[2].
Однако добытое при научных раскопках могильника (с составлением планов раскопанных участков, с чертежами погребений) составляло лишь малую долю того, что оказалось в виде разрозненных материалов и плохо документированных Коллекций в руках частных лиц благодаря «деятельности» Канукова, вскрывшего около 600 погребений. Чтобы представить себе воочию тот урон, который нанесен им археологии Кавказа, вспомним для сравнения Гальштатский могильник VIII–V вв. до н. э., открытый в 1824 г. в Швейцарии и ставший известным миру по раскопкам любителя, а не специалиста И. Г. Рамсауэра в 1846–1863 гг., близкий по времени и характеру материала к Кобанскому и именно загадкой этого сходства подогревший в свое время живой интерес в Европе к кобанским древностям. Ведь в Европе на протяжении последующих полутора веков полевых исследований не появилось другого аналогичного по объему (первоначально вскрыто 993 погребения) и значимости памятника. Интерес к этому замечательному могильнику определяется его размерами, многочисленностью погребений (к настоящему времени их исследовано до 2000) и богатством оставившего его населения, о чем свидетельствует могильный инвентарь.
Главное заключается в том, что этот материал благодаря документации по комплексам давал возможность представить жизнь определенной группы населения на протяжении примерно 350 лет. Изучение коллекций, дополненное материалами сохранившихся в Лондонской библиотеке Общества антиквариев (созданного в 1718 г.) рукописных «протоколов» раскопок И. Г. Рамсауэра и каталога Венского музея природы, позволило в самое недавнее время прекрасно издать, а затем подвергнуть такой математической обработке материал Гальштатского могильника [Barth, Hodson, 1976; Hodson, 1977], что методически эта работа может служить примером для исследования древних могильников, раскапываемых в наши дни.
В отечественной археологической литературе восполнить урон, нанесенный хищническими раскопками «любителей», было призвано осуществленное Московским археологическим обществом с 1888 по 1916 г. под редакцией П. С. Уваровой титаническое издание тринадцати томов монументальных, не превзойденных по качеству иллюстраций и полноте охвата источников «Материалов по археологии Кавказа». Особый интерес для нашей темы представляет восьмой выпуск «Могильники Северного Кавказа», включающий 381 страницу текста и более 130 прекрасно исполненных таблиц, — настольная книга каждого кавказоведа, к которой мы не раз будем обращаться на протяжении дальнейшего изложения.
В предисловии, написанном П. С. Уваровой, говорится, что с публикацией книги возникла «возможность русским ученым, во-первых, оправдаться перед Европой изданием научного материала, всецело принадлежащего Россия, но до сих пор обработанного преимущественно иностранными учеными, а во-вторых, воспользоваться им для дальнейших трудов и научных выводов, которые станут возможнее и доступнее при материале, собранном в одно целое и более или менее систематизированном» [Уварова, 1900, с. IX].
Превосходное знание обширных коллекций, происходящих с Северного Кавказа, позволило Алексею Сергеевичу и Прасковье Сергеевне Уваровым предложить периодизацию кобанской культуры, выдержавшую испытание временем, так как в ней четко отмечены все основные пограничные вехи развития древних культур Кавказа. Начало кобанской культуры с момента открытия блестящих кобанских бронз отнесено исследователями к последним векам II тысячелетия до н. э. Мы оставляем в стороне вопросы уточнения этой даты, проблемы взаимоотношений кобанской и во многом сходной с ней колхидской культур (или же точку зрения о единой колхидско-кобанской культуре). Нам необходимо проанализировать особенности памятников кобанской культуры, не теряя при этом исторической перспективы. Однако, Прежде чем остановиться на этих вопросах подробно, необходимо выяснить, что вкладывает археолог в понятие «археологическая культура» и какова историческая реальность, стоящая за этим понятием.
Факты и обобщения
Громкие и торжественные диспуты ученых часто превращаются в споры относительно слов и имен, а благоразумнее было бы с них и начать, для того чтобы посредством определений привести их в порядок.
Могильник, поселение или же древний клад и вcе, что происходит из этих комплексов (от обломков глиняных сосудов или отщепов кремня до монументальных сооружений), составляет основную источниковедческую базу археологии. Интересно, как археолог разбирается в море фактов. Какие операции и в какой последовательности производят над материалом начиная с того момента, как он выкопан, попал в руки ученого и оказался запечатленным в виде рисунка, чертежа или перфокарты? Как и с помощью каких дополнительных средств от археологических фактов мы переходим к археологическим научным построениям?
Любой обнаруженный предмет, оказавшись в руках археолога, ставит целую серию вопросов. Прежде всего необходимо сразу же определить, что он собой представляет функционально и морфологически. Уникален ли он или повторение того, что уже известно (то есть здесь проявляется умение различать и отождествлять предметы)?
Нам нужно знать, как этот предмет и аналогичные ему распределены во времени и пространстве, как следует их упорядочить, что им предшествует, с чем они связаны генетически. Таким образом, следует ответить на вопросы, поставленные в определенной последовательности: что, где, когда? Это, собственно, еще описательная, эмпирическая стадия. Далее следуют вопросы, объясняющие это явление. Рассматривая данный археологический материал в системе наших знаний, необходимо понять, как отражают предмет «ли совокупность предметов стоящую за ними реальность — самих некогда живших людей, уровень развития производства и общественных отношений, исторические события и идеологические представления, характер торговых и культурных связей. Тут уже ставятся вопросы, — связанные с интерпретацией фактов (как, почему, каким образом), и для ответа «а них следует применить методы дедукции и индукции, экстраполяции, моделирования, перехода от простого к сложному, вводя уточненную номенклатуру, определяя законы перехода от археологических фактов к историческим построениям и принятые в этом случае допущения и ограничения.
Поэтому история археологии это не столько и не только история раскопок, то есть открытия новых материалов, пусть ярких и блестящих, сколько история изменений наших представлений о возможностях и способах интерпретации материалов и конкретное проявление этих интерпретаций в реконструкции прошлого. Углубление наших представлений характеризуется применением все более точных и эффективных методов познания — будь то новые методы датирования, экспериментальные работы, методы математической статистики и теории информации. На очереди дня стоит переход к углубленному анализу, когда нам важны как конечный результат, так и выработка чутких, тонких и объективных приемов, которые помогут извлечь максимум информации из имеющегося в нашем распоряжении материала. В методике археологического исследования нег еще единообразия и однозначности в определениях, многие положения здесь спорны или неясны, а на часть вопросов до сих пор нет ответов, но поскольку в данной работе нам не раз придется, говоря о кобанской или скифской, сарматской и аланской культурах, оперировать термином «археологическая культура» (в дальнейшем — АК) — одним из фундаментальных понятий археологической науки, то следует подробнее рассмотреть содержание этого понятия и дискуссионные аспекты его толкования.
Для археологов основным предметом исследования являются археологические факты. Прошло уже то время, когда археологическое исследование основывалось на единичных фактах и наблюдениях. Бедой науки нашего времени скорее может стать обилие вещественных источников, когда в результате интенсивных раскопок накапливается огромный полевой материал, который сложно опубликовать без потери информации и еще труднее обобщить, ведь каждые пятнадцать-двадцать лет объем материала по меньшей мере удваивается. Темпы накопления материала не должны слишком сильно опережать развития методик, интенсифицирующих его исследование. Каждый вновь открытый и исследованный памятник (могильник или поселение) всегда в определенной мере уникален и в то же время обладает рядом черт, свойственных достаточно широкому кругу памятников.
Наша задача состоит в том, чтобы наиболее точно определить место изучаемого памятника в ряду других (во времени и пространстве), что и означает отнесение данного памятника к определенному локальному варианту той или иной АК. В явной или неявной форме, но понятие АК присутствует почти в каждом археологическом исследовании. Несмотря на это, «настоящему времени нет единства во взглядах по всем основным вопросам, связанным с интерпретацией археологических материалов в этом ключе.
До сих пор исследователи не пришли к определенному решению относительно того, для каких этапов истории можно говорить о наличии археологических культур[3], каково время существования той, или иной АК, то есть где следует видеть смену археологических культур, а где — этапы одной культуры. Сходный вопрос возникает при определении пространственных границ Культуры и соотношения данной АК с ее локальными вариантами. Ведь нельзя же согласиться с таким явлением, когда одним исследователем несколько памятников с очень узкой датой (а бывает и всего один) интерпретируются как особая культура, тогда как другим эта же группа рассматривается как представляющая определенный этап одного из локальных вариантов культуры (много подобных примеров мы видим, обращаясь к археологии Приуралья; археологии Кавказа, пожалуй, присуща противоположная тенденция).
К настоящему времени можно насчитать около двух десятков теоретических работ, ставящих своей задачей специальное рассмотрение проблемы АК. Начнем с того, что именно большинством исследователей принимается за объект исследования: «элементы» [Жуков, 1929], «группы» [Blume, 1912], «некий организм» [Городцов, 1925], «типы остатков» [Child, 1929] или же «типы находок», «стиль в культурах» [Schuchardt, 1926], комплекс «признаков», [Артамонов, 1949] или «памятников» [Фосс, 1949], «локальные образования», [Брюсов, 1952], «совокупность вещественных признаков» [Удальцов, 1953] или «находок», «Археологические памятники» [Монгайт, 1967; Клейн, 1970; Захарук, 1964] или «группу памятников» [Каменецкий, 1970]. Собственно, в разных по форме определениях речь идет об одном —