– Ещё раз полезешь – зарэжу!
Налившиеся кровью глаза, заходившие на скулах злые желваки, рука, инстинктивно потянувшаяся к несуществующему кинжалу, – всё говорило о том, что этот новобранец не шутит и следующему обидчику не поздоровится.
– Абрек, ты псих, оказывается, надо было сразу сказать, – процедил сквозь зубы посрамлённый дед, после чего разбуженная казарма опять уснула.
Больше к Гейдару никто не лез. Он и сам удивлялся, откуда у него вылетело это «зарэжу»? Никогда раньше ему не приходилось произносить эту чисто кавказскую угрозу, да и, с детства много общаясь с русскими, говорил почти без акцента. «Вот ведь голос крови», – подумал он, засыпая, и дал себе слово, что после армии обязательно постарается побольше узнать о своём роде.
Как ни тяжела была учебка, но и она прошла. Сразу после присяги, когда пришла пора определяться с местом службы, на построении капитан отдал приказ:
– Певцы, танцоры и прочая самодеятельность, шаг вперёд!
Вместе с немногими новобранцами Гейдар сделал шаг вперёд, не отдавая себе отчёта в том, что это был шаг в самую светлую полосу его жизни.
– Вы поступаете в распоряжение капитана Хоменко. Шагом марш к машине! – прозвучала чёткая команда, и солдаты – потенциальные артисты двинулись за шедшим впереди капитаном.
Машиной их доставили в Горький в Дом культуры Советской армии, где уже собралось как минимум человек двести солдат со всего военного округа.
– Небось, начальство едет, надо концерт готовить, – шепнул весёлый, разбитной парень, сидевший рядом с Гейдаром.
– Бери выше, сейчас будут в армейский музыкальный взвод отбирать. Мне браток говорил, что служба там лафа, – отозвался кто-то сзади, – вот я и назвался, кому халявы неохота?
– Да нет, это, наверное, запевал для строя будут готовить, надо же уметь в строе петь, а то вы, салаги, воете, как будто вас за одно место тянут, – авторитетно заявил уже знакомый Гейдару ефрейтор Капшук.
– Вас-то, дедов, зачем учить, у вас ведь дембель скоро? – удивился сосед Гейдара.
– Это, понятно, для того, чтобы за оставшиеся до дембеля дни салаг погонять, чтобы песню не портили. Я вас, салаги, научу музыку любить!
– Мне кажется, это агитбригаду собирают, чтобы потом по колхозам в страду ездить и народ развлекать. Были у нас такие в институте. Вот уж где мы с деревенскими девчонками попели так попели, – мечтательно произнёс один из новобранцев.
– Тебя не за эти песни в армию-то из института выперли? – поинтересовался Капшук.
– Нет. Это я уже в институте после агитбригады никак собраться не мог, вот и загудел.
– Ты что, отличник, что в институт после школы попал? – поинтересовался Гейдар.
– Да, как ни удивительно. Но любовь, она и отличников ломает, мой друг Горацио! – со вздохом ответил лирически настроенный бывший студент.
– Какой он тебе Горацио – он абрек, – тихо, но злобно произнёс не забывший позора Капшук. – То есть бандюга по-ихнему, – добавил он и на всякий случай отодвинулся от Гейдара.
Гейдар был настроен миролюбиво:
– Абрек не бандюга, а человек, изгнанный из аула за какие-то провинности и вынужденный скитаться.
– Вот и получается, что бандюга, как ему иначе прокормиться, как не на дорогах грабить?
Возможно, этот разговор мог бы опять распалить страсти, но в этот момент по рядам солдат прокатилась команда:
– В зал шагом марш!
Небольшой зал офицерского клуба быстро наполнился возбуждёнными от неведения солдатами. Когда все расселись по местам, на сцену вышли двое: пожилой майор и девушка с короткой чёлкой и в какой-то необыкновенной, стоящей колоколом юбке.
– Юбка хороша, а ножки лучше, – шепнул Гейдару, севший рядом бывший студент.
По заскрипевшим креслам, по гулу одобрения, пробежавшему по залу при появлении девушки, стало понятно, что и остальные солдаты в восторге от её ножек.
– Дорогие товарищи! – торжественно начал майор. – Разрешите представиться. Это худрук Дома офицеров Аксёнова Елена Дмитриевна, а я главный капельмейстер объединённого хора Горьковского военного округа майор Певцов Евгений Иванович.
– Прав был ротный, петь будут учить, – зашептал в ухо Гейдару сосед слева.
– Подожди, зачем спешить? – чисто по-кавказски ответил ему Гейдар.
– Дорогие воины Советской армии, – продолжал меж тем майор, – вы, наверное, знаете, что Центральный комитет Коммунистической партии и Правительство Советского Союза выступили с инициативой провести в Москве фестиваль молодёжи и студентов, который должен объединить всю демократическую молодёжь мира и растопить лёд холодной войны.
– Вот бы охранять послали! – не дослушав до конца, опять зашептал сосед слева.
– Разговорчики, – раздался откуда-то сзади грозный шёпот капитана Хоменко, и солдаты, втянув головы в плечи, затихли.
– Вам предоставляется высокая ответственность представлять самодеятельность Вооружённых сил Советской армии на этом форуме, и мы надеемся, что вы не подведёте.
– Ни фига себе! – удивился Студент (так уже звал его про себя Гейдар). – Это тебе не агитбригада – это тебе фестиваль! Но что могут наши раздолбаи, это же готовиться надо, а фестиваль, сдаётся мне, должен быть вроде через две недели.
Как бы услышав его вопрос, майор предоставил слово девушке-худруку, и она, покачивая своей юбкой-колоколом, грудным, хорошо поставленным голосом, выдававшим её вполне зрелый возраст, внесла ясность в вопрос о фестивале.
Фестиваль действительно должен был начаться через две недели. Молодёжь всей страны готовилась к нему целый год, но буквально накануне отдел по делам молодёжи Верховного Совета, которому было поручено проведение фестиваля, хватился, что Вооружённые силы Советского Союза не представлены на форуме, и сейчас по всем воинским округам проходили смотры-конкурсы армейской самодеятельности. Здесь тоже пройдёт такой смотр, на котором будут отобраны лучшие исполнители, которые и поедут на фестиваль. Смотр должен был начаться завтра, а сегодня солдатам необходимо было ещё устроиться на ночлег.
Ночлег был обустроен по-военному быстро и чётко. Солдат вывезли за город, где на самом берегу Волги они разбили походный лагерь с палатками, кухней, умывальниками и отхожим местом. Перед сном была дана команда продумать номера, которые завтра будут показывать на смотре, а утром зарегистрировать свой номер у капитана Хоменко, указав какой реквизит необходим для каждого номера. Чтобы собраться с мыслями и что-то отрепетировать, солдатам дали два часа свободного времени перед отбоем. Суета началась необыкновенная: певцам и танцорам требовались аккомпаниаторы, музыкантам – инструменты, а представителям оригинального жанра – булавы, мячики и прочая дребедень для жонглирования.
Заволновался и Гейдар, так как ему для исполнения лезгинки (а именно её он и собирался представить на смотре) нужен был бубен и тот, кто умеет на нём выбивать необходимый ритм. Ещё в клубе он заметил, что кавказцев среди армейских артистов не было. Однако аккомпаниатор, как это ни странно, нашёлся сам собой. К Гейдару подбежал разгорячённый Студент и без предисловия спросил:
– Ты что, будешь лезгинку бацать?
– Да, а откуда ты знаешь? – удивился Гейдар.
– Мы с матерью позапрошлым летом отдыхали на Чёрном море, так там все кавказцы лезгинку танцевали. Вот я и подумал.
– Я и другие танцы могу. В танцевальный кружок в школе ходил, но хочу лезгинку, только некому мне такт выбивать, а так, без бубна, не очень хорошо будет.
– Не дрейфь, джигит, я к тебе поэтому и подошёл. Я ведь барабанщик. Была у нас в институте джаз-банда, я там на барабане стучал, пока не достучался. Тогда, в Гаграх, научился и лезгинку выстукивать. Хороший ритм, зажигательный, так что подстучу, – успокоил Гейдара Студент и, протягивая руку, сказал: – Давай знакомиться: Александр, можно Сашка.
– Гейдар, – ответил тот радостно. – Саша, а где бубен взять?
– Думаю, в офицерском клубе найдём, а пока я тут бочку железную присмотрел. Сейчас я у капитана попрошу отойти от лагеря, чтобы прорепетировать.
– Не отпустит.
– Не дрейфь, отпустит!
Действительно, уже через пару минут он подбежал к Гейдару и потащил его подальше от лагеря.
– Разрешил пребывать в зоне видимости, в ином случае грозил всё оторвать.
Гейдар уже не интересовался, что собирался оторвать капитан, так как за время учебки понял, что в арсенале воспитательных мер офицеров эта угроза не самая страшная. Лавина мата, которую обрушивали на головы солдат старшины и офицеры, уже перестала удивлять его, выросшего среди школьных учителей и в мусульманской культуре. Сам он ругаться и не только не хотел, но и не мог.
Захватив пустую пятилитровую жестяную банку из-под солёных огурцов, которые накануне съели за ужином солдаты, ребята расположились на небольшой полянке и в наступающих летних сумерках начали репетировать.
– Молодец ты, Гейдар, здорово танцуешь, значительно лучше, чем абхазы. Это я тебе говорю, – сказал после репетиции Сашка, когда они решили немного отдохнуть. – Тебя точно возьмут, а вот меня вряд ли.
– Не дрейфь, – повторяя интонации друга, ответил Гейдар, – если возьмут меня, то возьмут и тебя, так как ты стучишь так, как никто в селе не стучал. Извини, а что это такое – джаз-банд?
– Ты что, не знаешь? – выгнул дугой брови Сашка.
– Нет.
– Во деревня! Это музыкальный ансамбль, который играет джазовую музыку. Ты фильм трофейный «Серенада солнечной долины» видал? – Нет, – ответил помрачневший Гейдар, – я действительно из села, новых фильмов у нас показывали мало, да я и не любитель был ходить в кино. Ансамбль, машина… времени не было.
– Ладно, прости меня, засранца. Нам, москвичам, всегда кажется, что кругом одна Москва, а кто там не живёт – сами виноваты. А «Серенада солнечной долины» – это вещь! Посмотри на гражданке, понравится, у тебя удивительное чувство ритма. Ты полюбишь эту музыку. Меня родители (а они у меня учителя: папаша директор школы, мамаша русский преподаёт) отдали в семь лет учиться на фано, но я это фано в гробу видал, как и их институт, куда они меня с репетиторами затолкали. Я хочу быть музыкантом и стану им. После армии приду и стану. Обязательно джазистом, потому что нет музыки лучше джаза.