и больше ничего.
Андрей Бильжо. Тайны Егора[16]
Накануне Дня Победы, 9 мая, я забирал своего внука Егора из школы. Он учился тогда во втором классе. На школьной спортивной площадке, обнесенной высокой сеткой, под песню Булата Окуджавы из фильма «Белорусский вокзал» маршировали старшеклассники.
«А нам нужна всего одна победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим…» – доносилось из рупора.
Класс маршем проходил по периметру спортивной площадки, подходил к столу, за которым сидели директриса, физрук и завуч, кто-то один из старшеклассников рапортовал. И все маршировали дальше.
Мальчики были в школьной форме, а девочки почему-то в голубых мини-юбках и в киверах – головных уборах Отечественной войны 1812 года.
Я не выдержал, глядя на этот абсурд, и отпустил какую-то шутку.
Егор посмотрел строго на меня снизу вверх и твердо сказал: «Андрей, столько народу погибло во время войны. Что ж, и помаршировать нельзя?»
Прошли годы. Мальчик вырос и учился уже в другой школе. И вот однажды в минуты откровения он рассказал мне про свою первую учительницу, Наталью Владимировну.
Я помню эту Наталью Владимировну хорошо. С торчащим животом, она казалась беременной. Но по возрасту беременной она точно быть не могла. Немытые волосы сосульками едва достигали плеч. Глаза слегка навыкате на красноватом лице.
Тогда сказать что-то критическое в адрес Натальи Владимировны мальчику было невозможно. Тут же ты становился его врагом. Суждения ее не обсуждались! И вот оказывается…
Андрей, а знаешь, Наталья Владимировна перед завтраком показывала нам в классе кадры блокадного Ленинграда. Как умирали от голода дети. И мы все должны были смотреть на экран. Она пристально следила за этим.
Кто-то из детей плакал.
А потом мы ели подгоревшую рисовую кашу. Давясь. Наталья Владимировна доедала эту кашу за теми, кто не мог ее доесть.
А еще она подбирала упавший хлеб и съедала его, называя нас идиотами.
У нее был тайный чуланчик, в котором, кроме скелета, она хранила сделанный своими руками из лего Московский Кремль. Крайне редко, когда у нее было хорошее настроение и приливы патриотизма носили положительный характер, она нас собирала, открывала эту темную тайную комнату и, показывая на Кремль, говорила: «Помните, дети, в этом Кремле работает любимый нами президент Владимир Владимирович Путин!» Потом делала паузу, смотрела на нашу реакцию и закрывала тайную комнату со скелетом и Кремлем с Путиным на ключ.
А еще, Андрей, у нас была учительница хореографии, которая считала, что чеснок лечит все болезни, и ела его много и с утра.
Плотный запах чеснока стоял в актовом зале.
Но особенно тяжело было нам переносить момент приближения учительницы, а подходила она очень близко. Брала за плечико и показывала движение.
Танцевали мы под запах чеснока два танца – французский танец Утят и танец Чебурашки. Этот танец, видимо, придумала она сама. Надо было взять себя за уши, тогда руки, согнутые в локтях, становились как бы большими ушами. Затем локти нужно было соединять и разводить. Соединять и разводить. Типа, хлопая этими условными большими ушами.
С тех пор Андрей, Чебурашка и запах чеснока у меня тесно связались.
Вот так, спустя годы, мы узнаем про детство наших детей и внуков. Иногда рассказывая им про свое. Что-то наверняка скрывая.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
Скажу честно, что Всесоюзную пионерскую организацию имени В. И. Ленина я не любил. Не любил, несмотря на то, что 19 мая, в День пионерии, в метро пионеров пускали бесплатно.
Я не любил пионерскую организацию за весь этот пафос, сборы, дружины, горны, барабаны, знамена, линейки… Пионерок любил, а вот пионерскую организацию нет. А тут вдруг меня отправили в пионерский лагерь.
Я всегда отдыхал часть лета с родителями на Черном море. Часть – с бабушкой на даче. А тут вдруг раз – и в пионерский лагерь. За что?! Если бы вы знали, как мне было там плохо! Нет, я был общительным, моторным и задиристым мальчиком. Но мне было там плохо.
Короче говоря, мои отношения с коллективом не сложились. Над шутками моими не смеялись, шутки окружающих сверстников мне были не смешны. Когда ночью на меня высыпали зубной порошок, я проснулся в ужасе. Мне снилось что-то хорошее, нежное, розовое. И вдруг – бац! – этот кошмар, какая-то мерзость на лице. Я до сих пор помню это отвратительное чувство. Я замкнулся и тихо страдал. И вот, когда мы пошли однажды в поход за территорию лагеря, я совершил побег.
Знаю, это был нехороший поступок. Глупый. Но я хотел свободы! Я убежал от пионеров недалеко. Я слышал их голоса в лесу, но я был свободен и один. Я лежал на траве, глядя на небо и плывущие облака. Банальная киношная чушь.
Потом отряд заметил потерю бойца. И меня стали искать. Лес начали прочесывать шеренгой с криками: «Бильжо! Бильжо!..», а я, маленький противный пионер Бильжо, уходил от хороших пионеров, прятался в кустах, при этом хитро держал своих преследователей в поле слышимости.
Спустя какое-то время вызвали еще отряд пионеров. Приехали вожатые. Стало темнеть. Мне казалось, что это какой-то фильм про фашистов, где главную роль партизана играю я. Ситуация заходила в тупик. Уехать домой я не мог (нет денег, ключей от дома), да и был я не настолько отчаянным.
Оставалось одно – сдаться в плен хорошим пионерам. И я сдался.
Что потом было? Было то, что я больше всего не любил. Этот самый пафос: горн, барабан, знамя, линейка, и я перед строем.
– Как ты мог, пионер Бильжо? Ты всех подвел! Ведь ты же член пионерской организации! Мы сообщим…
Я уже не слышал этой речи и думал о чем-то своем.
Заметьте, эта история была еще до фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!»
Потом как-то все рассосалось.
Рассосалось и детство. Счастливая безоблачная пора.
Это огромное взрослое заблуждение про «счастливую пору»… Так как взрослые проблемы вырастают из детских, а их в детстве огромное количество.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
Маша Вильямс. Миша[17]
Дача была идеальна. Недалеко от города, но в стороне от шоссе. Рядом – лес, поле, озеро с купальней, речка – на выбор. Дом деревянный, двухэтажный, с камином. За окнами – большой сад и огород, где все росло как попало и для удовольствия, а не для скучных заготовок впрок. Ягоды собирать можно было целый день. А еще читать заданного на лето Паустовского или Гайдара. Или играть в бадминтон. Или купаться.
Но Миша не просто не любил эту дачу – он ее ненавидел. Она принадлежала родителям Мишиного одноклассника, а им, в свою очередь, досталась от деда-генерала. И родители Вовы каждое лето приглашали Мишу «погостить».
Миша и Вова росли в соседних домах, ходили в один детский сад и в одну школу. Они родились с разницей в несколько дней. Оба были мальчиками «из хороших семей», а такие мальчики, по мнению родителей, обязаны были дружить или хотя бы общаться. Мальчики, однако, не дружили, в школе общались мало, поэтому летом, вынужденно оказавшись вместе, скучали и с переменным успехом терпели друг друга, считая дни до конца каникул.
Но Вова был побойчее, чувствовал себя на своей территории и к Мише относился чуть свысока, постоянно подкалывая и задирая его. Миша сносил это молча, зная, что ответить быстро и остроумно все равно не сможет, а только неуклюже нагрубит в ответ. Родителям Вовы Миша тоже не очень нравился, и он чувствовал это. Если бы нашелся другой мальчик «из хорошей семьи», они бы, как ему казалось, тут же позвали его погостить вместо Миши, но такого мальчика, по их мнению, в классе не было. Потому и походы за грибами, и купание в речке, и даже просто совместное сидение на террасе было для Миши мучительным: он нервничал и везде чувствовал себя лишним.
На дачу часто приезжала генеральша, вдова первого владельца дачи. Последний раз она привезла два пакетика конфет «Осенний вальс» – один для Вовы, второй для Миши. Миша пробовал такие, они ему очень понравились. Мысль о том, что он получит в свое распоряжение целый пакет, немного примирила его с дачной тоской. Конфеты лежали на кухне в хлебном ящике, а вся семья обедала. Генеральша громко смеялась, рассказывала истории, которые даже Миша слышал не единожды. Голос у нее был неприятный. Мише опять стало тоскливо, и он, не извинившись, ушел из-за стола. Вова, тоже заскучав, увязался за ним. Они попытались поиграть в какую-то старую настольную игру, но дело не клеилось: Миша думал о конфетах и был рассеян, а Вова думал только о том, чтобы выиграть, поэтому часто ошибался.
Из-за чего начался очередной спор, они и сами не смогли бы вспомнить. Но в конце Миша, желая отыграться за все свои мучения разом, сказал Вове, что его бабушка-генеральша много о себе думает и что, имея привычку говорить «звонит», лучше не говорить вообще. Вова впервые не нашел что ответить. А Миша, расстроенный, раздраженный, улегся на раскладушку и не вставал до вечера.
Вечером генеральша уехала, а Миша все ждал, когда ему отдадут его подарок. Он видел, что мать Вовы переложила оба пакетика из хлебницы на самую верхнюю полку шкафа. На следующий день он тоже ничего не получил. Миша не знал, что и думать, никак не связывая свою речь по поводу генеральши с тем, что родители Вовы не отдают ему конфеты. Он решил, что мама Вовы просто пожадничала и, как только он, Миша, уедет, она тут же отдаст оба пакета своему любимому сыночку. Мысль о том, что взрослый человек отнял у него, ребенка, подарок, да еще такой вкусный, была просто ужасна. Он разнервничался до такой степени, что ночью описался.
Стало совсем невыносимо. Признаться в том, что случилось, Миша не мог. Он аккуратно застелил кровать, весь день старался не заходить в комнату, а вечером, дождавшись, когда Вова заснул, быстро залез под одеяло. Сначала было очень холодно и противно, но потом матрас нагрелся и Миша, пару раз всхлипнув и мысленно обругав Вовку и всю его семью, заснул.