Да, и так ты пишешь, что у меня есть соперница и нешуточная… что же… что б ей пусто было, одно могу сказать. Но меня удивляет, что по пейзажу – один Левитан. Странно. Еще удивляет меня Коровинский жанр. Неврев не выставил, значит? Вещица Коровина недурная, но жанром назвать немножко трудно.
Впрочем, Верушку мою тоже портретом как-то не назовешь. Думаю даже, что ценители мои это и поставят в упрек в придачу ко всему остальному: недоведенности, претенциозности и т. д. и т. д. Всего забавнее выйдет, если вдруг меня наградят за пейзаж.
Да, письмо это получишь ты, когда моя судьба, так сказать, будет решена.
У меня теперь явилось несколько забытое ощущение, схожее с предэкзаменным волнением в Академии, когда ждешь медали (чувство довольно гнусное). Что это вздумалось Павлу М‹ихайловичу Третьякову› смотреть мою кузину? – Что ж, показывай, рад, что меня при этом не будет. Мне всегда как-то болезненно неловко показывать свои произведения П‹авлу› М‹ихайловичу›.
Ну, до свиданья. Ты мне напишешь, надеюсь, о дальнейшем ходе конкурса.
В. Серов.
Поздравление с премией(И. С. Остроухов – В. А. Серову)
Сейчас послал тебе телеграмму, Валентин Александрович, которую ты, надеюсь, своевременно получил. Доволен ли ты результатом?[6] Я доволен, кроме одной закавыки: коровинская «Осень», по мне, вещь слабая и совсем премии не стоила. Все были уверены и я, что за Левитаном возьмешь пейзаж‹ную› премию ты. Еще удивляет меня, почему поскупились отдать первую премию Левитану, а дали вторую, не признавши ни одного пейзажа, как и жанра, достойными первой премии.
Куда и как выслать тебе деньги 200 р., которые на днях выдадут?
Портрет Верушки должен быть по правилам конкурса, раз он премирован, на выставке. Чтобы помирить это обстоятельство с нежеланием Елиз‹аветы› Григорьевны ‹Мамонтовой› видеть портрет на публичных выставках, рекомендую не писать полностью имя, а ограничиться буквами В. М.
Затем черкни, как окрестить твои вещи, выставленные на периодическую? 15-го я их доставляю туда и, если до 16-го от тебя не дождусь ответа, то вношу их в каталог под такими прозваниями:
Серов В. А. Сумерки.
«Этюд»[7] (назвать портретом не имеет смысла, раз ты объявляешь его к продаже).
Сегодня был у меня Павел Михайлович ‹Третьяков› и видел твой портрет. В раме он очень выиграл и ему серьезно, кажется, понравился. На днях он хотел побывать у меня еще раз, чтобы посмотреть его. На всякий случай сообщи цену и цену для выставки (я полагал бы для выставки 500, П‹авлу› М‹ихайловичу› – 400). Мне ужасно хочется, чтобы он был в галерее!
Твой И. Остроухов.
Мое вступление благополучно(И. С. Остроухову)
О благодарю, благодарю тебя, Илья Семенович, за телеграмму, за приятное известие, конечно, вдвое. Я доволен, т. е. если бы было иначе, я бы был недоволен и очень. Всякие, разные мысли вроде того, например, что я художник только для известного кружка московского и т. д., одним словом, – умерщвлены.
Итак, мое вступление благополучно – и то хорошо! С другой стороны, 200 р. все-таки деньги небольшие (мне на пеленки, как дразнил Савва Ив‹анович Мамонтов›), но и они мне нужны, как всегда.
Не знаю, как мне быть дальше, как ты посоветуешь: выставляться мне дальше, т. е. портрет кузины ‹М. Я. Симонович›, например? Напиши.
Насчет Верушки, конечно, В. М. (только). Относительно названий с тобой согласен: пусть пруд называется «Сумерки», а портрет сестры «Этюдом».
Да, ты пишешь, что портрет сестры в раме очень выиграл – следовательно готова – кто же заплатил? Напиши мне – я вышлю, она, кажется, стоит 22 рубля.
Еще раз спасибо за хлопоты твои. Поклон всем.
Ругают за кокетливую небрежность(И. С. Остроухову)
Очень рад был получить твое письмо, дорогой Илья Семеныч. Ты оказываешься единственным порядочным человеком из моих московских друзей-приятелей. Твоя заботливость в отношении меня, аккуратность – меня положительно трогают (нет – не шутя).
Спрашиваешь – что в художественных кружках здесь делается. Был я раза два у Репина – интересного мало, я говорю о тех, кто собирается к нему по средам. Первый раз был там Шишкин, хохотал порядком, болтал всякую чушь, а главное сам хохотал. Да ты ведь все это знаешь.
У Чистякова был сегодня, наконец (о позор). Славный и милый он человек, но опять-таки все, как и раньше было: та же зала с образом Христа, благослов‹ляющего› детей…
Кто это додумался назвать Верушку жанром? Недурно… А меня все-таки поругивают газеты. В «Новом времени» был отзыв в «Московском фельетоне» ругают за кокетливую небрежность.
«Твое имя в Третьяковской галерее»(Из письма И. С. Остроухова – В. А. Серову)
Ну, вот и поздравляю тебя, наконец, милый Валентин Александрович, с, получением, так сказать, патента: твое имя в Третьяковской галерее. Я этому так рад, что страсть!
Откладываю до личного свидания кое-что, чтобы объяснить тебе многие мотивы этой радости, доверять которые письму не хочу. Оказывается, Павел Михайлович прислал мне в письме на Волхонку свое желанье приобрести твою вещь на известных тебе условиях на следующее же утро после нашего свидания в концерте, но этот и следующий день я в мастерскую не заглядывал, потому что оба дня, не покладая рук, работал над устройством выставки; приезжаю туда на третье утро и нахожу на столе письмо П‹авла› М‹ихайловича›. Сейчас же поехал к нему, объяснил, почему до сих пор не давал ответа и послал тебе телеграмму.
Теперь дело кончено, твое согласие Третьякову сообщил и остается только получить от него деньги. Напиши мне, нужны ли они тебе как можно скорее или нет. В первом случае я прямо скажу П‹авлу› М‹ихайловичу›, что в виду разных обстоятельств ты в этих деньгах очень нуждаешься, в противном рад буду ждать, когда сам П‹авел› М‹ихайлович› привезет их. Можешь этим совсем не стесняться.
Деньги премии получу завтра и сейчас же вышлю тебе. За «Пруд» твой решили требовать 300. Думаю, что авось кто-либо и купит. Да, он очень пожух, так что я решаюсь кое-где слегка потереть его ретуше, а то есть совсем тусклые места.
Стоишь ты весь на выставке превосходно, в первой и второй комнатах. Рядом справа Маковский Вл. Это, по-моему, лучшее место на выставке.
«Верушка» на старом месте.
Этюд сестры с огромной надписью «собственность П. М. Третьякова».
Рядом Левитановская «Ночь» – премия. Вообще – лучше желать нельзя.
Ты мне не пишешь, когда будешь здесь. Выставка, наверное, закроется 25-го. Прошу тебя обязательно следить в петерб‹ургских› газетах корреспонденции об этой выставке, скупать их и вырезки пересылать мне; в обмен я обещаю тебе тоже из московских газет.
Пожалуйста, напиши поподробнее о питерцах. То, что ты сообщаешь, что Шишкин хохочет, – согласись, не особенно интересные новости.
Да, вот что: в одном из писем Елизавете Григорьевне я обещал за тебя, если ты Верушкин‹ым› портретом возьмешь премию, то вышлешь в Рим Вере 100 фунтов яблочной пастилы.[8] Пошли, пожалуйста, хоть 2 фунта, не больше (чтобы не затруднять полученье) сейчас же.
Твой И. Остроухов.
Разнокалиберная публика(И. С. Остроухову)
…Опять я совершенно растроган – опять-таки твоей заботливостью обо мне и моих произведениях. Могу сказать только: спасибо и спасибо.
Относительно денег можешь передать Павлу Михайловичу ‹Третьякову› следующее: если он рассчитывает быть здесь, в Питере, на этих днях (от кого-то я слышал, что он собирается сюда) – я, конечно, буду очень рад видеть его у себя. Если же сие, т. е. приезд его, окажется в слишком далеком будущем, то пусть перешлет их как-нибудь теперь.
Деньги-то вообще мне нужны сейчас и даже очень (квартира, дворник, швейцар и т. д.), но не в слишком больших (сравнительно) размерах. Жду денег с премии, думая, если ты послал их, как пишешь в письме, то завтра они должны быть здесь.
Не совсем понимаю, каким образом мог пожухнуть «Пруд» – я его покрывал лаком. Одно объяснение: не слишком ли много взяли скипидару для сей лаковой смеси. Не дошел по этой части, т. е. как покрываются картины лаком.
Ты пишешь, что картины мои размещены превосходно, охотно верю, – но почему-то я все представлял их себе всех вместе как-то. Впрочем, об этом и толковать-то особенно не стоит…
Что же мне тебе сообщить о здешних художественных кружках? У Репина последние раза была довольно-таки разнокалиберная публика, даже слишком, больше литераторы, непременный Фофанов, м-ль Капустина, Первухин, литератор Введенский, Леман, правовед Величко, актер Ге (племянник живописца). Мы с мамой, вот тебе все наперечет, кроме хозяина Ильи Ефимовича, разливающего чай, девочки, кот‹орые›, собственно, как взрослые, могли бы этим заняться, но они пренебрегают решительно всем, что исходит от отца, чем огорчают его несказанно. Ему очень грустно и тяжело. Сомневаюсь, чтоб ему доставляли удовольствие эти сборища по средам, на которых порядком скучновато.
Жалко его, одинокий он – девочки его мне все больше и больше не нравятся…
Относительно Рафаэля(А. С. Мамонтову)
Очень рад был получить твое письмо из Рима. Никак не ожидал от тебя такого сюрприза. Совершенно не понимаю, как до сих пор мне в голову не приходило написать тебе. Итак, будем переписываться.
Повидали вы ваших. Судя по письмам от Елизаветы Григорьевны ‹Мамонтовой›, живется им недурно. Верушка ‹Мамонтова›, кажется, здорова совершенно.
Да, позавидовал я тебе. Воображаю, как приятно было пошляться по галереям, храмам, античным и ренессансовым, упиваться скульптурой, остатками римской архитектуры, фресками и т. д. и т. д., а затем вернуться домой, сесть рядком подле Елизаветы Григорьевны, сестер, попить чайку, поболтать, а потом, с приятной истомой усталости за дневное хождение завалиться спать, чувствуя дорогую близость своих.