Борис Иванович тряхнул головой и улыбка вернулась на его лицо:
— Что уж теперь. Жизнь прожили. Детей вырастили. Некогда думать о пустяках.
Борис Иванович бросил тревожный взгляд на калитку, поджал губы.
— Хорошо, когда дети дома. Ты хорошо постаралась.
— Они обожают тебя.
Словно в подтверждение этих слов, к ним подошла дочь. Игнорируя мать, она обняла за шею отца и поцеловала в лысую макушку:
— Я так соскучилась.
Борис Иванович игриво закашлялся:
— Задушишь отца, шалунья.
Дочь прижалась сильнее и прошептала в ухо отца:
— Я люблю тебя. Хочу, чтобы ты жил вечно.
— Скажешь тоже. Да я всех замучаю. Сама потом плакать будешь.
Дочь отстранилась, заглянула в глаза отца и серьезно сказала:
— Это будут слезы радости. Понимаешь?
Столько тревоги и тепла было в этом взгляде, сердце Бориса Ивановича готово было выпрыгнуть из груди и упасть к ногам любимой дочери.
— Понимаю, — выдавил он и скупая слеза блеснула в уголках глаз.
Старший сын подошел к ним:
— Опять шушукаетесь? Выглядите, как влюбленные. Прям завидки берут.
— Дурак. Вечно ревнуешь, — дочь презрительно фыркнула. — Пойду к детям. Что-то они притихли.
Отец и сын долго смотрели ей вслед, не решаясь заговорить.
Борис Иванович не выдержал первым:
— Слышал, у тебя все хорошо?
Сын застенчиво улыбнулся:
— Стараюсь держать твою планку.
— Ты редко бываешь у нас.
— Дела. Семья требует много внимания. Как ты справляешься?
Борис Иванович опустил глаза, пиная камешек:
— Я был плохим отцом для тебя, да?
Старший отвел взгляд, но Борис Иванович успел заметить тоску и обиду в нем.
— Забудь, — старший протянул руку, заботливо поправил воротник рубашки отца.
Борис Иванович поймал руку сына, сжал ее и притянул к сердцу:
— Прости меня. Прошу.
Старший вздрогнул, растерянно уставился на отца:
— Я стал старше и… мудрее.
Они снова замолчали. Сердце Бориса Ивановича бешено билось под рукой сына, он столько хотел сказать, но не мог найти нужные слова. Все казалось неважным и банальным.
Младший сын подошел тихо, молча наблюдал за происходящим. Живой и подвижный, в яркой майке с дурацким принтом, он смотрелся вызывающе на фоне строгой тишины. Он подошел ближе:
— Вот вы где спрятались.
Старший сын неловко отнял руку и вытер сухой лоб:
— Давно стоишь, умник?
Младший пропустил сарказм, отодвинул брата и похлопал отца по плечу:
— Хорошо выглядишь. Рад за тебя.
— Поговорим позже, — старший неловко повернулся на каблуках и пошел к гостям.
Борис Иванович долго смотрел в спину старшего сына, корил себя за слабость и трусость. Он снова не смог сказать, как сильно любит его. Как скучает и ждет хотя бы звонка.
Младший проследил за взглядом отца:
— Он всегда был странным.
Борис Иванович хотел сказать, что это не так, но тогда придется слишком много всего объяснять. Рассказать то, что он сам хотел бы считать просто страшным сном и забыть навсегда.
— Ты прав. Не стоит портить праздник.
— Нас кормить будут, хозяин? — младший погладил живот. — Я специально неделю не ел. Готовился.
— Мать расстаралась. Роту солдат накормить можно.
Мужчины рассмеялись.
— Она может. Эх, мне бы такую жену — тихую да скромную.
— Потише. Если твоя услышит…
Младший лишь махнул рукой:
— Все равно скандал устроит — причина не важна.
— Тяжело тебе.
Младший на минуту погас, но быстро скинул наваждение и мягко улыбнулся:
— Детей жалко. Люблю я их. Понимаешь?
Застолье прошло весело. Поздравления и добрые пожелания сыпались со всех сторон. Взрослые и малыши славили незабвенного, любимого отца, деда и прадеда в одном лице. Борис Иванович внимательно слушал, вытирая подступающие слезы и стараясь запомнить этот момент. Запомнить, как тепло и уютно в семейном кругу. Среди любимых и любящих людей. Это семья, его плоть и кровь, его гордость.
И все же, чего-то не хватало. Борис Иванович то и дело косился на ворота, словно ждал кого-то еще. Он тихо вздыхал и прятал глаза от жены. Она молчала и делала вид, что не замечает. Младший прав — хорошая, тихая.
Гости разъехались только к полуночи. Довольные взрослые прощались с хозяевами и запихивали сонных малышей в такси.
Когда в темноте погас след фар последней машины, жена устало сняла фартук, повернулась к дому:
— Пойдешь спать?
Борис Иванович обвел взглядом опустевший двор, покачал головой:
— Посижу во дворе. Не жди меня, ложись спать.
— Ты принял лекарства? Твое сердце…
— Не волнуйся. Все хорошо.
Жена уже развернулась к дому, но задержалась:
— Все еще ждешь?
***
Большой дом, утопающий в летней зелени светился всего двумя окнами: в зале и спальне. Одно вскоре погасло. Видимо, жена легла спать.
Борис Иванович прислонился к старой яблоне, прислушался. Где-то в лесу послышалась кукушка. Может рискнуть?
— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?
Птица молчала, словно ее и не было. Борис Иванович отошел от дерева, завертел головой:
— Ты куда делась, разбойница?
В другой стороне леса послышалось тихое:
— Ку-ку, ку-ку, ку-ку…
И все опять стихло.
— Эй, это все?
Борис Иванович не на шутку испугался. Всего шесть лет? Почему так мало? Глупая птица. Зачем она куковала? Сроду в их лесу не водились кукушки. Отчего теперь появились?
Тревожное липкое чувство коснулось кожи. Борис Иванович вздрогнул:
— Чур, меня. Чур.
Он суеверно сплюнул через левое плечо, три раза постучал по дереву и снова прислушался. Кукушка упрямо молчала.
— Кукуй на свою голову.
Возраст дает о себе знать: раньше он никогда не обращал внимание на такие глупости.
— Чем занимаешься, дядь Борь?
У забора стоял сосед Васька Дронов, качок с глуповатым лицом и добрыми глазами. Пять лет назад он приехал в деревню с женой Зинаидой и двумя дочками. Всегда улыбался и старался всем угодить. Что только не делала его бедная жена: ругала и выдавала тумаки, но дураку все нипочем. Сумки носит, огороды бесплатно копает, заборы и дома соседские чинит. Чистое горе в семье. И на что живут, горемычные?
— Чем, чем. Все тебе знать надо.
— Да я так спросил. Из вежливости.
— Спросил?
— Да.
— Ну и, — Борис Иванович замолчал. На душе было не спокойно и одиноко, словно кто-то вырвал здоровый кусок плоти и внутри зияла огромная дырка. Рана постоянно зудела и кровоточила. — Может зайдешь? Поболтаем.
Васька удивленно огляделся по сторонам, недоверчиво уточнил:
— Это ты… вы мне?
Борис Иванович устало вздохнул:
— Нет, это я с духами разговариваю.
— А вы не боитесь? Ночь такая лунная. Того и гляди светло, как днем станет.
— Дурак ты, Васька. До сорока лет дожил, а ума так и не набрался.
Сосед не обиделся, только рукой махнул:
— Не важно это. Коль судьбу профукал, не стоит думать о пустяках.
Что-то в тоне Васьки было странное, тягучее и томящее. Вечно улыбчивый подлиза предстал в новом образе. Борис Иванович растерянно хлопал глазами.
— Заходить будешь?
Васька потоптался и осторожно вошел во двор.
Борис Иванович глянул на Луну — правда большая. Повисла прямо над его домом, словно пыталась осветить все его тайны.
— Чего стоять? В ногах правды нет. Пошли к столу.
— Странный вы сегодня, — Васька пожал плечами и пошел за хозяином дома.
Борис Иванович и Васька сели за пустой стол напротив друг друга, молча уставились на Луну. Не сговариваясь, одновременно тяжко вздохнули.
— Ты-то чего вздыхаешь? — хмыкнул Борис Иванович. — живешь хорошо, жена молодая, красивая. Злобная, конечно, баба, да что говорить — сам выбирал.
— Сам, — протянул Васька задумчиво.
— Бабы нынче не те пошли. Все с характером. Слово супротив не скажи. У меня два сына и оба подкаблучники. Прямо как ты, — Борис Иванович покачал головой.
— За грехи платить надо.
Борис Иванович вздрогнул, пристально вглядывался в лицо Васьки, пытаясь понять, на что тот намекает. Неужели бестолковому соседу что-то известно?
— Да что там, — Борис Иванович осторожно сменил тему. — Дочь не знаю в кого пошла. С мужем развелась. Говорит, не сошлись характерами. Чушь какая.
— Ничего. Другого найдет. Получше.
— Нашла уже. Еще и рожать собралась. В ее-то годы.
— Анечка беременна?
Борис Иванович напрягся. Что-то странное и осуждающее прозвучало в голосе Васьки.
— Говорит, так получилось. Мы уж с матерью и так, и сяк…
— Дети — это хорошо, — вдруг сказал Васька и улыбнулся. — Повезло тебе, дядь Боря.
Борис Иванович поперхнулся:
— Ты чего несешь, бесстыдник? Бабе за сорок, дети уже взрослые. Да и здоровье у Ани слабое. Зачем такие проблемы?
Васька молча разглядывал свои руки.
Борис Иванович видел, как дрожат пальцы соседа.
— Васька, что-то случилось? Можешь все рассказать. Я, могила.
Васька пристально вглядывался в глаза Бориса Ивановича, сжав губы. Наконец он стукнул кулаком по столу, подался вперед и выпалил на одном дыхании:
— Подлец я, дядь Боря. Прощенья мне нет. И места на этом свете — тоже нет, — ухмылка появилась на его лице. — Умер я. Понимаешь? Давно умер.
Борис Иванович отстранился, сердце бешено колотилось. Он осторожно покосился на дверь дома: успеет ли добежать?
— Ты кто? Привидение или злой дух? — крестясь, бормотал Борис Иванович.
— Можно и так сказать. Грех я большой совершил и судьбу свою навечно сломал.
— Не говори глупости. У тебя семья, дети малые. Все еще впереди.
— Не мои это дети.
— Как так?
— Длинная это история. Пойду я.
Борис Иванович схватил Ваську за руку:
— Вижу, плохо тебе. Расскажи все, авось полегчает.
— Уверен, что хочешь знать? — Васька попытался улыбнуться, но губы скривились в болезненной усмешке.
Борис Иванович хотел. Внутри все кипело. Кровь бешенно пульсировала в висках. Немного подташнивало. Он чувствовал, что не просто так этот странный качок сегодня появился в его саду.