тобы свинцовое безумье злобы в златое милосердье превратить. Так поддержи, о Мать, дитя свое при входе в жизнь. Пусть ласкою, любовью и заботой с первых же часов благоуханья его во чреве, в этой маленькой Вселенной, будет обезврежена невидимая змейка.
- Цветица! Мне - любить змеенка?!
- Ни одно дитя, хоть и чужое, хоть и чуждое, хоть с четырьмя руками, хоть шерстью будь покрыто, родителей себе не выбирает. Откуда же у взрослых это право - решать вопрос о жизни или смерти? Вы, взрослые, - Судьбу свою способны хоть на йоту повернуть с ее дороги звездной? А дитя, которое от вас зависимо всецело?… Твой вздох, глоток, слеза - его. Жжет его твоя печаль огня сильнее. Крепче яда травит ненависть твоя. Живой воды скорее исцеляет движенье сердца: «Там, во мне, святое существо. А я - сосуд всего лишь, охранитель. Мне святость ту беречь, не расплескав ни капли и преумножив благодать, что детям всем даруется от века!»
- Цветица! Но за что в меня вонзился перст Судьбы?
- Чтоб из твоей невинности бессильной взошел иной цветок. Цвет беспокойства! Нет в покое света, звука, мысли. Покой и глух, и темен, и безжизнен. Лишь из раскола, муки, боли мысль восстает и чувство. Твое дитя пусть так восстанет в стремленье вечном к счастью - не к покою! Узнать он обречен, что к достиженью путь - счастливей достиженья. Узнать - и научить других.
- Но сам-то он достигнет счастья?
- Может быть. Но тут же и отринет его, чтобы не стало счастье надоевшим Прошлым. Тускнеет исполнение желанья перед желанием самим. И только это импульс посылает движенью вечному вперед.
- Ох!… Бедное мое дитя…
- Его уже ты любишь.
- Мы дышим в лад. И руки равно стынут, и ноги заплетаются, блуждая в болотах чужеродья. Но снова - вздох единый - и снова сердце бьется - и мы идем вперед - одно стремленье, вместе, разом - звук и отзвук.
- Ты все поймешь, я знала. Во Вселенной мужчинам - биться. Женщинам - жалеть. Цветам - цвести. А детям - нарождаться.
Зеленый луч весны проник на землю и поджег ее. Воскурили туманы свои фимиамы солнцу. Сперва дерзкий подснежник выглянул. Потом, излечивая зимние хвори, давая прорваться застойной крови, Природа выпустила адонис и, ветреницу. Наконец сиренью омылась душа, и земля превратилась в одно сплошное поющее горло.
Утром Майю, как всегда, поднял своим подлым звоном будильник. Затревожился сон и исчез. Бросив прощальный взгляд Цветице, Майя заспешила на работу. Она была машинисткой в НИИ экологии… Но и грохот машинки не мешал ее мыслям возвращаться домой, снова и снова внимать Цветице, до бесконечности выспрашивать, каким он будет., ее ребенок… У человека и растения два пути в этом мире, отвечала Цветица, прорасти или погибнуть, но как несведущему невозможно определить по виду семечка, что скрывается в нем, так и нрав новорожденного неопределим. Будет ли он красив, размышляла Майя. Некрасивых детей и цветов на свете нет, утешала Цветица. Будет ли умен? Взрослые могут только случайно прозреть то, что понимают дети всем существом своим., уверяла Цветица, сияя, как звезда.
«Почему же ты, звезда моя, светила так отрадно, когда рвали тело мое и пили душу? Ты знала будущее? Ты знала, что когда-нибудь я, стыдясь себя самой, благословлю и тот день, и твой тихий свет!»
Майе казалось, что Цветица знает больше, чем говорит. Да что! Ей чудилось, что Цветица непонятным образом знает все не только о ребенке, не только о Майе, но даже и о печалях ее матери и матери той, и той… до печалей Матери изначальной! И Майя смутно чувствовала, почему. В Цветице был воплощен некий общий разум, опыт всех людей и растений, живущих в ней. А Майя была лишь частью, даже частичкой, страдающей от одиночества. Одиночество людей! Майя верила - а стало быть, знала: люди, которых носит в себе Цветица, уже стали иными. Растение передало им свою созидательную силу, и родная планета живет в Цветице по законам добра и красоты. И только память о прежнем циркулирует между мозгом люден - землей - растениями - животными - вновь людьми, и никогда не прерывается этот круг, потому что непрерывны смерть и жизнь.
Дверь отворилась. Маню позвали в соседний кабинет к телефону. Она шла очень прямо, втянув живот. Живота еще не было заметно, но грудь ощутимо налилась, и Майя чувствовала себя неловко.
Давно она не слышала голоса Умной Эльзы, не видела ее лица. Правда, ей показалось, что Умная Эльза мелькнула в толпе Чужих, но ведь это был бред… И Майя обрадовалась подруге.
- Ну, как твоя Дюймовочка? - насмешливо спросила Эльза после многочисленных упреков, что Майя не звонит и не заходит. - Не она ли так отвлекла тебя? Что же там получилось?
- Приходи, посмотри на нее, - загадочно ответила Майя, и что-то словно бы укололо ее: зачем?! - но Эльзе будто только того и надо было.
- Приду! Сегодня в шесть. У меня для тебя сюрприз.
Возвращаясь домой, Майя попала под внезапный дождь. Ничего не предвещало его в голубой пустыне неба. Первыми непогоду почуяли деревья. На березе поссорились листья - страх перед внезапным дождем нарушил их согласие. И скоро с неба, вспоротого молнией, хлынул ливень.
Майя первым делом сменила мокрую одежду и только собиралась подойти к Цветице, повиниться перед ней, что позвала Эльзу, как сама Эльза вбежала, весело смеясь: черные волосы, подобно шлему, облегали ее небольшую головку, желто-зеленое платье шелестело. Она была похожа на хорошенькую, ласковую змейку - никогда Майя не видела ее такой.
Следом за Эльзой появился какой-то мужчина. Ни он, ни она не вымокли под дождем. Мужчина, войдя, бросил на Майю тревожный взор.
- Вот! - объявила Эльза. - Это Смок. Извини, дорогая, по он измучил меня требованиями привести к тебе. Я уж и отговаривала, и предостерегала… Ни в какую, а ведь ты знаешь, что я создана отговаривать и предостерегать. Но от него не отвяжешься. Всю душу высосал. На то он и Смок.
Майя смотрела на Смока. Он был светлоглазый, с чеканным профилем и слегка вьющимися светлыми волосами. Он побледнел под взглядом Майи, у нее дрогнуло сердце. Это было похоже на столкновение звезд или молнию.
- Прекрасное… Почему оно потрясает?
- Ты сегодня очень взволнована.
- Да, трудно оставаться сдержанной, когда заранее знаешь исход - и ничего уже не в силах изменить… А сила прекрасного, наверное, в том, что оно редкостно, а значит, вне обыденности. Оно внезапно! И во встречах с людьми мы ищем того же, и летим на внезапный огонь, думая, что он - маяк прекрасного, и чаще всего сжигаем свои крылья.
Смок оперся о косяк, не скрывая волнения. Наконец он заговорил - низким, приятным голосом:
- Я принес вам цветы.
Удивительно - минуту назад Майя не видела в его руках букета.
- Они красивы, как вы! - торжественно произнес Смок, водружая чудесные, жаркие розы в вазу. Оказывается, там уже была вода.
Майе показалось странным, что он не отдал цветы ей, а сразу поставил, но тут Смок взглянул на нее - и она думала уже только о том, какое счастье, что он принес ей цветы. В его лице было неуловимое сходство с тем, кого она потеряла навсегда. Первый мужчина, который напомнил ей Любимого! Глаза у Майи повлажнели.
- Красиво! - с завистью сказала Эльза, расправляя на столике кружевную салфетку. - Ставьте сюда, Смок.
- Нет, - покачал головою Смок. - Лучше сюда. - И он пристроил вазу на подоконник, на котором возвышался сиреневый цветок с плотно сжатыми лепестками.
- Что это за растение?
- Кажется, тюльпан, - ответила Майя, которая никак не могла вспомнить, откуда вообще у нее этот цветок.
- Тюльпан - вернейший рыцарь лилии, - провозгласила Эльза, - а лилия и роза - извечные враги.
Смок перевел на нее взгляд.
- Да, - внезапно заспешила Эльза. - Извини, Майя, мне пора бежать. Я позвоню тебе, дорогая!
Она схватила сумочку и выскользнула за дверь.
- Я страстно люблю тюльпаны, - сказал Смок. - У меня их целый сад. Но такой редкости я не встречал в жизни своей. - При этом он не сводил глаз с Майи, и та вдруг ощутила горячее желание подарить ему этот вовсе не нужный ей цветок такого тревожного, сиреневого оттенка.
Смок подошел к ней. Ощутив внезапный озноб, в замешательстве, Майя сняла с подоконника вазу и перенесла на стол:
- Там солнце опалит нежные лепестки ваших роз, и здесь, по-моему, они смотрятся лучше.
Даже если Смок был недоволен, на его чеканном лице ничего не выразилось. Он просто поставил вазу обратно.
- Я принес вам еще подарок. Вот он. Это древнее украшение.
- О!… - Горло у Майи перехватило от восторга.
Наверное, украшение было золотое, так мягок был его блеск. Широкий с чернью браслет, от которого тянулись пять ажурных цепочек к пяти перстням - для каждого пальца - в виде причудливо свившихся змеек и травинок. У всех змеек - крошечные красные камешки вместо глаз, А в браслет был вправлен крупный, выпуклый камень тусклого желто-зеленого цвета со змеистыми прожилками. Тревожная, давящая красота была в этом украшении.
- Боже мой, что это за чудо! Какие это камни?
- В перстнях драконит, а браслете - серпентин, - пояснил Смок.
- Я и не слышала о таких, - простодушно сказала Майя.
- Может быть, вам по душе изумруд? - настороженно спросил Смок.
- Ну что вы, эти так прекрасны!
Тогда Смок надел чудесное украшение на руку Майи. Что было холоднее - объятия металла или его пальцев, - она не смогла различить. Глаза его были холодны - цвета глубокого льда, и Майе вдруг захотелось, чтобы растаяли они. Если правду говорят, что любопытство, тоска и доверие - триада, которая рождает любовь, то любопытство и тоска снедали Майю. Доверия к Смоку она не ощущала, но… луч заката, что ли, воспламенил ее.
В полях травы к земле прилегли, будто усталые змеи. Серьги Майи прислонились к плечам Смока. Его руки легли на ее тело, и…
- Ну, в этом никто не виноват: просто он сам поставил вазу со своей травой слишком близко к краю подоконника.