Но вопрос о политической роли боярства этим не ограничивается. Было ли участие бояр и других приближенных Ивана IV в правительственной деятельности 1540–1550‐х годов («реформы Избранной рады») узурпацией власти либо все оставалось в рамках традиций? Какова роль царского окружения в правительственной политике тех лет? Насколько достоверны сообщения о заговорах против Ивана Грозного? К сожалению, на эти вопросы нет ответа из‐за специфики исторических источников. Они все в той или иной степени ангажированы. О конфликтах, мятежах и крамоле бояр, властных притязаниях элиты сообщают летописи, описи царского архива, сочинения Ивана Грозного. Они передают взгляд царя. Сведения о заговорах сообщают иностранцы, однако их свидетельствам полностью доверять нельзя. Резко отрицал вину боярства князь Андрей Курбский. Представитель и идеолог правящей верхушки, он изобразил бояр невинными жертвами тирана. Даже если Курбский и знал о заговорах (или сам в чем-то подобном участвовал), вряд ли он написал бы о них, противореча собственной концепции.
Таким образом, вопрос о политической активности боярства, ее направленности и пределах не решен. Придется прибегнуть к общим рассуждениям. Известно о столкновениях внутри правящей элиты и конфликтах ее представителей с монархом, результатом чего были случаи бегства за границу (успешного и не очень) или опалы. Такие прецеденты не раз случались до Ивана Грозного, при его деде, отце и в эпоху боярского правления. Представляется, что эти случаи являются частью борьбы придворных кланов (партий), связанных общими интересами и родством, а не противостоянием боярства монарху. Эта борьба не носила идеологический характер, а являлась столкновением за власть и проистекавшие от нее блага. Объектом притязаний был не трон, а место у трона; не прерогативы монарха, а властные привилегии. На этом пути пострадавшие лишались глаз, голов и свободы, а в лучшем случае – мирского имени и интересов.
Московские бояре – это не волки и не овцы, а, по определению А. А. Зимина, «свора голодных псов с крепкими зубами». Царь Иван топором и кнутом сумел привести «свору» к покорности. В иные времена «голодных псов» удавалось накормить досыта. Однако, как мы увидим в дальнейшем, без крепкой руки и в неспокойную пору они оживились и полезли в драку.
Дворяне и дети боярские
Боярство составляло верхушку служилого сословия, сформировавшегося в XV веке из «дворов» великого князя московского и удельных правителей. При Иване III самые знатные, богатые и влиятельные семейства военных слуг из разных территорий были объединены в Государев двор. Верхний слой Двора составляли думные чины; средний – московское дворянство, однородцы боярских фамилий; нижний – выборные дворяне, лучшие представители уездных (городовых) корпораций.
В боярских списках конца XVI века Двор перечисляется в следующем порядке: думные чины (бояре и окольничие), придворные чины (постельничий, стряпчий с ключом, ловчий, ясельничий), дьяки, стольники, стряпчие, жильцы, дворяне московские и дворяне выборные. Стольники и стряпчие относились к дворцовым чинам. Это были чаще всего молодые представители знатных фамилий, но некоторые задерживались в этом чине на всю жизнь. Они участвовали в придворных церемониях, но также могли исполнять военные и административные должности.
Категория дворян московских, происходивших в основном из младших ветвей княжеско-боярских фамилий, была образована правительством. В 1550 году Иван IV распорядился выделить под Москвой поместья для тысячи лучших представителей служилого сословия, чтобы те могли «быть готовыми в посылки». В науке ведется дискуссия о том, в какой мере этот указ был реализован, но очевидно, что лица, записанные в Тысячную книгу 1550 года, составили основной кадровый резерв правительства (в 1586–1587 годах был издан аналогичный указ о раздаче подмосковных поместий членам Государева двора). Иногда московские дворяне поднимались до думных чинов. Некоторые из них несли придворную службу (стольники, стряпчие, жильцы, ясельничие, сокольничие, ловчие). Они возглавляли войсковые соединения в чинах воевод и голов (младших офицеров), исполняли различные поручения, несли службу приставов при иностранных посланниках или опальных, направлялись за границу с поручениями. Московские чины представляли служилое сословие на земских соборах.
Общая численность московских дворян была невелика: согласно боярскому списку 1588–1589 годов – 174 человека. В правление Бориса Годунова их число увеличилось до 200.
Следующей ступенью после московских дворян были выборные дворяне. Как правило, это было определенное число фамилий уездных служилых людей. Их положение было промежуточным. С одной стороны, выборные являлись нижним чином привилегированного Государева двора, а с другой – высшим чином городовых служилых дворянских корпораций.
Городовые (вернее было бы их называть уездными или провинциальными) дворяне составили вторую по значимости категорию военно-служилого сословия. Она формируется в последней трети XVI века. Провинциальное дворянство образовалось из княжеских дворов удельной эпохи. В документах XVI столетия городовые дворяне чаще всего именуются детьми боярскими, что подчеркивает их младшее положение по отношению к боярству. Земли детей боярских находились в уездах, городские «осадные» дворы – в уездных центрах.
Судьбы и происхождение отдельных городовых корпораций были различны. Например, новгородское дворянство на рубеже XVI–XVII веков в основном представляло потомков землевладельцев, переведенных сюда из центральных уездов Иваном III после конфискации обширных вотчин новгородского боярства. Рязанские роды, напротив, восходили к местному боярству XIII–XV веков; эта корпорация была замкнутой, весьма уважаемой и сильной. Провинциальных дворян чаще всего именовали по тому уезду, где находились их вотчины: костромичи Писемские, галичане Котенины, рязанцы Вердеревские и т. д.
Особое положение занимали дворяне, служившие в пограничных городах-крепостях, активно отстраивавшихся в 1570–1590‐е годы на южном пограничье, между реками Десной и Цной. «Украинные» города[2], противостоявшие Дикому полю, являлись крепостями, выдвинутыми в плодородную, но опасную из‐за татарских и ногайских набегов степную полосу. Обеспечение служилых людей в южных уездах было делом трудным, как и само несение службы на рубежах. Поэтому правительство понижало планку требований к местным помещикам, «верстая» поместьями (наделяя землями) казаков, бывших холопов, посадских людей и даже крестьян.
Каждая из дворянских корпораций – чины Государева двора и городовые дети боярские – была связана внутри себя общим происхождением и родством, соседством земельных владений и городских дворов. Тесные связи между родовыми кланами приводили к тому, что возвышение одного служилого человека или семейства влекло за собой подъем по служебной лестнице его родичей. Но преодолеть границы между категориями внутри служилого сословия (Государев двор и городовое дворянство) было трудно. Едва ли не единственный шанс для возвышения давало родство с царской семьей. При Иване Грозном, однако, это было чревато. Когда распался его кратковременный брак с Анной Колтовской, ее родственники были репрессированы. Гораздо лучше устроились родичи цариц при первых Романовых – Стрешневы, Милославские, Нарышкины, Апраксины, Лопухины, шагнувшие из городового дворянства сразу в боярство, а оттуда – в знать XVIII столетия. Определенные перемены принесла с собой и Смута, за которой последовала демократизация высших слоев Государева двора (Думы и московского дворянства).
По сведениям военных документов 1631–1632 годов, в русском войске насчитывалось около 25 тысяч городовых дворян. Вероятно, в начале Смутного времени провинциальных служилых людей было меньше, но несущественно. Городовое дворянство являлось главным участником событий Смутного времени. Именно между представителями разных уездных корпораций и велись кровопролитные сражения гражданской войны начала XVII века, а претенденты на престол стремились перетянуть на свою сторону те или иные кланы. Впрочем, гражданская война потому и именуется братоубийственной, что по разные стороны баррикад в ней сражаются близкие родичи и даже родные братья. Известны такие случаи и в Смутное время.
Земля и служба
Военная служба и само существование потомственного служилого сословия всех категорий обеспечивались землевладением. Уложение о службе 1555–1556 годов уравняло в правах по отношению к службе наследственные владения (вотчины) и государевы пожалования (поместья).
По первому же требованию служилый человек был обязан явиться в поход «конно, людно и оружно». Уложение определяло, что с каждых 100 четвертей (четверть составляет немногим более 0,5 гектара) «доброй земли» (в одном поле) землевладелец был обязан выставить на смотр одного конного воина в полном вооружении, а в дальний поход – «о дву конь». За исполнение норм Уложения выдавалось жалованье, за их перевыполнение – премия, за неисполнение полагался штраф и даже конфискация поместья.
Средний дворянский поместный «оклад» составлял от 100 до 500 четвертей. Поместные оклады «московских чинов» и боярства были существенно больше. Московских и выборных дворян – от 500 до 1000 четвертей, бояр – от 1000 до 1500, хотя многие из них обладали вотчинами, сравнимыми с поместьями или превышавшими их по площади. Так, в 1613 году во владении московских бояр находились десятки тысяч четвертей вотчин и поместья: от 32 606 четвертей вотчинной земли главы Боярской думы князя Ф. И. Мстиславского до 1489 четвертей князя В. Т. Долгорукова, из которых 1300 – поместье.
Назначенный дьяками поместный оклад еще не означал автоматической выдачи земель из казны. Поиски поместий или свободных земель для «придачи» составляли большую головную боль служилых людей. Другой проблемой являлось поддержание поместья в таком состоянии, чтобы с него можно было прокормиться и собраться на службу. Известны многочисленные случаи, когда дворяне «пустошили» поместья непомерными требованиями. Но бывали и другие землевладельцы, как, например, Федор Григорьевич Аминев, помещик Ореховского уезда. В челобитной, обращенной к главе шведской администрации Новгородской земли Я. Делагарди, он умолял вернуть ему поместье, отписанное на самого графа: