Размах строительства в годы первой пятилетки был непредставимо большим в сравнении с предшествующим уровнем экономического развития КАССР, бывшей, как мы уже знаем, республикой аграрной. В 1931–1934 годах, как следует из отчета Совнаркома КАССР IX краевому съезду Советов, в хозяйство автономной республики было вложено 2137 млн рублей, в том числе в 925,6 млн рублей в промышленность (из них 755,3 млн рублей в тяжелую промышленность) и 749,3 млн рублей в сельское хозяйство, в создание сети совхозов и машинно-тракторных станций[52].
Насколько это была огромная сумма, говорит хотя бы такой факт. В 1928/29 году всему Казахстану было начислено сельхозналога после всех скидок и льгот на сумму 15,5 млн рублей[53]. В 1934 году, также после скидок и льгот, колхозники и единоличники КАССР получили начисленный сельхозналог на сумму 13 млн рублей[54]. В 1931 году весь доход от сельского хозяйства оценивался в 35,6 млн рублей[55]. Сумма вложений в сельское хозяйство в 1931–1934 годах эквивалентна суммарному доходу всех крестьян и кочевников в КАССР за 21 год.
Конечно, Казахстан не мог за свой счет профинансировать столь грандиозную программу индустриализации в промышленности и в сельском хозяйстве. Вложения из республиканского бюджета за эти же годы составили 121,5 млн рублей. Все остальное — более 2 млрд рублей — это союзные вложения.
Сколько стоил скот? В 1928 году заготовительная цена овцы составляла 11 рублей за голову, а поголовье овец было 22 116,3 тысячи голов[56], не только в казахских, но и в неказахских хозяйствах. Стоимость всего овечьего поголовья в заготовительных ценах составляла 243,2 млн рублей. Стоимость всего скота в автономной республике на 1929 год можно грубо оценить в 1,2 млрд рублей[57].
Как видим, даже если можно было бы забрать в Казахстане весь скот подчистую, до последней головы, то и этого не хватило бы, чтобы оплатить индустриализацию в одном только Казахстане, не говоря уже о союзном масштабе. Но так ведь и не весь скот был изъят из казахских и неказахских хозяйств. В материалах к партконференциям даны достаточно точные данные о размерах скотозаготовок. Итак, в 1928/29 году (в основном в 1929 году) было заготовлено 687,7 тысячи голов крупного скота и 1064,6 тысячи голов мелкого скота[58]. В 1930–1932 годах было заготовлено 2868 тысяч голов крупного и 5434 тысяч голов мелкого скота[59]. Всего за 1929–1932 годы: 3555 тысяч голов крупного и 6498 тысяч голов мелкого скота. Если считать крупный скот по заготовительной цене коров, а мелкий скот по заготовительной цене овец 1929 года, то общая стоимость заготовленного крупного скота составила 248,5 млн рублей, а мелкого — 71,4 млн рублей, всего — 320,2 млн рублей.
Это пусть профессор Мусин рассказывает легковерным казахам, что индустриализация в Казахстане, которую он назвал выражением великодержавного шовинизма и даже «голощекинской индустриализацией», против которой якобы выступала казахская интеллигенция, всеми тяготами легла на крестьян и кочевников[60]. Цифры это необычайно лживое утверждение, настолько лживое, что даже удивительно его слышать из уст бывшего историка компартии, совершенно опровергают.
Сравним: 2137 млн рублей капиталовложений в КАССР и 320 млн рублей стоимости заготовленного в КАССР скота (не только у казахов, но и у всех остальных). Картина ясная и совершенно очевидная. И вывод тоже очевидный, хотя и неприличный: казахи, даже в совокупности, просто были слишком бедны, чтобы можно было всерьез рассчитывать поживиться за их счет, не говоря уже о столь грандиозном деле, как финансирование индустриализации.
Конечно, и с казахов Сталин что-то взял. Но это больше соответствует известной пословице: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Чтобы основательно содрать с казахов мясо, кожу и шерсть, требовалось еще сначала умножить их стада, увеличить их запашку и вообще приобщить к высокопроизводительному труду. Чем, собственно, Казкрайком ВКП(б) и занимался со присущей ему решительностью и изобретательностью.
В разборе любого исторического мифа, а в особенности лживого, важно установить, кто первый стал о нем говорить. Если читать нынешние публикации, то может сложиться представление, что его состряпали люди, далекие от истории, вроде писателя Валерия Михайлова, не слишком хорошо подготовленные и потому наделавшие ошибок. Но это не так.
Миф о «казгеноциде» создавали хорошо обученные, опытные и авторитетные историки: академик Академии наук Казахстана, доктор исторических наук Манаш Козыбаев, доктор исторических наук Жулдузбек Абылхожин, кандидат исторических наук Кайдар Алдажуманов[61]. Они еще в 1992 году выпустили небольшую брошюру, в которой миф о «казгеноциде» был изложен во всех его основных чертах[62]. До этой брошюрки был еще ряд публикаций, выпущенных в годы перестройки, то есть в 1989–1991 годах, которые также написали и опубликовали известные ученые Казахской ССР, в частности демограф, научный сотрудник Института философии и права АН КазССР, впоследствии ректор Центрально-Азиатского университета, доктор политических наук Макаш Татимов. Именно Татимов впервые вывел и опубликовал цифру погибших от голода казахов — 2020 тысяч человек[63].
Манаш Козыбаев, один из родоначальников мифа, был главным редактором Казахской Советской энциклопедии и директором Института истории, археологии и этнографии им. Ч. Ч. Валиханова АН КазССР, депутатом Верховного Совета КазССР. Как рассказывает Кайдар Алдажуманов, в ноябре 1991 года по инициативе Козыбаева Президиум Верховного Совета КазССР создал государственную комиссию по изучению обстоятельств голода и массовых репрессий. В нее вошли Козыбаев (председатель), Алдажуманов, юрист, академик АН КазССР Гайрат Сапаргалиев и Татимов. Были в составе еще участники, которых Алдажуманов в своем интервью почему-то не назвал по именам. Члены комиссии поработали в архиве КГБ и выдвинули как раз те тезисы, которые и стали основой мифа о «казгеноциде». Алдажуманов особо подчеркнул: «В заключении нашей комиссии было написано, что трагедия в Казахстане в период 30-х годов носит черты геноцида»[64].
В декабре 1992 года Президиум Верховного Совета Казахстана утвердил результаты работы этой комиссии, они были опубликованы (очевидно, брошюра 1992 года также относится к числу опубликованных по итогам работы комиссии материалов) и стали своего рода официально признанной в Казахстане исторической истиной. Об этом обстоятельстве нынешние пропагандисты мифа о «казгеноциде», скорее всего, забыли, раз теперь требуют официального политического признания этого мифа.
Академик Козыбаев был главным редактором Казахской Советской энциклопедии. Это очень важный факт во всей этой истории. Из того, что Козыбаев редактировал энциклопедию, прямо вытекает, что он был в курсе всех перечисленных аспектов истории КАССР, в частности истории индустриализации в автономной республике. Он хорошо знал про все крупные стройки: Риддер, Коунрад, Балхашский комбинат, Караганду и многие другие. Козыбаев, конечно, имел доступ во все архивы КазССР и союзные архивы, под его началом был большой коллектив историков, в том числе специализировавшихся на вопросах истории советского Казахстана. Так что академик мог получить информацию любой степени детализированности по любому историческому вопросу.
И при всем при этом Козыбаев был сочинителем исторического мифа, изначально построенного на вранье, противоречащего всему, что было известно о хозяйственной политике Казкрайкома ВКП(б) в начале 1930-х годов. Даже более того, Козыбаев лично участвовал в создании и, похоже, даже руководил созданием мифа о «казгеноциде», который для казахов имел самое оскорбительное звучание и выставлял их безвольными, робкими слабаками, не способными дать отпор немногочисленным уполномоченным.
Многочисленные ученые степени и регалии, или даже награды, как орден «Құрмет» и знак «За заслуги в развитии науки Республики Казахстан», как у Алдажуманова, как видим, далеко не всегда являются гарантией доброкачественности всего того, что выходит из-под пера того или иного историка. Даже напротив, степени и регалии иногда способствуют утверждению и закреплению лживого исторического мифа, такого как миф о «казгеноциде». Однако было бы неправильно предаваться эмоциям и сводить весь вопрос к тому, что именитые казахские историки грубо попрали принципы научной объективности. Они достаточно хорошо знали историю советского Казахстана, чтобы понимать, что они занимаются ее извращением, стало быть, делали это сознательно и умышленно. Для этого у них были какие-то причины.
Некоторые из этих причин, побудивших казахских историков взяться за извращение истории советского Казахстана, лежат на поверхности. Провозгласивший независимость Казахстан не мог, конечно, дальше существовать в виде советской социалистической республики; он должен был получить другую основу, и эта основа должна была быть только казахской.
Однако возникла серьезная проблема, состоящая в том, что казахская нация вовсе не соответствовала своему предназначению стать основой нового государства. Она попросту не была оформлена, не имела должного сплочения и единства, в частности, у нее не было опорного пункта, вокруг которого можно было бы это сплочение и единство создать в долгосрочной, исторической перспективе.