— Айден…
Опять знакомый голос. Все тот же. Такой тихий, ласковый, чуть дрожащий… Слушал бы и слушал, честное слово.
— Айден!..
Да, это я. А ты кто? И прекрати раскачивать лодку, меня опять начинает мутить.
— Айден! Не надо!.. Не смей… Не смей, слышишь?!
Начинается. А что «не смей»? Плыву себе, никого не трогаю. Вечно она всем недовольна. Сейчас еще и по морде получу, как бог свят!..
Шлеп!.. Шлеп-шлеп-шлеп!
Ну вот, что я вам говорил? Опять эта девчонка все испортила! Мне было так хорошо, так спокойно… Да что такое, лодка словно взбесилась! Или это волны? Как же болтает-то… И голова, о-о, моя голова! Да оставьте вы все меня в покое!
— Айден… — прерывистые всхлипывания, — ну пожалуйста… Не уходи! Не бросай меня здесь одну! Что же я… что же я без тебя буду делать?
— То же, что и раньше, — сипло прохрипел я, с трудом разлепив опухшие веки. — Только не так долго… У-у-у, как же мне паршиво…
— Айден! — Над моей головой вспыхнули два сияющих изумруда. — Ты… Вы вернулись! О Вечный Змей, благодарю тебя!
— Вернулся, — согласно простонал я сквозь зубы. — Вы же с того света достанете, госпожа де Шасвар. Ну по лицу-то опять зачем?
— Чтобы в чувство привести, — шмыгнула носом зареванная кнесна, наклоняясь надо мной. — Простите, я так испугалась. Агуанский знахарь сказал, что вы хватанули яду. Сказал, что шансы равные. Что приходится только ждать! Я с вами осталась, а вы… У вас глаза совсем закатились, и губы стали такие синие…
— Замечательно. Значит, эти твари еще и ядовитые?
— Угу. — Девушка вытерла слезы концом шали и улыбнулась. — Были ядовитые. Вы убили больше половины, еще одного агуане скопом запинали, а остальных порвали иглоносы… Хотите пить? Знахарь сказал, вам нужно много пить, чтобы яд скорее вышел.
— Успеется. Где Брысь? Он… его тоже?..
— Нет. — Матильда снова улыбнулась и, приподняв одной рукой мою голову, поднесла к губам плошку с водой. — Пейте. Вы хрипите, как загнанная лошадь… А Брысь спит там, снаружи. Его знахарь выгнал, потому что он к вам лизаться лез. Хотите, я впущу потихоньку?
— Не надо. — Представив, как по свежим ссадинам прохаживается шершавый язык нашей милой зверюшки, я вздрогнул. — Жив, значит, обормот?
— Жив. — Кнесна отняла от моих губ пустую плошку. — Все живы. Почти все… Несколько агуан чудовища сожрали еще до вашего прихода, двоих уже после, когда свалка началась. Но остальным повезло. Спасибо, капрал.
— Не за что. — Я поморщился. К гудящей голове теперь присоединилось все тело. Светлые боги, лучше бы я, как раньше, ни рук ни ног не чувствовал! И свет еще глаза режет. Наверное, действие яда. Надо же было так вляпаться…
— Вы отдохните, — ласково сказала Матильда, поправив одеяло. — Хотите, я свечи погашу?
— Нет, — подумав, отозвался я. — Не надо. И, госпожа де Шасвар…
— Да?
— Вы не могли бы… ну… если вам не трудно…
— Еще водички? — с готовностью откликнулась девушка.
Я улыбнулся:
— Пожалуйста. И это… посидите со мной немножко… Ну так, на всякий случай. Что-то мне умирать расхотелось.
Она фыркнула и утешительно погладила меня по руке:
— Конечно, посижу. Не волнуйтесь. Я бы все равно не смогла заснуть до самого рассвета. Стоит глаза закрыть — так сразу со всех сторон страшилища мерещатся.
— А вы не закрывайте, — посоветовал я. И, кое-что вспомнив, добавил: — Кстати, вашу тетрадку я в карман мундира сунул. Во внутренний, нагрудный, вместе с картой. Может, достанете? И ночь скоротаем, и узнаем наконец, что нам этот хитромудрый фений подкинул.
— Вам бы лучше спокойно полежать. — Девушка сняла со спинки стула мой камзол. — Но как знаете. Внутренний карман?
— Да, — кивнул я. — Достали? Все в целости?
— В полной. — Кнесна придвинула свечу поближе и, положив тетрадку себе на колени, раскрыла на первой странице. — Подождите, я сейчас прочту, переведу быстренько…
— Прочтите вслух, — попросил я, едва не ляпнув: «…у вас такой красивый голос».
— Хорошо.
Я закрыл глаза и откинулся на подушку. За стенами дома стрекотали ночные сверчки. Потрескивала свечка над ухом. Гудел огонь в очаге. И тихий голос Матильды серебряным перезвоном колокольчиков ласкал слух. Я не понимал ни слова из того, что она говорила. Язык для меня был чужой.
Но роднее этого нежного голоса у меня, кажется, в жизни ничего не было…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Матильда
Хотя тетрадь успела побывать в воде, она ничуть не пострадала. Листы остались все такими же гладкими, а чернила и не подумали расплыться.
Я провела пальцем по строкам и тихо начала читать вслух:
Огнем восстанет из золы
Клинком оборванная песня:
Два человека, две стрелы,
Два сердца, проклятые местью.
Осиротели алтари,
Души лишившись в одночасье,
И вместо розовой зари
Вас ждет извечное ненастье…
Вас, превративших дар богов
В пыль у себя под сапогами,
Поправших веру и любовь
Своими грязными ногами.
Настигнет ненависти шквал.
Ножом в груди огонь застынет,
И не проснется тот, кто спал,
И брату брат петлю накинет.
И маска скроет чей-то страх,
И змей в норе клубком свернется,
И город обратится в прах,
И любящий — не обернется.
Слова лаумейского языка ледяными шариками скатывались с губ. Я пыталась уцепиться за их смысл, но суть вновь и вновь ускользала.
— Что это значит? — отвлек меня от размышлений слабый голос капрала.
Ох, я же собиралась перевести текст для него.
Несмотря на приглашенных отцом учителей, стихосложение никогда не было моим коньком: переводить на унгарский пришлось в прозе, передавая буквальный смысл слов.
Голос срывался и дрожал. Последние слова отзвучали, текст занимал лишь половину страницы, и я замолчала, ожидая, что скажет капрал. В тишине прошла минута, вторая.
Страшная мысль ударила как кнутом: неужели все зря? Неужели яд оказался слишком силен? Я склонилась над кроватью, вглядываясь в бледное лицо милеза, боясь самого страшного. Но он дышал, ровно, спокойно, и это дыхание было уже вовсе не похоже на те хрипы, что пугали меня совсем недавно.
Он заснул. Не потерял сознание, не изготовился продолжить путь в обитель Вечного Змея, как несколько минут назад… просто заснул. Слава тебе, Мать Рассвета!
Не до конца отдавая себе отчет в том, что делаю, я склонилась над кроватью и, медленно прикоснувшись губами к прохладному лбу Айдена, погасила свечи, оставив лишь крохотный огонек масляной лампы, горевшей на прикроватном столике. До конца ночи еще далеко, пусть он спит, а я буду охранять его сон.
Тетрадь я спрятала под подушкой капрала: здесь ее никто не найдет, не придется беспокоиться, что она куда-то пропала. Впрочем, прободрствовать до рассвета не удалось: слишком уж я вымоталась за те сутки, пока офицер был без сознания. Так и заснула, сидя…
А проснувшись, обнаружила, что лежу поперек кровати, положив голову на плечо Айдену и судорожно пытаясь удержаться на стуле. Мать Рассвета! Как же я могла? Ему же сейчас тяжело! Он и так еле выжил, а я… Очень надеюсь, что он ничего не заметил.
Я осторожно отодвинулась от все еще не открывшего глаза капрала, прижала к ладони к горящим то ли от стыда, то ли еще от чего-то щекам и поспешно, пока милез еще не проснулся, шмыгнула к двери.
На пороге споткнулась о задремавшего Брыся. Зверь лениво покосился на меня, но так и не соизволил встать — лишь слегка подвинулся, открывая проход. И снова заснул.
Мужчины…
Уже выскочив в коридор, я столкнулась с местным знахарем.
— Как он? — На висках пожилого агуанина серебрилась седина, но карие глаза смотрели молодо.
Ох, я же никому не сказала, что капрал пришел в чувство!
— Ему лучше. Он очнулся. Правда, это было ночью, сейчас он снова спит… но, кажется, все будет в порядке.
— Очнулся? — Лекарь шагнул в комнату.
Как он умудрился не наткнуться на развалившегося Брыся, для меня осталось загадкой.
Я осторожно направилась вслед за лекарем:
— Ну да. А потом заснул. Думаю, ему стало лучше.
Я ожидала, что специалист подтвердит мои радостные слова, но тот склонился над кроватью, озадаченно прищелкивая языком. Попробовал ладонью лоб капрала; порывшись в мешочке, висящем на поясе, вытащил щепотку какого-то порошка, сдул с ладони, прислушался к чему-то, улавливаемому лишь им, и огорченно вздохнул:
— Плохо дело.
— Что вы имеете в виду? — охнула я.
Иглонос, проснувшийся от моего выкрика, подскочил и озадаченно закрутил головой, пытаясь понять, что происходит.
— Не кричите, госпожа, — опустил глаза знахарь. — Помирает он.
— Как — помирает? Вы что? Он не может умереть! Я с ним только что разговаривала, всего несколько часов назад? Он просто спит!
— А почему тогда до сих пор не проснулся? — горько усмехнулся знахарь, вытирая ладони о темный передник. — Вы ведь громко говорите.
А ведь и правда.
Я рванулась к кровати:
— Капрал! Капрал, вы слышите меня? — Ладонь коснулась плеча милеза, и я испуганно отдернула руку, почувствовав под пальцами холод льда. Подняла перепуганный взгляд на агуанина: — Что происходит? Ему ведь было лучше! Я разговаривала с ним!
Тот только печально улыбнулся:
— Наверное, вам почудилось, госпожа. Он умирает.
— Он не может умереть!
Меня ласково погладили по плечу, забыв о всяческих сословных представлениях:
— Он умирает, госпожа. Яд химероидов слишком силен. Вы сами почувствовали ледяное прикосновение смерти. И вряд ли он дотянет до завтра. Простите, госпожа. Все в руках Великого Керноса, я больше ничем не могу помочь.