Только 21 августа командование 8‑й герм. армии стало приходить в себя. Корпуса с р. Ангерап отходили беспрепятственно, 1‑я русская армия не преследовала. Кроме того, штаб армии получил сведения от 1‑го рез. корпуса о хорошем настроении личного состава этого корпуса, а также о подобном настроении 20‑го корпуса. По свидетельству Шефера, в полдень 21 августа начальник штаба 8‑й армии ген. Вальдерзее выразил мысль о том, что можно подумать о наступлении в южном направлении.
Вечером 21 августа в приказе по армии объявлялось о перегруппировке сил в Восточной Пруссии к правому флангу, чтобы перейти в наступление против левого фланга новых сил противника[19] (подразумевалась 2‑я русская армия). Сосредоточение армии было намечено в районе Торн, Алленштейн.
В общем, вечером 21 августа командование 8‑й герм. армии приняло решение, сводившееся к тому, что 20‑й арм. корпус Шольца должен сковать 2‑ю русскую армию с фронта, 1‑й арм. корпус Франсуа должен был пристроиться к правому флангу, а 17‑й арм. и 1‑й рез. корпуса – к левому флангу 20‑го арм. корпуса.
Но, если верить Шеферу, об этом решении не знало германское верховное командование.
Из всего изложенного выше, в частности из приказа по армии от 21 августа, можно сделать вывод, что командование 8‑й герм. армии после длительных колебаний приняло правильное решение активно обороняться против 2‑й русской армии силами 1‑го, 17‑го, 20‑го арм. и 1‑го рез. корпусов на восточном берегу Вислы.
Но, приняв это решение и отдав в этом смысле соответствующие приказы, а также подняв боевую активность потрепанных корпусов, командующий 8‑й армией ген. Притвиц и начальник штаба армии ген. Вальдерзее должны были передать последующее руководство армией новому командованию. 21 августа оба они были освобождены от занимаемых должностей, а вместо них, по предложению ген. Мольтке, были назначены: командующим 8‑й армией ген. Гинденбург и начальником штаба армии ген. Людендорф.
5. Оценка обстановки новым командованием
Прежде чем изложить деятельность нового командования 8‑й герм. армии, считаем необходимым кратко охарактеризовать лиц, призванных восстановить положение на востоке.
Генерал от инфантерии Пауль Гинденбург особыми талантами не отличался. Еще за три года до начала мировой войны был уволен в отставку и жил с той поры в Ганновере. По плану мобилизации 1914 г. для него не было предусмотрено никакого назначения, хотя Гинденбург, несмотря на свои 68 лет, и хлопотал об этом. 3 августа он был у Мольтке, и последний обещал ему особенно важное назначение, как только возможность такового представится по ходу военных действий.
Назначая Гинденбурга на ответственный пост, ген. Мольтке подкрепил его ген. Людендорфом, который в мирное время был советником Мольтке по вопросам стратегического развертывания и «борцом за усиление вооруженных сил и широкое усовершенствование их вооружения». В первые же дни войны Людендорф прекрасно зарекомендовал себя в роли строевого начальника и сыграл исключительную роль в захвате Льежа. Людендорф считался по праву одним из талантливых офицеров генерального штаба и последовательным учеником Шлиффена. Перед отъездом на восток Людендорф был у кайзера и вместе с орденом за взятие Льежа, надо полагать, получил указания от верховного главнокомандующего в отношении взаимоотношений с командующим армией.
В то время когда Притвиц после некоторых колебаний принял, наконец, решение о перегруппировке войск против 2‑й русской армии, германское главное командование установило непосредственную телефонную связь с корпусами 8‑й армии и осведомилось о положении войск. По свидетельству Шефера, начальник штаба 20‑го арм. корпуса полк. Гелль в разговоре по телефону с ген. Мольтке высказался в том смысле, что наступление 2‑й русской армии на позиции корпуса вовсе не является основанием для оставления Восточной Пруссии, что корпус предполагает отразить наступление русских под Гильгенбургом и при этом, по мере возможности, перейти в наступление правым флангом. Полк. Гелль доложил, что обойдется собственными силами, тем более что 3‑я рез. дивизия выгружается теперь позади левого фланга корпуса в Алленштейне, а не в Дейч-Эйлау, как намечало командование армии.
Корпуса, бывшие 20 августа в бою под Гумбиненом, также высказали уверенность в успехе. При этом ген. Белов доложил, что третьего дня 1‑й рез. корпус «победоносно провел бой с превосходными силами, во всяком случае с гораздо более сильной артиллерией… войска великолепны, моральное состояние хорошее». Ген. Макензен также с уверенностью смотрел на будущее, хотя именно его 17‑й корпус потерпел под Гумбиненом серьезную неудачу и, как он приказал донести, понес очень тяжелые потери, особенно в пехоте. Ген. Франсуа чувствовал себя полным победителем. По его впечатлению, противник понес тяжелые потери.
Если раньше мы имели случай отметить, что донесение штаба 8‑й армии не соответствовало действительности, то на этот раз мы можем отметить, что одно из донесений корпусов, донесение ген. Белова, является просто фантастическим. Командир 1‑го арм. корпуса ген. Франсуа продолжал считать себя победителем, приписывая победу войскам своего корпуса, еле успевшим отступить от Сталюпенена, а под Гумбиненом едва сумевшим при тройном превосходстве потеснить 28‑ю пех. дивизию, чтобы затем оказаться не в состоянии вести ее преследование.
Именно в его корпусе, во 2‑й пех. дивизии, подразделения 33‑го фузил. полка 20 августа вели бой между собою и убили при этом своего командира полка полковника ф.-Фуметти[20].
Но всех превзошел командир 1‑го рез. корпуса. Он со своим корпусом не мог справиться с одной 30‑й русской дивизией и двумя батальонами 160‑го Абхазского пех. полка, имевшими вместе всего 68 орудий (в том числе корпусная артиллерия), а между тем ген. Белов доносит о победе над превосходными силами русских, якобы имевших громадное превосходство в артиллерии. Мы привыкли подобные явления встречать в практике старой русской армии. Приведенные данные показывают, что соотечественники Клаузевица, за исключением командира 17‑го корпуса ген. Макензена, были отнюдь не лучше воспитаны, чем русские высшие военные начальники. Один из гениальных полководцев фельдмаршал Суворов, шутя, говорил, что не надо жалеть противника, когда пишешь о его потерях… Немецкие генералы действительно не жалели противника в своих донесениях.
На основе донесений корпусов ген. Мольтке и вызванный в ставку ген. Людендорф якобы отдали распоряжения войскам 8‑й армии приостановить отступление. Людендорф в своих мемуарах[21] идею приостановления отступления приписывает себе.
Доверяя, однако, более документам, нежели воспоминаниям ген. Людендорфа, приходится сделать вывод, что 1‑й арм. корпус выгружался в Дейч-Эйлау по просьбам командира 20‑го корпуса ген. Шольца и командования 1‑го арм. корпуса, а также начальника оперативного отдела штаба 8‑й армии подполк. Гофмана, на что штаб главного командования дал только свое согласие. Что же касается приостановки движения 17‑го арм. и 1‑го рез. корпусов, то на этот счет никаких приказов отдано не было, а корпуса по собственной инициативе и взаимной договоренности на 23 августа сделали дневку в соответствии с директивой главного командования.
Но вернемся к ген. Гинденбургу. В то время когда в Кобленце начальник штаба армии ген. Людендорф вел беседы с кайзером, ген. Мольтке и с другими начальствующими лицами по поводу операций в Восточной Пруссии, ген. Гинденбург, как он сам пишет, занимался устройством семейных дел, будучи до этого знаком с положением на фронте исключительно из газет. Но в течение 23 августа Гинденбург получил из штаба главнокомандующего ряд сообщений, которые дали ему общее представление о настоящем положении 8‑й армии. В ночь на 23 августа он сел в специальный поезд, чтобы вместе с вновь назначенным начальником штаба армии направиться в Мариенбург.
В поезде ген. Людендорф в течение получаса докладывал ему обстановку и директивы, полученные им в Кобленце.
По приезде нового командования в Мариенбург были заслушаны доклады ген.-кварт. Грюнерта и начальника оперативного отдела штаба армии – Гофмана. Сущность этих докладов сводилась к тому, что все делается по уже принятому еще Притвицем решению и по указаниям Мольтке, после этого оба пошли спать.
В общем, новому командованию армии пришлось только заняться уточнением уже проводившегося в жизнь решения на новую операцию.
6. Действия 1‑й русской армии после Гумбинен-Гольдапского сражения
Мы видели растерянность командования 8‑й герм. армии вследствие неудачного для немцев сражения 20 августа под Гумбиненом, а также вследствие обозначившегося наступления 2‑й русской армии от Нарева. Но растеряться на войне можно не только при неуспехе, доказательством чего может служить командующий 1‑й русской армией ген. Ренненкампф.
После сражения 20 августа, когда 28‑я пех. дивизия была оттеснена с большими потерями, а 29‑я пех. дивизия отошла на восток, когда в тылу этих дивизий наводили панику в обозах германские кавалеристы 1‑й кав. дивизии, а 1‑я отд. кав. бригада ген. Орановского отошла на 20 км в тыл, командующий 1‑й армией Ренненкампф, переживший тревогу на ст. Вержболово от появившихся вблизи немецких разъездов, определенно растерялся. Ген. Ренненкампф недооценивал успешного хода боя на фронте прочих корпусов в общей связи с неудачей на своем правом фланге.
Вследствие отсутствия разведки ни командующий армией, ни его войска не знали, в каком направлении отходят немцы, а также с каким намерением они предпринимают этот отход. К тому же ген. Ренненкампф держался весьма самостоятельно относительно командования фронта и своего соседа. Ренненкампф не доносил штабу фронта о сражении 20 августа, что заставило командующего фронтом запросить Ренненкампфа, соответствуют ли действительности данные газетных агентств о занятии 1‑й армией Гумбинена. Верховное же командование еще 19 августа телеграммой за № 3034 запросило ген. Ренненкампфа о положении его армии