Савонарола рассказывает, что в его время душевнобольных секли розгами до кровавых рубцов с целью «дать диверсию материальной причине мании», кололи иглами, шипами, покрывали все тело горчичниками, чтобы уничтожить застой мысли, вызванный меланхолией. Такой «отвлекающий метод» встречает со стороны Савонаролы решительное осуждение. Боль ожесточает больного, доводит его до бешенства и, говорит он, «надо думать, что большинство случаев так называемой волчьей ярости являются искусственным продуктом жестокого обращения». Савонарола рекомендует осторожные кровопускания, банки к ногам, рвотные, слабительные и особенно теплые ванны. Он говорит, что прежде всего необходимо возвратить больному сон; для этого хорошо поселить его в прохладной местности около реки и раскачивать на висячей койке на манер колыбели. Свою книгу «Великая практика» он писал, чтобы отвлечь врачей от диалектических пререканий на углах улиц и площадей и дать им в руки реальные факты.
Юридические документы времен позднего средневековья могут много рассказать об отношении к душевнобольным. На фоне роста городов и увеличения городского населения ближайшим родственникам человека с расстройством психики вменялось в обязанность сохранять безопасность и покой остальных граждан, то есть попросту держать больного взаперти. При наличии достаточных средств душевнобольного можно было поместить в другую семью. Уже упоминавшийся Юрий Каннабих, один из пионеров русского психоанализа, пишет, что в 1425 году некая горожанка регулярно получала в магистрате причитающуюся ей сумму за содержание совершенно посторонней ей душевнобольной женщины. А в 1427 году приехавший во Франкфурт поверенный в делах маркграфа Бранденбургского внезапно лишился рассудка, и тогда его принципал договорился с городом о помещении больного в отдельную квартиру и о поиске сторожей. В случае, если родственники не могли сладить со своим больным, его помещали в тюрьму либо в подвал городской ратуши. Были и особые камеры, находившиеся внутри массивных городских стен, так называемые «Tollenkisten» («ящики для буйнопомешанных») или «башни дураков». Здесь больные содержались большей частью на городские средства. Сквозь решетки миниатюрных окон в кирпичной стене они протягивали руки за милостыней и гостинцами, приносимыми по праздникам сердобольными бюргерами Нюрнберга, Брауншвейга, Франкфурта, Гамбурга, а праздные зеваки и мальчишки дразнили их.
Крестовые походы принесли в Европу среди прочего пандемию лепры (проказы), для борьбы с которой стали строить лепрозории. Согласно английскому монаху-хронисту Матвею Парижскому (1200–1259), в христианском мире тогда их насчитывалось до 19 тысяч. Постепенно прекращение контактов с восточными странами и изоляция больных лепрой привели к победе над заболеванием, и тогда эти учреждения стали приходить в запустение. Королевская власть пыталась взять под контроль огромные земельные владения и недвижимость, принадлежащие лепрозориям — в них открылись лазареты для неизлечимых больных, колонии преступников, туда же стали изолировать и потерявших рассудок.
История не помнит, где и когда была создана первая психиатрическая больница, однако известны больницы в Западной Европе, в которых существовали койки для душевнобольных, — например Отель-Дье и Сальпетриер в Париже. Позже стали появляться специализированные заведения — Бедлам, Бисетр, Йоркский ретрит, но ничего качественно нового они не принесли. Единственное, для чего служили подобные заведения, как и «башни дураков», — это изоляция сумасшедших. Потому что трудно назвать лечением кровопускания, слабительные, одурманивание наркотиками, обливание холодной водой, приковывание к стенам и регулярные избиения. При этом содержались несчастные в антисанитарных условиях одиночных камер без доступа солнечного света. Они жили впроголодь, без всякой медицинской помощи — при этом в Бедлам пускали посетителей за умеренную плату.
Даже в просвещенном XVIII веке условия содержания больных в психиатрических клиниках оставляли желать лучшего. Современники оставили многочисленные свидетельства того, что люди там содержались в грязи, в оковах, в одиночных камерах, куда почти не проникал свет, либо в переполненных бараках, где царила антисанитария. «Мы запираем этих несчастных созданий словно преступников в сумасшедшие дома, в эти вымершие тюрьмы за городскими воротами, где в глухих расщелинах поселились совы, и оставляем их там загнивать в собственных нечистотах», — писал немецкий психиатр и физиолог Иоганн Христиан Рейль (1759–1813).
Зачастую главным методом лечения оставалась «дисциплина»: в ходу были практики обездвиживания, телесные наказания, использование ледяного душа, прижигание каленым железом. Школа психиков породила целую «механизированную терапию», которая широко использовалась, в частности, в Германии: маска, не позволявшая кричать, мешок, который надевался на голову, смирительные стулья и кровати, вращательное устройство. Предполагалось, что больной от таких воздействий поймет несостоятельность своих заблуждений, воспитает волю и перестанет буйствовать. К тому же представители этой школы считали, что болезнь в значительной мере является следствием распущенности или моральной неустойчивости, а значит, больной должен понести наказание.
Постепенно эта ужасная картина менялась. Общественно-политические изменения и научный прогресс XVIII века привели к переменам и в больничной психиатрии. В 1793 году главным врачом Бисетра был назначен Филипп Пинель. В результате его реформ тюремный режим с оковами, без света, свежего воздуха и без возможности общения наконец завершился. К больным стали применять более гуманные меры: осторожное привязывание к койке, смирительная рубашка, помещение в изолятор. Основным методом исследования начали считать тщательное наблюдение пациентов.
На волне гуманизма получил развитие новый взгляд на сумасшедших. В 1870-х годах шотландский психиатр Джон Тьюк, считавший принцип no restraint («никаких стеснений») полумерой, ввел систему «открытых дверей» (open door): почти полное отсутствие решеток и замков, возможность для пациентов свободно входить и выходить из учреждения, отсутствие огороженных двориков. Однако именно в это время пошел откат назад. Начиналась индустриальная эпоха, огромное количество крестьян покинуло свои деревни, превратившись в рабочих на заводах и фабриках. Быстро росли большие города с их напряженным ритмом жизни, многолюдьем, шумом. Постоянный стресс приводил многих горожан к психическим расстройствам, а больницы оказались не готовы проявлять нравственность и человечность по отношению к подобным пациентам. Финансовые ограничения и большая численность больных привели к быстрому преобразованию государственных психиатрических лечебниц Европы и США в учреждения закрытого типа. В итоге к концу XIX — началу ХХ века движение за гуманизацию психиатрии пришло в упадок.
Сегодня эта идея опять становится актуальной, но совершенно на новом уровне. Психические отклонения пытаются рассматривать не как ущербность, а как альтернативный вариант интеллектуального состояния. Это находит отражение в языке. Детей, которых раньше назвали бы ненормальными, теперь называют «особенными», для них существует множество программ адаптации, в том числе инклюзивное обучение, где «особенные» ученики соседствуют с обычными. Разумеется, такое отношение очень помогает им социализироваться и даже состояться в какой-то профессии. Такое отношение уже стало привычным в Европе и постепенно внедряется в России. Правда, происходит это порой непросто. Слишком много людей подсознательно помнят время СССР, когда «не таких» детей прятали подальше, чтобы они не портили красивую картинку счастливого советского детства. Но в то же время именно в русской культуре есть очень важный и, без сомнения, положительный образ юродивого.
В России к сумасшедшим традиционно относились с сочувствием. Психические нарушения считали неоспоримым результатом божьего наказания, потому и таких больных называли «божегневными». Правда, бывали случаи (чаще всего в деревнях), когда людей с психическими отклонениями начинали обвинять в колдовстве. На них могли возложить вину за любые беды — от болезни ребенка до неурожая. Тогда положение этих несчастных ухудшалось, они легко становились жертвами народного гнева. Например, в 1411 году в Пскове жители сожгли нескольких душевнобольных женщин, найдя в их странном поведении причину массового падежа скота. Но чаще все-таки лишенных разума жалели, называя «божьими людьми». Они находили пропитание и примитивную помощь в монастырях, где на них смотрели скорее как на невольных жертв неких злых сил, нежели как на сеятелей зла.
В описании преподобного Феодосия, относящемся к XI веку, проводится параллель между душевнобольным и пьяным, причем говорится, что «иерей придет к беснующемуся, сотворит молитву и прогонит беса, а если бы над пьяным сошлись попы со всей земли, то не прогнали бы самовольного беса пьянства»[4]. Кроме так называемых «бесноватых» (эпилептиков, истериков и кататоников) в то время еще отличали лжеюродивых. К этой группе, по всей вероятности, относили некоторые формы душевных заболеваний, носителей которых подозревали в симуляции и злостном уклонении от работы, как, например, некоторые бредовые формы при ясном сознании, формы, болезненная природа которых подвергалась (как это бывает и теперь) сомнениям. Сюда же входило, вероятно, немало людей с истероидными расстройствами, о которых говорится, что «лживые мужики, и женки, и девки, и старые бабы бегают из села в село нагие и босые с распущенными волосами, трясутся, бьются и кричат, беспокоя смирных жителей». Приводя эту цитату, Юрий Каннабих закономерно предполагает, что огромная масса душевнобольных, не находя даже монастырской помощи, бесприютно скиталась по земле Русской, как это было и в Западной Европе, и на Востоке.
Более обеспечена была судьба душевнобольных из привилегированных классов. Они направлялись в монастыри для духовного лечения и вразумления; этот способ призрения душевнобольных, в свое время образовавшийся стихийно, был впоследствии легализирован государственными актами. Первый такой акт относится к 1551 году, когда в царствование Ивана Грозного на церковном соборе при составлении нового судебника, названного «Стоглавым», была выработана статья о необходимости попечения о нищих и больных, в числе которых упоминаются и те, «кои одержимы бесом и лишены разума». Государственная помощь им состояла в размещении по монастырям, «чтобы не быть им помехой и пугалом для здоровых», но также и для того, чтобы дать им возможность получить вразумление или «приведение на истину». Интересный документ относится ко времени Михаила Федоровича, который «указал послать Микиту Уварова в Кириллов монастырь под начало для того, что Микита Уваров уме помешался». В указе имеется и наставление о том, как его содержать: во-первых, послан «Микита Уваров провожатым, с сыном боярским Ондроном Исуповым, а велено т