Он успешно прошел собеседование, интервью, как его называли на западный лад. Беспокоило, не зададут ли коварный вопрос относительно того самого антиутопического романа – Дан подробно описал жизнь Славишии во главе с Властелином №2, на чью Резиденцию жаждал взглянуть издали хоть одним глазком, предположил, что произойдет со страной после ухода Властелина, многое нафантазировал, что-то угадал, что-то реальная жизнь опровергнула, роман никто не взялся издать, поскольку затея справедливо казалась стремной и небезопасной. Дан втихаря разместил текст в интернете и рискнул выпустить за свои средства малым тиражом в Заокеании, на русском и английском. Деньгами ссудила дочь. Знали о существовании романа немногие, бума он не произвел, рецензий почти не было, хотя откликнувшиеся хвалили взахлеб: язык замечательный, присутствует, по Набокову, возвышенная стыдливость слова (только он и мог так выразиться), образ Властелина поразительно точный…; кое-где в Сети гуляла молва – автор осмелился… замахнулся… как бы без головы не остаться… Дан считал роман лучшим из всего им написанного, своего рода компенсацией за фальшивую заказную соавторскую книжку о победоносной войне с соседями, и читавшие с ним соглашались.
Проводил беседу товарищ оттуда, интересовался ответами на анкетные вопросы, ничего иного не касался, не дотошничал, не докучал, не спрашивал про дочь-эмигрантку, лишь по одному-единственному поводу попытался залезть в душу – почему известный литератор (польстил!) все-таки решил участвовать в эксперименте. Дан не стал размазывать сопли: “Мой долг как гражданина – помочь реализовать смелый проект по улучшению жизни общества, избавлению от мешающих развитию фальши и химер…” Проводивший беседу понимающе ухмыльнулся – демагогический ответ его вполне устроил. Он же особо предупредил о неразглашении – это, впрочем, и так было понятно.
Бесспорно, меркантильный интерес, на который намекал приятель, не стал решающим в желании поучаствовать. Конечно, доллары не помешают, тем более, один бакс стоит почти сотню рублей, но суть не в деньгах – Дан сводил концы с концами, не надеясь на литературный заработок, вполне мизерный. Давно разведенный, без претензий со стороны бывшей второй половины, переводчицы, бросившей его, страстно влюбившись в итальянского деловара и отбыв с ним в Сицилию, он, больше не женившись, поднял с помощью родителей на ноги двенадцатилетнюю дочь. Бывшая жена пыталась ее забрать – он проявил упорство, включил все связи и разрушил планы беглянки. Обитала дочь после замужества в Эстии и вместе с мужем, как все аборигены, неразговорчивым и себе на уме, растила двоих мальчишек, внуков Дана. Виделись они два раза в год, летом и зимой, притом ездил к ним Дан, поскольку дочь и ее семейство терпеть не могли Славишию.
Он остался в двухкомнатной квартире на Земляном Валу. Сдача квадратных метров внаем гарантировала более-менее сносный прожиточный уровень, разумеется, без излишеств, а сам иногда бросал якорь у женщин, с которыми сводила судьба, но больше времени жил на доставшейся от отца с матерью, научных работников, невзрачной одноэтажной деревянной даче в западном направлении, в двадцати пяти километрах от столицы. Дан обожал дачу, пусть и выглядела гадким утенком среди роскошных коттеджей нуворишей, здесь ему хорошо думалось и писалось.
Многое окрест столицы изгадилось, западное же направление осталось наиболее чистым и пригодным для жилья, здесь скупили земли и обосновались министры и прочие высокие чиновники, новоиспеченные воры и бандиты, с чьей-то легкой руки именовавшиеся олигархами и просто предпринимателями, чья предприимчивость тоже была замешана на крови и жульничестве, только им повезло меньше и состояние их оценивалось не миллиардами, а цифрами, усеченными на три нуля; модные артисты, режиссеры, телеведущие и прочая публика, именуемая элитой, включая так называемых светских львиц, которых прежде звали совсем иначе.
Обитал в тех местах, в одной из разбросанных по стране Резиденций, и прежний Властелин. Оглядеть и оценить поместье во всей его целокупности можно было только с высоты птичьего полета, но вездесущие воробьи, овсянки, галки, вороны, синицы не умели разговаривать по-славишски, равно как и на других языках, их птичьи пересуды никому не понятны, к тому же маловероятно, что птицы обмениваются впечатлениями относительно увиденного на земле – мало ли красот, над которыми доводится им пролетать; еще можно было увидеть постройки с вертолета – поместье имело вертолетную площадку – однако удовольствие это доступно было лишь входящим в специальное авиаподразделение и, понятно, самому Властелину и его личным телохранителям, не покидавшим его ни на шаг, другим же пилотам и пассажирам категорически запрещалось появляться в небе над Резиденцией в радиусе 30 километров, а если каким-то невероятным образом появятся, ослушавшись приказа, то будут немедленно уничтожены ракетами класса “земля-воздух” – установки по их запуску замаскировали на отдельном участке Резиденции, эти же ракеты являлись средством защиты при атаке террористов с воздуха – такая ситуация на всякий случай тоже предусматривалась, равно как вырытый на большой глубине и забетонированный бункер, где в случае чего можно будет укрыться, жизнеопеспечения бункера хватит на полгода.
По поводу Резиденции ходили разные пересуды, а больше слухи, поскольку внутри мало кому доводилось бывать: кто-то говорил о немыслимой роскоши, кто-то, напротив, подчеркивал ее скромность и многофункциональность; на самом же деле присутствовало и то, и другое, смотря с чем сравнивать – сменяемый президент Заокеании имеет две резиденции, Белый дом и Кемп-Дэвид, а вот исповедовавший идеологию чучхе любимый вождь и суровый аскет, много лет бессменно правивший в голодной стране, в которой за провинности отправляют на работу в соляные копи и человек помирает через год-полтора, он имел двадцать резиденций, доставшихся после его кончины сыну-наследнику власти: в одну проведен десятикилометровый воздуховод из соседнего соснового бора, в другой – семь этажей, но при этом каждый этаж равен четырем обычным – здесь чиновников заставляли танцевать на столах с обнаженными женщинами, но не притрагиваясь к ним, а рыбу вождю подавали разделанной, но живой, с неповрежденными жизненно важными органами.
4
Итак, деньги за участие в эксперименте Дана не особо интересовали. Тогда зачем ему вся эта канитель, кому что он хочет доказать, а главное – нужен ли эксперимент, можно ли в самом деле излечить человека “пилюлей правды”, совершить переворот в вывихнутых мозгах…
Вот ради ответа и решился потратить месяц с тайной мыслью по истечении срока сесть и написать нечто, навеянное добровольным затворничеством и осмыслением увиденного. Написать и издать, и не в далекой Заокеании, с которой Славишия поссорилась всерьез и надолго, может, навсегда, а в своем стократно изруганном всеми кому не лень отечестве, которое любят неистово и преданно, как страдающее тяжелым недугом дитя. Время подходящее, очередная ломка, переделка, перестройка (фу, гнусное словцо!..), недаром же затеялся диковинный эксперимент: глядишь, удастся, наглотаются чудодейственных таблеток редакторы и издатели, перестанут бояться собственной тени и огляда сверху и начнут публиковать крамолу, как в конце 80-х прошлого века, когда Дан еще пешком под стол ходил… И тогда дойдет черед и до его нового, покуда не сочиненного романа…
А как же гостайна, наказание за разглашение? Плевать на запреты – наверняка снимут, как случалось не раз: стойкие табу отправлялись в утиль под нажимом вдруг опамятовавшегося общества. Надо ловить момент. “Участие в эксперименте – моя творческая командировка, так ее и нужно воспринимать”, – словно подвел черту в своих размышлениях.
Славишия меж тем переживала новый период истории. После смерти Властелина, как водится и как предсказывали, возник родивший надежды и иллюзии период, что дальше пойдет не по-залаженному, а иначе: телевизионные сюжеты разительно менялись, как и сами ведущие – маячили на экране совсем незнакомые физиономии; имя обожествляемого Властителя и кадры его встреч и поездок исчезали из передач; еще совсем недавно дружно ненавидимых пиндосов и укропов почти не упоминали, а если и упоминали, то тон был иной, куда менее враждебный и даже замирительный – ну есть они и есть, что поделаешь… Зато больше говорили о нехватке всего и вся, неотвратимо растущей инфляции, безработице, невыплатах зарплат, перерастающей в нищету бедности, превышающей рождаемость смертности – и плохо скрываемым намеком – это в значительной мере плоды его, бывшего народного любимца, политики. Врать, впрочем, по невытравленной привычке продолжали: экономика типа растёт и повальные успехи, а у людей денег на жратву не хватало. Смелый блогер, осталось их считанное количество, рискнул написать: “Скоро, я думаю, будет ТВ-программа, где будут показывать вкусные блюда, а народ будет экран облизывать. Cейчас у нас первое, сейчас второе – яичница-глазунья с ветчиной. Те же грабли – только раньше товаров не было, а сейчас – денег…” Удивительно, но осталось без последствий, блогера за задницу не схватили. Времена и в самом деле начали меняться.
И все это шло на фоне стремления губернаторов обрести, наконец, самостоятельность, уйти из-под жесткой опеки столицы, хозяйствовать не на заемные, а на свои, заработанные деньги. Еще в бытность Властелина пытались многие, у кого-то вышло, у кого-то толком не получилось – видно, время еще не настало; однако власть вынужденно укрупнила малолюдные, плохо освоенные территории, включая недра со скудеющими запасами нефти и газа, за тысячи километров к востоку и северу от столицы. Их начальники наделялись небывалыми правами. Однако о том, чтобы обрести подлинную и весьма желанную независимость, речь не шла – за это при прежнем Хозяине гнали взашей и сажали отдельных смельчаков-руководителей, особенно из мусульманских республик. Распад страны пытались предотвратить всеми средствами. Сами по себе стали жить лишь иноверцы в горах и предгорьях Кавказа, правда, денег из казны туда поступало все меньше, иноверцы копили злобу и ненависть, но покуда удерживались от большой войны, ограничиваясь отдельными вспышками.