Истории этих загадочных племен посвящено в научной литературе немало страниц, но достоверных выводов немного. Во всяком случае, до переправы через Яксарт племена жили много восточнее. Собственно сакской группой племен в этом перечислении были сарауки (сакараваки, в более точной передаче — сакарауки). Их имя теперь достаточно надежно объяснено на древнеиранском языковом материале: сака раука «светлые саки» [Грантовский, 1975, с. 79]. Скорее всего, именно их называет саками китайская династийная история, когда повествует об изгнании усунями народа сэ из Семиречья. Судя по туманному сообщению автора IV в., Оросия, пользовавшегося ранними источниками о связи дахов и сакарауков с «рекой Ганг», ушедшие из Семиречья сакарауки обосновались первоначально в царстве Канг на средней Сыр-Дарье, именуемом в китайских источниках Кангюй. Лишь по прошествии многих лет сакарауки, вместе с асианами и тохарами, завоевали Бактрию и там были «погублены».
Если эта реконструкция событий верна, то сакарауки, «светлые саки», и были теми самыми племенами, которые в V–II вв. до н. э. владели Семиречьем; их вождей хоронили в Бесшатыре и к роду вождей сакарауков принадлежал юноша из Иссыкского кургана.
Сакские племена Казахстана были прямыми потомками андроновского населения — ариев и туров, дахов и данов Авесты. Этот неоспоримый вывод подтверждают археологи, проводящие прямые линии связей между андроновской и сакской культурами, а также антропологи, установившие генетическую преемственность населения сакского времени от населения эпохи бронзы [Акишев, Кушаев, с. 121–136; Исмагулов, с. 33]. Вместе с тем, установлено, что с начала сакской эпохи у обитателей казахстанских степей появляются монголоидные примеси центральноазиатского происхождения, сказавшиеся на их облике. По словам В.П. Алексеева «широкий пояс евразийских степей… на век-два раньше середины I тыс. до н. э. заволновался. Через него потянул ветерок с востока, население стало впитывать этнические влияния центральноазиатского происхождения. Среди европеоидов появились люди какого-то чужого, малознакомого облика — с жесткими черными волосами и раскосыми глазами… Этих людей было мало, единицы, но потом, к началу нашей эры, их количество стало увеличиваться» [Алексеев, с. 255].
Главным прорывом из века бронзы, из мира авестийских ариев, в железный век, век скифо-сакских племен, был прорыв в образе хозяйственной деятельности, и, соответственно, в образе жизни. Знамением прорыва стало сложение кочевого скотоводческого хозяйства. Переход к кочевничеству вовлек в хозяйственный оборот огромные незаселенные и неиспользовавшиеся ранее междуречные степные пространства. Изменившееся в позднеандроновскую эпоху стадо, где крупный рогатый скот все более заменялся лошадью, не требующей повседневного ухода и способной к тебенёвке, позволило в начале I тыс. до н. э. резко удлинить маршруты перекочевок и сделать их сезонными. Однако, вместе с ростом стада и специализацией хозяйства, возросла зависимость населения степи от погодных и климатических колебаний и состояния пастбищ. Любой сбой в природных циклах создавал кризисную ситуацию, которая не полностью компенсировалась ослабленным земледелием на зимниках, в поймах рек и ручьев. Обусловленность миграций, завоевательных походов, набегов кризисными изменениями в кочевом хозяйстве смутно сознавали и сами кочевники (вспомним цитированные ранее слова Лукиана). Не исключался и временный возврат к оседлому или полуоседлому быту и даже к ирригационному земледелию части племен союза, что, например, наблюдается археологами у дахов и массагетов нижней Сыр-Дарьи. Оседание стимулировалось и резким расслоением племени по уровню богатства, по величине стада, находившегося в собственности разных семей. Беднейшие семьи неизбежно оседали.
Кочевой быт в казахстанских степях полнее описан в других разделах книги. Пока же заметим, что появление кочевого хозяйства было наиболее рациональным ответом общества на изменение природной среды, резкий рост народонаселения в конце эпохи бронзы и усилившуюся военную опасность. Последняя была обусловлена появлением всадничества и созданием войска конных лучников — подвижным, тактически пластичным, обладающим огромными возможностями быстрых и длительных перемещений и высокой поражающей силой оружия.
Высоким боевым качествам сакских воинов и удивительной резвости их коней античные авторы посвятили немало строк. Остановимся на одном, отнюдь не военном, а спортивном эпизоде, характеризующим еще и этические нормы саков. Ксенофонт (434–355 гг. до н. э.), долго живший при персидском дворе, рассказывает: «Персидский царь устроил конные ристалища для всадников, представлявших разные народы. Длина беговой дорожки была определена в пять стадиев (около одного километра — С.К.). Когда начались бега, то какой-то молодой сак вырвался вперед и достиг финиша, оставив всех остальных всадников почти на половине дорожки. Персидский царь предложил саку царство в обмен на коня, но тот отказался, заявив, что отдал бы коня лишь в обмен на благодарность храброго человека» [Цит. в изложении И.В. Пьянкова: Пьянков, 1975, с. 37].
В суждениях о социальном устройстве сакского общества скудость письменных источников заставляет более полагаться на археологический материал. Действительно, различия между громадными погребальными сооружениями знати и рядовыми погребениями наглядны и впечатляюще убеждают в далеко зашедшей дифференциации общества. Имущественная поляризация внутри племен усиливала, конечно, и социальное расслоение всего общества, но далеко не всегда играла решающую роль для статуса его членов: Принадлежность к знатному роду или личная воинская слава были не менее престижны в сакских племенах.
Сакские «цари» и «царицы», упоминаемые античными источниками, обладали немалой властью, они решали вопросы войны и мира, посылали послов и заключали союзы, возглавляли войско. Во времена Ктесия (конец V–IV вв. до н. э.) страна саков не входила ни в одну из ахеменидских сатрапий, а царь саков считался не подданным, а союзником персидского царя [Пьянков, 1975, с. 32] Однако, пределы их власти внутри племен неясны. Царская власть сохранялась в одном роду. Арриан упоминает о случае, когда умершему «царю» наследовал его брат. Более неопределённы сообщения о наследовании власти «царицами» — все сведения о них содержатся в явно легендарных повествованиях или связаны с литературными сюжетами.
Роль народного собрания отмечена только единственным сообщением о переговорах Александра с «царем скифов» после неудачного для саков (вероятно, дахов) столкновения на Танаисе. «Царь» не считает этот бой войной, так как напала на македонцев, по его словам, сакская вольница, а «скифский народ в целом» войну Александру не объявлял. Возможно, этот случай свидетельствует об ограничении власти вождей решениями и властью народного собрания, т. е. всех взрослых мужчин племени.
В числе институций «царской» власти Арриан упоминает «сатрапов», т. е. поставленных «царем» управителей в какой-либо местности или племени. На втором месте названы «могущественные мужи скифской земли», т. е. военно-племенная аристократия. Вообще же сведения о сословиях у саков отсутствуют и их существование возможно предположить лишь по аналогиям. Так, упоминание у массагетов пехоты, быть может, свидетельствует о безлошадных членах сакской общины. Свидетельства греческих авторов о скифах Причерноморья, выделяющих, кроме племенной знати и рядовых общинников, еще и сословие жрецов вполне допустимо распространить на саков.
Духовная культура и религия саков реконструируются скорее по памятникам искусства, чем по письменным памятникам. Близость представлений саков о мире богов с уже упомянутыми религиозными воззрениями ариев (в частности, общий для них культ Митры) позволяет опустить эту тему. Во всяком случае, скифская эпоха в казахстанских степях была ознаменована такими шедеврами артистического мастерства, связанными с мифологией и пантеоном саков, представления о которых могут дать только специальные работы [см., например, Алишер Акишев, 1984].
Непосредственными продолжателями сакских традиций были, в первые века н. э., усуни в Семиречье и царство Канг (Кангюй) в присырдарьинских оазисах и западной части Семиречья. Появление во II в. до н. э. на территории древней авестийской «Кангхи, высокой и священной» царства Канг скорее всего связано с переселением сюда части юэчжийских (тохарских) и сакараукских племен, поделивших с усунями прежние земли заяксартских и семиреченских саков.
Однако подлинное изменение этнической, расовой и культурной обстановки связано с поистине эпохальным событием — Великим переселением с Востока в евразийских степях.
Глава 2Великое переселение с востока
Серебряная бляха из погребения шаньюя. Гуннский могильник Ноим-Ула, I в. н. э., Монголия.
В течении I тыс. до н. э. — первой половине I тыс. н. э. оседлое население и кочевые племена в полосе степей и гор между Нижним Поволжьем и Алтаем были преимущественно носителями индоевропейских языков. Вместе с тем, уже тогда, в результате интенсивных и постоянных миграций населения в евразийских степях, на территорию Казахстана и Средней Азии постоянно проникали более или менее компактные группы не только индоевропейских, но также протоугорских племен из Западной Сибири и Приуралья, и так называемых алтайских племен из Восточной Сибири и восточной части Центральной Азии. «Алтайскими» эти племена названы условно; первоначально они формировались значительно восточнее Алтая, на огромной территории южной полосы Сибири, между Енисеем и Тихим океаном, в Монголии, Маньчжурии, и в нынешних провинциях Северного Китая. Во II–I тыс. до н. э. в среде «алтайских» племен постепенно сформировались пратюрко-монгольская и пратунгусо-маньчжурская языковые общности. Внутри первой из них в середине I тыс. до н. э. началось сложение прототюркских и п