова твоя судьба?
– Моя судьба... Моя судьба – быть бризом. Быть видящей сны. Моя судьба – быть воином.
– А Роза и Жозефина завидуют ла Горде?
– Нет, не завидуют. Все мы приняли свою судьбы. Нагваль сказал, что сила придет только после того, как мы примем свои судьбы без взаимных упреков. Я часто возмущалась и испытывала ужас, т.к. я любила Нагваля. Я думала, что я женщина. Но он показал, что это не так. Он сказал мне, что я воин. Моя жизнь окончилась, когда я встретила его. Это тело, которое ты здесь видишь, новое. То же самое произошло со всеми нами. По-видимому, ты был не такой как мы, но нам Нагваль дал новую жизнь.
Когда он говорил нам, что собирается покинуть нас, потому что ему надо заниматься другими делами, мы думали, что мы умрем. А посмотри на нас сейчас. Мы живы, и ты знаешь, почему? Потому что Нагваль показал нам, что мы являемся им самим. Он здесь с нами. Он всегда будет здесь. Мы суть его тело и его дух.
– Вы четверо чувствуете одно и то же?
– Мы не четверо, мы суть одно. Это наша судьба. Мы должны поддержать друг друга. И ты такой же самый. Все мы суть одно и тоже. Даже Соледад такая же самая, хотя она идет в другом направлении.
– А Паблито, Нестор и Бениньо, как обстоит дело с ними?
– Мы не знаем. Мы не любим их. Особенно Паблито. Он трус. Он не принял свою судьбу и хочет увильнуть от нее. Он даже хочет отказаться от своих шансов как маг и жить как обычный человек. Это будет великолепно для Соледад. Но Нагваль приказал нам помочь ему. Хотя мы устали помогать ему. Может быть в один из этих дней ла Горда отшвырнет его навсегда.
– Может ли она сделать это?
– Может ли она сделать это! Конечно, может. Она получила от Нагваля больше, чем остальные из нас. Может быть, даже больше, чем ты.
– Как ты думаешь, почему Нагваль никогда не говорил мне, что вы его ученицы?
– Потому, что ты пустой.
– Это он сказал, что я пустой?
– Всякий знает, что ты пустой. Это написано у тебя на теле.
– Как ты можешь утверждать это?
– У тебя в середине дыра.
– В середине моего тела? Где?
Она очень легко коснулась одного места на правой стороне моего живота. Она очертила круг своим пальцем, словно обводила край невидимой дыры диметром 4-5 дюймов.
– А ты сама пустая, Лидия?
– Ты шутишь? Я полная. Разве ты не можешь видеть?
Ее ответы на мои вопросы приняли оборот, которого я не ожидал. Я не хотел раздражать ее своим невежеством. Я утвердительно кивнул головой.
– Как ты думаешь, почему у меня здесь дыра, которая делает меня пустым? – спросил я, решив, что это самый невинный вопрос.
Она не ответила. Она повернула свою голову ко мне и пожаловалась, что свет лампы мешает ее глазам. Я настаивал на ответе. Она вызывающе посмотрела на меня.
– Я не хочу больше разговаривать с тобой, – сказала она. – ты глупый. Даже Паблито не такой глупый, а он самый худший.
Я не хотел попасть в другой тупик, делая вид, что знаю о чем она говорит, поэтому я спросил ее снова, что вызвало мою пустоту. Я уговаривал ее сказать, горячо уверяя ее, что дон Хуан никогда не давал мне разъяснений на эту тему. Он повторял мне снова и снова, что я пустой, а я понимал его так, как любой западный человек понял бы это утверждение. Я думал, что он имел ввиду, что я был каким-то образом лишен решительности, воли, устремленности или даже разумности. Он никогда не говорил мне о дыре в моем теле.
– У тебя на правой стороне есть дыра, – сказала она, как само собой разумеющееся. – дыра, которую сделала женщина, которая опустошала тебя.
– Ты знаешь, кто эта женщина?
– Только ты можешь сказать это. Нагваль сказал, что мужчины в большинстве случаев не могут сказать, кто опустошил их. Женщины более удачливы, они знают точно, кто опустошил их.
– Твои сестры тоже пустые, как я?
– Не говори глупостей. Как они могут быть пустыми?
– Донья Соледад сказала, что она пустая. Выглядит ли она подобно мне?
– Нет. Дыра в ее животе огромна. Она находится по обе стороны, что означает, что ее опустошили мужчина и женщина.
– Что сделала донья Соледад с этими мужчиной и женщиной?
– Она отдала им свою полноту.
Я на мгновение заколебался, прежде чем задать следующий вопрос. Я хотел оценить все следствия из ее утверждения.
– Ла Горда была еще хуже, чем Соледад, – продолжала Лидия. – ее опустошили две женщины. Дыра в ее животе была похожа на пещеру. Но теперь она закрыла ее. И снова полная.
– Расскажи мне об этих двух женщинах.
– Я больше не могу тебе рассказывать ничего, – сказала она очень повелительным тоном. – только ла Горда может рассказать тебе об этом. Подождем, когда она придет.
– Почему только ла Горда?
– Потому что она знает все.
– Она единственная, кто знает все?
– Свидетель знает столько же, может быть даже больше, но он является самим Хенаро и поэтому с ним очень трудно ладить. Мы не любим его.
– Почему вы не любите его?
– Эти три дурня ужасны. Они такие же ненормальные, как Хенаро. Ведь они являются самим Хенаро. Они постоянно борются с нами, т.к. они боялись Нагваля и теперь они мстят нам... Во всяком случае, так говорит ла Горда.
– Что заставляет ла Горду говорить это?
– Нагваль рассказывал ей вещи, о которых он не говорил нам. Она видит. Нагваль сказал, что ты тоже видишь. Жозефина, Роза и я не видим, и тем не менее, мы пятеро суть одно и то же. Мы – одно и то же.
Фраза «мы одно и то же», которой пользовалась донья Соледад прошлой ночью, вызвала лавину мыслей и страхов. Я убрал свой блокнот. Я вгляделся вокруг. Я находился в странном мире, лежал в странной постели между двумя молодыми женщинами, которых я не знал. И все же я чувствовал себя здесь легко. Мое тело испытывало непринужденность и нейтральность. Я верил им.
– Ты собираешься спать здесь? – спросил я.
– А где же еще?
– А как насчет твоей собственной комнаты?
– Мы не можем оставить тебя одного. Мы ощущаем так же, как и ты; ты для нас чужой, если не считать того, что мы обязаны помогать тебе. Ла Горда сказала, что независимо от того, насколько ты глуп, мы должны заботиться о тебе. Она сказала, что мы должны спать в одной постели с тобой, как если бы ты был сам Нагваль.
Лидия погасила лампу. Я остался сидеть спиной к стене. Я закрыл глаза, чтобы подумать и немедленно уснул.
Лидия, Роза и я сидели на плоской площадке сразу перед передней дверью около двух часов с восьми часов утра. Я пытался вовлечь их в беседу, но они отказались разговаривать. Они казались очень расслабленными, почти сонными. Однако их отрешенное состояние не было заразительным. Сидение там в этом вынужденном молчании привело меня в мое собственное настроение. Их дом стоял на вершине небольшого холма, передняя дверь была обращена на восток. Оттуда, где я сидел, можно было видеть целиком узкую долину, которая пролегала с востока на запад. Городок мне не был виден, но я мог видеть зеленые участки возделанных полей на дне долины. На другой стороне и примыкая к долине во всех направлениях были гигантские выветрившиеся холмы. Высоких гор в окрестностях долины не было, только эти огромные выветренные круглые холмы, зрелище которых производило во мне самое интенсивное ощущение угнетенности. Я имел чувство, что эти холмы собирались перенести меня в другое место.
Лидия внезапно заговорила со мной, и ее голос нарушил мои грезы. Она подтолкнула мой рукав.
– Сюда идет Жозефина, – сказала она.
Я посмотрел на извилистую тропинку, которая вела из долины к дому. Я увидел женщину, медленно поднимающуюся по тропинке, на расстоянии примерно 50 ярдов. Я немедленно отметил заметную разницу в возрасте между Лидией и Розой и приближающейся женщиной. Я посмотрел на нее опять. Я никогда бы не подумал, что Жозефина такая старая. Судя по ее медленной походке и позе ее тела, ей было где-то между 50 и 60. Она была тонкая, одета в длинную темную юбку и несла на спине связку хвороста. К ее поясу был привязан какой-то узел; было похоже на то, что она несла на своем левом боку завернутого ребенка. Казалось, что она кормила его грудью во время ходьбы. Ее поступь была почти немощной. Она с трудом одолела последний крутой подъем перед домом. Когда она, наконец, встала перед нами на отдалении нескольких ярдов, она дышала так тяжело, что я сделал попытку помочь ей сесть. Она сделала жест, по-видимому, означавший, что все в порядке.