Замороженным голосом его преосвященство произносит:
- Я получил пакет акций компании "Гудбай". Примите, мистер, глубокую благодарность церкви.
Таким же ледяным голосом Ундерлип отвечает:
- Правление нашей компании находит, что церкви не подобает существовать мелкими случайными даяниями. Наше правление делает почин. Церкви подобает быть акционером и распоряжаться дивидендами.
Бледно-розовый шнурочек размыкается.
- Да, дивидендами.
- На акции вашего преосвященства получается дивиденда триста тысяч долларов.
- С божьей помощью, триста тысяч долларов.
- Скоро будут выборы.
- Выборы, - доносится эхо из-за золотых зубов его преосвященства.
- Палаты должны быть послушны верховной власти.
- Должны.
- А власть должна слушаться голоса патриотов.
- Да, патриотов.
- Итак, церковь разделяет наши взгляды.
- Церковь разделяет... благословляет.
Его преосвященство делает благословляющий жест, торжественно прощается и торжественно уносит свое накрахмаленное тело из кабинета хлебного короля.
Лицо Ундерлипа тотчас же размораживается, и он, приоткрыв дверь, звенит:
- Ди-ди-дим... Кто следующий?
В промежутке времени, пока входит следующий, Ундерлип хлопает себя по тому месту визитки, где находится боковой карман с бумажником, смеется:
- Ха-ха-ха! Церковь. С божьей помощью.
Следующий - Редиард Гордон, директор "Ныо-Йоркского Вестника". Весь в устремлении вперед. Куда угодно и что угодно.
- Я доволен вами, мистер... Дри-ди...
Верхняя половина туловища Редиарда Гордона устремляется к Ундерлипу, тогда как нижняя, утвержденная на желтых массивных ботинках, остается на месте:
- Мистер, наша газета...
- Моя газета, - поправляет Ундерлип.
- Ваша газета, мистер, завтра открывает кампанию за высокие пошлины на иностранный хлеб.
- Отлично, мистер. Высокие пошлины - дорогие цены, дорогие цены большие дивиденды, большие дивиденды... Ди-ри-ди-дим...
- Хи-хи-хи!
Ундерлип отпирает правый ящик письменного стола.
В правом ящике - белые пакеты, и в каждом пакете цветные бумаги с водяными знаками и затейливыми подписями членов правления акционерной компании "Гудбай". Акции. Один такой пакет он протягивает Редиарду Гордону.
- Завтра общее собрание акционеров. Есть оппозиция. Здесь сто акций, мистер. У вас будет сто голосов, мистер. Сто голосов против оппозиции.
Редиард Гордон прижимает пакет к сердцу.
- Есть, сэр. Позвольте выразить...
- До свиданья. Ди-ди-ди!
Следующие и еще следующие. Ундерлип опустошает свой ящик с пакетами и умножает число голосов против врагов своего правления. Ну-ка, прикинем, дри-ди-ди! Его преосвященство стоит пять тысяч акций.
Когда из собрания акционеров его преосвященство подаст голос, то это будет не один голос, а пять тысяч голосов, черт возьми! А эта куриная нога? Сто голосов. Закон? Ундерлип раздает голоса из ящика своего стола с глазу на глаз и плюет на закон. У правления остается законное число акций. Комар носа не подточит. Ди-риди-дим.
А на улицах, а на бульварах, а в скверах манифестируют чистокровные американцы, патриоты с оркестрами и полосатыми флагами. Они горланят, не переставая, "Янки-Дудль", и вместе с ними, выхаркивая остатки своих легких, орет, задыхаясь, чахоточный Сэм. Удушливые газы съели его легкие на войне, в груди Сэма сидит немецкая пуля. Сэм не обедал сегодня, не обедал вчера, не обедал... Давно не обедал.
У Сэма кипит желчь. Баста! Надо выгнать из Америки всех зеленых немцев, поляков, евреев. Тогда будет работа, и Сэм будет обедать каждый день. Еще надо свернуть головы всем этим жирным акулам, которые живут в мраморных дворцах и устраивают локауты.
- Америка американцам! - хрипит Сэм.
- У-ра! - подхватывают вокруг него.
- Долой миллиардеров! - выбрасывает Сэм из своей голодной души.
Что он кричит? В него вонзается пара десятков глаз, таких же голодных и таких же злых, как его глаза. Чья-то рука впивается в его плечо и трясет его:
- Что ты крикнул? Ты социалист?
Сэм возмущен:
- Я социалист?! К черту красных, розовых, желтых! Я не получу от них жратвы.
- Кто же ты такой?
- Истый американец. Америка для американцев.
- Но ты горланил: "долой миллиардеров".
- Ну да, долой этих пиявок. Ведь я безработный. Два года без работы.
- И я.
- И мы.
- Компания "Гудбай" вышибла меня из фермы, - говорит серый мужиковатый парень с бычачьими глазами и орет громовым голосом:
- К дьяволу миллиардеров.
- Правильно! Правильно! - подхватывают несколько голосов.
Сзади напирают новые и новые кепки и котелки, и Сэма и мужиковатого парня уносит толпою вперед, в желтый тусклый туман.
На экране, в витрине редакции, горят огненные буквы, они кричат на всю улицу:
Америка для американцев!
высокие пошлины на
иностранный хлеб
мы не дадим наживаться иностранцам
мы не дадим вывозить наше золото новость!!! новость!!!
читайте вечерний выпуск!
пожар в Филадельфии
авария в океане
тысячи тонн хлеба для океана
вечерний выпуск стоит
пять центов
Толпа несет Сэма. У витрины "Вестника" - затор.
У Сэма вскипает желчь.
- Ха-ха! Золото? Пусть вывозят мое золото!
- Браво, парень, браво! - трещат кругом ладони. Пусть вывозят наше золото. Начхать!
Но у Сэма есть еще кой-что. Вместе с кровавым плевком он выбрасывает:
- Х-хе! Америка для американцев, а какие американцы будут покупать дорогой хлеб?
- Откуда ты взял это, парень? - раздаются недоуменные возгласы.
И Сэм, сам того не подозревая, повторяет доводы Ундерлипа:
- Высокие пошлины - высокие цены. Ко всем чертям высокие пошлины!
- Долой!
- Бей!
Вложив два пальца в рот, какая-то кепка оглушительно свистит: Фю-юить! Долой! Бей! Долой!
Камень летит в витрину "Вестника", звенит стекло. Экран гаснет. На ступенях редакции, в озарении дугового фонаря, коротенькая, круглая фигурка КингстонЛиттля. Тише! Тс-с!
Лнттль обращается к дорогим братьям. Дорогие братья попались в чью-то ловушку. Конечно, это агенты Москвы подбили дорогих братьев на такую штуку, ибо братья ни уха, ни рыла не понимают в политике. Если бить окна, то надо выбирать окна редакции врагов национального движения.
Сэму нужно спросить Литтля кое-что о высоких пошлинах на хлеб. Но Сэм не решается, потому что он ни уха, ни рыла...
- Правильно! - хрипит Сэм.
- Правильно! - грохочут сотни Сэмов, ни уха, ни рыла не понимающих в политике, но голодных и злых из-за безработицы.
III
Для того чтобы устроить совет четырех золотых мешков, совсем не требуется собирать их в одном месте. Каждый сидит у себя в кабинете: короли хлеба и металла в Нью-Йорке, король угля и нефти - в Чикаго, король... нет, правильнее сказать, королева... Итак, королева транспортных средств - в Вашингтоне. Они сидят в своих уютных креслах, в разных концах республики и, несмотря на это, ведут оживленную беседу.
Делается это очень просто. Каждое золотое величество поворачивает рычажок фоторадиофона до надлежащей кнопки на доске коммутатора и бросает в приемник:
- Алло!
- Алло! - скрипит ржавый голос короля угля и нефти из Чикаго, мистера Бранда.
- Алло! - звенит королева транспорта, миссис Мариам Дэвис.
- Алло! - гремит металлом хлебный король.
- Алло, алло! - вкрадчиво мурлыкает мистер Лориссон, король всей тяжелой индустрии Соединенных Штатов.
И на экране фоторадиофона каждый король видит всех остальных трех королей. Просто и ясно.
Парламент говорит и голосует. Сенат говорит и тоже голосует. Президент не говорит и не голосует, а подписывает то, что наговорили и наголосовали джентльмены из парламента и сената. А четыре магната Северо-Американских Соединенных Штатов не говорят, не голосуют, не подписывают, а заставляют голосовать, говорить и подписывать то, что им нужно, джентльменов из парламента и сената и джентльменов из Белого дома.
А что им нужно? По улицам Нью-Йорка, Вашингтона, Бостона, Филадельфии гремит, не переставая, "Янки18 Дудль". Патриоты сворачивают скулы красным и бьют окна их редакций - вот что им нужно. Когда безработный Сэм, выхаркивая остатки своих легких, горланит:
"Америка для американцев", он делает, не зная этого, именно то, что нужно трем джентльменам и одной леди, совещающимся по фоторадиофону.
Положение не делает разницы. Джентльмены и леди обедали. Сэм давно не обедал. Но это ведь мелочь, не правда ли? Обедавшие джентльмены и голодный Сэм заняты по горло общим делом.
- Алло! Мы начинаем! - гремит в приемнике хлебный король.
- Олл-райт, - кивает остроконечной головою с голубыми, оттопыренными, как ручки вазы, ушами мистер Бранд,угольный король.
- П-ф-ф! П-ф-ф! - дымит в ответ из трубки коротенький, пушистенький, мягонький, точно холеный белый котенок, металлический король, мистер Лориссон.
Королева транспорта, миссис Дэвис, держит в руках крошечную обезьянку, глядит на нее глазами цвета ртути и говорит, обращаясь не к джентльменам, а к обезьянке :
- Мы начинаем, моя крошка.
И делает "чмок-чмок", целуя свою крошку прямо в губы...
- Треть акций газетного треста у меня вот здесь, - хлопает по своему карману Ундерлип.
- П-ф-ф! Большой дивиденд?
- Да, да, какой дивиденд? - настораживает свои голубые уши мистер Бранд и делает пальцами такое движение, точно считает деньги.
- Х-хе! - пожимает плечами Ундерлип. - Пресса куплена не для дивиденда, а для... Нам нужно делать общественное мнение.
- Чмок, чмок, - целует Мариам Дэвис обезьянку. Слышишь, моя крошка, нам нужно мнение.
Крошка выражает свой восторг в очень странной форме: горбит спину, подымает хвост и... Мариам Дэвис вынуждена извиниться перед джентльменами: у ее крошки испорчен желудок. В этом виноват повар, специально готовящий для крошки. Он немедленно будет уволен.