Долгое время мне снились сны о том, что я каким-то образом должна совершить невозможное: спрыгнуть с крыши, не разбившись; удержать многоэтажку от падения; остановить войну; спасти город от разрушительного наводнения. Но в какой-то момент я приняла то, что я – маленькая и уже совсем немолодая женщина, многие вещи мне не по силам, и я уж точно не могу постоянно совершать невозможное. Если мир полетит в пропасть, с большой долей вероятности я никого не смогу спасти, даже себя саму. Парадоксальным образом принятие этого факта позволило мне лучше справляться с тем, что я на самом деле способна сделать. Конечность любого процесса и смерть освобождают нас от претензий на божественную силу. Что бы мы ни предпринимали, в какой-то момент мы все умрем. Как бы мы ни хотели – в какой-то момент мы не сможем. И это не означает, что не надо даже пытаться. Просто иногда мир оказывается больше наших попыток повлиять на него, нравится нам это или нет.
Вопрос: «Кто задает правила вашей жизни?» не будет терапевтичным, если мы зададим его в лоб. Но держать его в голове и наблюдать за тем, как именно клиент отвечает на него всем приносимым на терапию материалом – важно. Принимать клиента с теми ограничениями, которые в нем присутствуют, – значит научить его принимать себя самого. И это не означает, что если сегодня он не может, то не сможет никогда. Вероятно, получится, а может, и нет – жизнь покажет.
Временами принимать клиента в его невозможности не так просто, как кажется. Тревога терапевта может диктовать совсем другой темп терапии, особенно если клиент начинает жаловаться: «Хожу и хожу, никаких результатов нет, я как не… так до сих пор и не…». Критика (как мы ее слышим) клиента будто заставляет нас сделать терапию эффективнее, быстрее выдать какой-то результат. Мы забываем, что самое важное в экзистенциальной терапии – помочь клиенту продолжать искать, открывать и принимать себя для того, чтобы он смог сделать со своей жизнью то, что посчитает нужным. И если клиент пока не может – вероятно, он еще не готов.
Практикующему терапевту точно стоит поработать со своей тревогой, если она есть. Иначе вместо того, чтобы быть с клиентом и хорошо делать свою работу, мы будем обслуживать эту тревогу за средства клиента, что не есть хорошо. Продолжая повышать свою квалификацию и наращивая опыт, мы можем, тем не менее, принять свои ограничения в работе и также научить клиента делать это в его жизни. Мы можем не все. Мы лишь предоставляем условия для того, чтобы психика клиента совершила ту работу, на которую она способна в этот момент рядом с таким терапевтом, как мы.
3. Замена контроля властью.
Как я уже говорила, один из способов справляться с тревогой – все контролировать. Пытаться все предусмотреть, предвидеть, спланировать, учесть, «подстелить соломку» – в общем, максимально профилактировать все возможные непредвиденные обстоятельства и неприятности.
В самом контроле, разумеется, нет ничего плохого. Сложно становится в случае, когда тревожно-упреждающий контроль – это единственный способ взаимодействия с непредсказуемым будущим. К примеру, все контролирующая мать может решить: «Ты не поедешь в лагерь, а то простудишься, заболеешь, заскучаешь, а мне потом тебя лечи, назад забирай». Часто профилактически-контролирующие высказывания запрещают, останавливают, ограждают от любой встречи с миром.
Временами тревожный родитель не осознает, что подобными запретами он как будто хочет избежать своей нормальной родительской работы: научить ребенка, если тот не умеет, вылечить, если заболеет, переживать, если он взрослеет и делает что-то новое или рискованное. Такой родитель не чувствует в себе власти, возможности принимать решения и действовать, а хочет минимизировать свои усилия и сделать так, чтобы не надо было лечить, учить и переживать. При этом он лишает ребенка возможности жить и пробовать.
Взрослому, к сожалению, все равно не удастся уберечь ни ребенка от болезней, ни себя от родительской работы. Но посыл «избегай, берегись, не вмешивайся» может стать жизненным кредо выросших детей. Либо, наоборот, когда придет подростковый возраст, им захочется убежать от родительского контроля так далеко, как только возможно, испробовав все, что запрещалось, презрев все запреты и нарушив все возможные табу.
Контролирующий только кажется сильным и знающим. На самом же деле он не чувствует в себе решимости, уверенности и силы. Если тревожный контроль отвечает за то, чтобы ничего плохого не случилось (а желательно вообще ничего не случилось, а то мало ли), то принятая и используемая родительская власть предоставляет возможность жить, пробовать и иметь дело с тем, что будет происходить. Если мы понимаем, кто мы и что нам предписывает, запрещает или разрешает какая-то наша роль, если мы осознаем границы своих полномочий, готовы брать ответственность за свои решения и способны реагировать в соответствии с ситуацией, то мы проявляем власть, а не просто пытаемся уберечь и себя, и окружающих от того, что будет нам предлагать жизнь.
4. Выявление и проработка инородной тревоги.
Временами мы, даже будучи очень уверенными в себе людьми, можем попадать в поле чужой тревоги. Заражение тревогой может произойти быстро: вы всего лишь прочитали ленту новостей, потом пост уважаемого экономиста, потом посмотрели ютуб, поговорили со взволнованным приятелем, и вот вас уже начинает потряхивать – хочется то ли бежать куда-то, то ли покупать доллары, то ли рыть бомбоубежище в своем саду.
Чужая тревога как будто сообщает, что другие люди знают больше нас, и пока мы остаемся в опасном неведении, остальные уже развернули действия по собственному спасению. Сложность такой наведенной тревоги в том, что если мы ею заражаемся и начинаем волноваться, пугаться или паниковать, то перестаем думать и анализировать. Одновременно сильно чувствовать и ясно думать невозможно. Когда вас охватывает сильное переживание, вы плохо соображаете и действуете не самым разумным и эффективным способом.
Если тревога наша собственная и никем не наведенная, то мы хотя бы считываем сигнал, который посылает нам психика. Когда мы реагируем на наведенную тревогу, то следуем за чужим сигналом, теряя при этом связь с собой и тем, что происходит в нашей жизни. В этом случае трудно определить, что именно нужно нам, потому что мы тонем в потоке чужих катастрофических фантазий, желаний и переживаний. Если действовать, основываясь на чужой тревоге, легко пропустить момент, когда нам самим будет грозить опасность или возникнет необходимость принимать важные решения.
Если ребенок воспитывается в семье, где взрослые ежедневно транслируют ему свою тревогу, то даже когда он вырастет, ему будет трудно отделять свои переживания от чужих. Такие люди легко заражаются переживаниями окружающих и начинают действовать в чужих интересах, не успевая почувствовать и сформулировать собственные желания или намерения.
Мы не всегда можем быстро определить – собственной или наведенной тревогой охвачен клиент. Обычно нужно время, чтобы развернуть его детскую историю, заметить, как он реагирует на события, и понаблюдать за тем, насколько он умеет отделять собственные желания и чувства от тех, что проявляют значимые для него люди.
Обычно, когда ребенку или взрослому удается отделить чужие переживания от своих, он испытывает большое облегчение. Очень сложно быть вместилищем чужих переживаний и не иметь возможности что-то предпринять. «Вот умру, доведешь меня своим поведением!» – с этим высказыванием очень трудно что-то сделать. Спасти маму или бабушку от смерти не под силу ни ребенку, ни взрослому. Большое облегчение иметь возможность сказать или хотя бы подумать: «Ну умрешь, похороним, будем грустить, вспоминать, скучать». То есть не поддаваться манипуляциям и не брать на себя ответственность за жизнь другого взрослого.
Для того чтобы отделить свое переживание от чужого, иногда полезно подумать над вопросом: «За что именно вы отвечаете в данный момент? Есть ли у вас возможность и полномочия действовать? И вообще, ваше ли это дело?»
«Но я же люблю свою бабушку! Конечно я должен о ней заботиться», – может ответить вам клиент. Разумеется, все любят своих близких, но любить и заботиться – не равно «отвечать за». Бабушка может принимать или не принимать прописанные ей лекарства от давления, быть спокойной или накручивать себя тревогой, заниматься своим здоровьем в целом или считать, что и так проживет вечно. Есть еще и последствия выборов и поступков, которые она совершала в прошлом, да и генетика, в конце концов. Отвечая за бабушкину жизнь, считая своей обязанностью ее спасение от болезней и смерти, вы как минимум отнимаете у бабушки авторство и ответственность за собственную жизнь, а как максимум – берете на себя нечеловеческие функции, споря с судьбой и смертью. Но эту конкуренцию мы всегда проигрываем. В конце концов, в смерти нет ничего неестественного и катастрофического, это закономерный итог любой жизни. А бабушке полезно осознать, что ее здоровье – в ее собственных руках.
5. Развитие внутреннего контейнера клиента.
Некоторым клиентам (в особенности с пограничной организацией психики) требуется достаточно долгое время для того, чтобы развить и расширить свой эмоциональный контейнер. Поскольку они испытывают большие сложности с узнаванием, называнием и переживанием чувств, то тревога у таких людей либо превращается в психосоматический симптом (бессонница, сердцебиение, панические атаки, тошнота, рвота, гипертонические кризы и прочее), либо переходит в разыгрывание (компульсивные действия, необдуманные поступки, навязчивости и попытки контролировать). Так они пытаются справиться с тем, что не могут переварить психически.
Способность переваривать чувства появляется в раннем детстве во многом благодаря материнскому психическому контейнеру: мать помогает ребенку опознавать то, что с ним происходит, называть это и помогать переживать, слушая, сочувствуя и разделяя. Но если мать сама переполнена самыми разными переживаниями и тревогой, то она не может поместить в себя тревогу ребенка и успокоить его. Скорее наоборот, она