Да, есть что посмотреть, – нет, вернее, изучать; посмотреть этого мало. Я ждал многого от Флоренции, но такого богатства не думал найти. Действительно, Флоренция – склад произведений живописи и скульптуры. Архитектура непривлекательная. Компанилла Джотто – хороша, но не пленительно хороша, какой она представлялась. Собор – это такая нелепая глыба снаружи и внутри – удивительно, купол, правда, чудесен. Да, хороши еще Орканьевская ложа, Piazzo de la Signoria; дворцы: Strozzi и т. д. и т. д., не хочу пересчитывать, что нравится, что не нравится: это довольно скучно. Одно могу сказать, что хорошо, а на сколько хорошо Вам, пожалуй, лучше знать, чем мне.
«Девочка с персиками»(Е. Г. Мамонтовой)
Благодарю, дорогая Елизавета Григорьевна, за Ваше письмо, очень, очень приятно было получить его. Очень рад, что портрет[4] повешен (в рамке, конечно, а столяр, между прочим, все-таки негодяй); очень рад, что Вы изволите выезжать в свет.
Сегодня что-то грустно и зуб ноет. Решено, положительно: в пятницу еду в Абрамцево.
Хотя мне здесь хорошо и даже весьма полезно побыть немножко самим с собой, не таскаться от одних к другим, на что у меня в Москве выходят все вечера, но признаюсь, грустно, когда не видишь Вас долго (привычка, должно быть).
Право, нынче что-то очень грустно, дорогая Елизавета Григорьевна – одно утешение, что нынче – вот, среда, завтра – четверг, а там и пятница.
Что девочки? – Верушка ‹Мамонтова› что? (ох, она все еще, должно быть, с удовольствием обо мне вспоминает). Да, ведь у вас еще толстое Шурье ‹А. С. Мамонтова› есть – поклон ей хороший. Как Василий Дмитриевич ‹Поленов› поживает?
Впрочем, обо всем этом расспрошу Вас самолично, когда буду иметь счастье Вас видеть.
До свидания, до субботы, Ваш, если берете меня.
Библия для детей(И. С. Остроухову)
Дорогой Илья Семёнович! Сегодня утром только вернулся из Абрамцева, где был с утра субботы. Опять принялся за старое житье, т. е. даю урок, пишу портрет все avec madame [с мадам (франц.)] (она, между прочим, смутилась, когда я ей передал поклон от тебя).
С завтрашнего вечера примусь опять за Библию. Признаться, относительно сего издания и его смысла – до сих пор не могу хорошенько разобраться. Чего собственно хочет Анатолий Ив‹анович Мамонтов›, что-нибудь новое, художественное? Или для детей специальное? – тогда уже не новое, а рутинное – иначе невозможно.
Ну, что я буду делать со змеем-искусителем, скажи, пожалуйста? Будь другом, спроси Анат‹олия› Ив‹ановича›, пусть мне он напишет или скажет тебе: что он, змей, из себя должен изображать, чтобы, так сказать, и волки были сыты и овцы целы, т. е. чтобы для детей было удобопонятно – и художественно чтобы тоже было (вот тут и того, уж не изобразить ли его этак?!!).
Да, пусть Анат‹олий› Ив‹анович› объявит свое мнение относительно двух эскизов, кальки с кот‹орых› принесет мама (она была в Абрамцеве). Один из них оказывается теперь лишним – «Трудящийся Адам» (он немного напоминает Васнецовский «Каменный век»; мальчишки, маленький Каин, что ли, (кот‹орого› можно, между прочим, убрать), кормящая Ева и т. д. и т. д.
Знаешь, какая мне пришла в голову мысль. Отчего бы в сем деле, в смысле иллюстрирования Библии, не пригласить (если дело идет всерьез) в сотрудники Врубеля? Насколько я его знаю и знаю его способности, больше чем кого другого, – мне кажется, он мог бы сделать прекраснейшие рисунки, и, думаю, участвовать в этом не отказался бы (вперед, конечно, ничего сказать не могу, но мне так кажется). Как ты об этом полагаешь? Напиши мне.
Всего два таланта(И. С. Остроухову)
Любезный друг Илья Семенович,
что твои пейзажи? и сам ты каково поживаешь в своей мастерской, на этот раз неприкосновенно твоей?
Всякий в этот сезон обзавелся своей собственной, это очень мило. А у меня, знаешь, очень недурная комната, работать в ней свободно можно, просторная и свет хороший, – северный, да тьма теперь такая висит над Петербургом, каких-нибудь 3 часа светло.
Пишу портрет, как будто идет на лад пока, что дальше не знаю, пока все еще без натуры, на натуральный лад фантазирую.
Был у Репина – видел его «Николая Мирликийского» – не особенно нравится – «Запорожцев» – тоже не особенно – да вообще все не особенно (я почему-то много ожидал от его «Жуана и Донны Анны») – но сам он мне очень понравился.
Да, вообрази: Репин говорит не мне, конечно, что в данное время в России или в целом свете, уж не знаю, имеются только два таланта – я (конечно) и Маня Шпак. Как же может Репин мне не понравиться после этого?
С Маней Шпак еще не познакомился, но это необходимо – как же, всего два таланта!
«У тебя есть конкуренты»(Из письма И. С. Остроухова – В. А. Серову)
Любезнейший Валентин Александрович!
Пишу тебе спешно. Только что видел конкурсные работы. Сейчас вместе с Третьекашей устроили выставку их для завтра. Твои вещи поставили, разумеется, самым любовным образом.
Теперь откровенно скажу тебе мое впечатление от твоих и других вещей, но говорю это по-приятельски, по секрету, так как сообщать его собственно и не следовало бы. Ну, куда ни шло!
По моему мнению (пока все сообщаю лишь свое мнение, ибо никто, кроме меня и Третьекаши конкурса не видел), по моему мнению, у тебя есть серьезный конкурент на портрет.[5]
«Девочка с персиками»
На картине изображена 11-летняя Вера Мамонтова в столовой дома Мамонтовых в Абрамцево. В 1871 году Мамонтовы купили персиковые деревья, и эти деревья были посажены в абрамцевской оранжерее.
В августе 1887 года Вера Мамонтова вбежала в дом и, взяв персик, присела за стол. Валентин Серов, который часто гостил в Абрамцево, предложил девочке позировать. Вера позировала Серову каждый день почти два месяца.
Кто – не знаю, прислан из Питера портрет женщины, писанный под большим впечатлением Крамского, так что я подозреваю не Софья ли Ивановна, дочь покойного, его автор. В портрете очень любовно искано и найдено интересное выражение, написан он и, в особенности, нарисован в высшей степени тщательно, хотя не свежо и не интересно, ведь интерес сосредоточен на лице, фон – Крамского, вообще вся манера и задача – его!
Твой портрет интереснее и свежее, талантливее в сто раз, одним словом, я бы после большого колебания отдал бы все же, в конце концов, преимущество тебе, но, сделавши это, непременно болел бы, что не поступил иначе, хотя, повторяю, силою свыше мой голос принадлежал бы тебе. Премия портрета одна.
В пейзаже у тебя тоже есть один конкурент (Левитан, по секрету), и я не знаю, кто из Вас получит первую премию, но вы оба, по-моему, должны получить первую и вторую. Интересно знать, как вас разделят. Мое откровенное мнение, и здесь я бы не колебался и не раскаивался бы потом, что 1-ая премия должна быть отдана Левитану; вторая – тебе.
Остальные пейзажи слабы. Васнецовский (по манере и подписи «Киев») дуб на фоне облаков мне не нравится: интересная затея, но в каких-то уж слишком аллегорических формах. Коровинская осень – одни пятна сомнительной правды. Больше нет интересных пейзажей.
Почему я отдаю предпочтение, не колеблясь, Левитану, скажу прямо: его вещь – картина с исключительной почти задачей передачи впечатления, мотив очень несложный, но глубоко правдивый и с сильным настроением. Глубокие сумерки, пустынная холмистая местность, кое-где кустарники, леса тянутся полосами, из-за горизонта выплыла огромная луна и стала неподвижно и холодно на небе.
У тебя задача этюда. Этюд прекрасный. Технически ты выше Левитана, но настроение подчинено другим интересам, потому не выпукло и не говорит, как у того. В конце концов, ведь это лишь мое личное мнение. Я убежден все же, что, если не первую, так вторую премию ты получишь. Готов идти с тобой на пари даже. Разумеется, на этюд!
Жанр представлен слабо. Лучшая вещь Коровина «Чаепитие», но, думаю, первой премии никто не получит и в этом году. Коровин, вероятно, возьмет вторую. Это опять не картина, а этюд, даже больше, этюд с интересом. Вот пока все, что спешно могу сообщить тебе.
За услугу – услугу. Без этого у меня ни шагу. На этот раз прошу немного. Набросай мне для моей картины акварелью лошадь, везущую телегу с горки вниз, в телеге мужика, ее погоняющего, сделай этот набросок, если можно сегодня же, и немедля сунь в конверт и пришли мне сюда. Поездку в Питер отложил до конца будущей недели или дальше – еще не решил.
В воскресенье будет у меня Павел Михайлович Третьяков, и я беру (по его просьбе) твой портрет твоей кузины, чтобы ему показать. Ты ведь дал мне carte blanche на это.
Нет больше места и времени писать тебе. Кланяйся всем друзьям и будь в надежде по конкурсным делам. До завтра, надеюсь: мнение публики!
Твой И. Остроухов.
Ценители мои это поставят в упрек(И. С. Остроухову)
Благодарю, тысячу раз благодарю тебя, Илья Семенович, Мишеля ‹Мамонтова›, Николая С‹ергеевича Третьякова› (передай ему это, пожалуйста) за ваши хлопоты с моими вещами. Тебе же за письма особая благодарность – ты требуешь лошадью – изволь. Не знаю только, подойдет ли. Ты мне не пишешь: в каком месте сие происходит, в каком повороте, при каком освещении и какие, приблизительно, цвета, т. е. какой масти лошадь, например. Надеюсь, не белая – таковую, спускающуюся с горы, ты знаешь. Нарисовал тебе в профиль, как показано у тебя на схематическом чертеже.
Не могу никак сообразить, в какой пейзаж, мне известный, понадобилась тебе лошадка. Я говорю о тех пейзажах, кот‹орые› видел у тебя начатыми. В одном, впрочем, но гор там все же не помню, а именно серенький пейзаж, на горизонте виднеются верхушки церкви. Если туда (а может быть, и вовсе не туда), то, по-моему, следует взять лошадь темную, не то гнедую, не то караковую. В случае, если сия не понравится – напиши поточнее – я с удовольствием сделаю еще раз.