ДЕВОЧКА. Да, спасибо. Только больше не приносите, их тут и так дают.
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ (давит кнопку звонка). Вот-те на-те… (Еще давит.)
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Мама?! Мам! Мам, это ты тут?
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Данечка! Сынок, это я, я мама твоя! Даня! Почему мне не открывают, пойди, сынок, спроси! Скажи, передачу я принесла!
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ (слезно). Мам, седня не передачный день же… Среда-суббота, а седня не возьмут, наверно…
МАЛЬЧИК. Ни вазьму-у-уть… (Катает машинку.)
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Сынок! ну спроси какую-нибудь тетю, сестру там, нянечку, врача спроси – я ж полгорода ехала!
МАМА (раздраженно). Женщина, можно как-то орать потише? Ребенок вам правильно говорит, сегодня только день встречи с теми, кто еще не гуляет. Все гуляют там, кроме новеньких. Вас врач смотрела? Вам разрешили передачу не в нужный день?
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ (растерянно). Нет… я первый раз… я думала, можно…
ПАПА. Ну знаете, как в детстве – индюк тоже, знаете, думал!
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Мам, я щас спрошу, не уходи, не уходи, не уходи, я быстро, не уходи! (Убегает.)
МАМА. Скажи, ты уроки слушаешь?
ДЕВОЧКА. На кой.
МАМА. Нет, ну все-таки я понимаю, что нет специалиста тебе, но ведь скучно так, посидела бы, послушала.
ДЕВОЧКА. Математику послушала? Химию, физику?
ПАПА. А что, а полезно все равно! Все равно слушать – это представлять! Химию представлять, таблицу Менделеева.
ДЕВОЧКА (иронично). Че, правда? Прям таблицу? Прям Менделеева?
ПАПА (не сдается). А что, и слушать! И вникать, и постараться… понять как-то постараться… там, буквы латинские ты же читала уже! Цифры! Валентность – это же интересно, это научно…
МАЛЬЧИК. Мама, я писять хотю… Алёся, отклой двель… писять… а-а-а…
МАМА (раздраженно). Дмитрий, ты мешаешь! Потерпи! Я тебе сказала когда – пьешь сок – потом терпи! Ты терпел? Теперь терпи, я говорила не пить, чтобы не терпеть тебе потом!
МАЛЬЧИК. А-а-а! (Швыряет машинку, попадает в ногу Женщине с сумкой.)
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ (от неожиданности). Ой, мать твою!.. больно! Мальчик, ты дебил, что ли?!
ПАПА С МАМОЙ (одновременно). Женщина! Вы что?!
МАЛЬЧИК (заинтересованно). Тетя сказала…
ДЕВОЧКА (смеется). Митька, что сказала тетя?
МАМА. Замолчи! Замолчи!..
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Мама! Мама, ты тут? Я тут! Я позвал! Они сказали – нельзя, но щас придет там одна тетя Соня Егорова, она хорошая, мам, мам, ты тут?
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Данечка, я здесь, здеся, я жду, я подожду, мой хороший, скажи, ты хорошо себя ведешь? Хорошо ведешь?
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. …Я хорошо…
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ (понижая голос). Даня! Данечка! Скажи, ты… ты хорошо себя с ребятками ведешь, да? Ты… ты спокойный, Данечка, сынок? Ты не злишься больше на маму? На бабушку, не злишься на нее больше? Бабушка тебе тут… передала…
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Бабушку – не люблю! ничего не люблю ее больше! я ее потом опять побью!
МАМА. Какой агрессивный мальчик, ужас.
ПАПА. Ну-ну-ну, не наши дела, не наши.
ДЕВОЧКА. Отличный пацан. Мне всегда воды приносит с кулера, и в руки прямо стаканчик вставляет, держит, чтобы я не уронила. Говорит, это как ты смогла глаз себе сама, я бы не смог. Просил очки померить, ты почему не видишь глазом, который остался, я не понимаю, говорит. Я очки не дала. Но он такой, норм. Другие еще хуже.
ПАПА. Неприлично такие вопросы, беспардонно так! Я матери сейчас этой объясню…
ДЕВОЧКА. Папа!..
МАМА. Не надо, Эдик!
МАЛЬЧИК. Пися-я-ять…. папа, не надо, папа не надо, папа не надо, не да па, па не да, но де па…
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Женщина, Казанцева, сегодня не приемный день передачный! Завтра, в среду приходите, это же время!
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Простите! Простите пожалуйста! Можно вас попросить взять сегодня! Я отгул брала, у вас время такое неудобное, а что день не этот, я не знала! Мне завтра не дадут!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Не могу, у нас сегодня электричество перемкнуло, мы все холодильники на помывку поставили, повыкидали все, что портится.
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Мама, ты что принесла?! Конфетки, мармеладки принесла? Они не портятся, теть Сонь, мы с ребятами их сразу…
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Да, да, сушки-конфетки-сок! Сок фабричной упаковки! не надо холодильник! Пожалуйста, женщина, я полгорода проехала с черт-те чего откуда, с Зябликова, я прошу вас, пожалуйста примите!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Ну хорошо, я сейчас открою, Казанцев, ты уходи, дружочек, сегодня вам свидания не положено еще, ты новенький, тебе нельзя.
МАЛЬЧИК. Не полозено… мам, дай пить. Мам, пить хотю.
ДЕВОЧКА (встает, держится рукой за край стола). Ладно, мам, меня ждут уже, наверное. Девочки ждут, я пойду. Яблоки не неси завтра.
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ (внезапно). А этим почему свидание положено?
ДЕВОЧКА (спокойно). Потому что я не новенькая, а хреновенькая.
МАМА. Леся, что ты?!
ДЕВОЧКА. В смысле, хроник. (Папа вскакивает помочь ей дойти до двери, держит под руку, Девочка все равно старается ощупью делать что-то сама.)
МАЛЬЧИК (обнимает сестру за ногу). Алёся, Алёся, хотю на лучки…
ДЕВОЧКА (ласково). Слезь с ноги, Мить, мешаешь…
МАМА (целует). Пока, солнышко, все-таки причешись, когда разрешат… и туалетной бумагой протри, намотай на руку, в воду и потри там, шею потри, а то ну так некрасиво!..
ПАПА. Пока, доча, до завтра!
МАЛЬЧИК. А я не до завтла! А я завтла с няней! Мам, пи-и-ить!.. (Уходят.)
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ в открывшуюся дверь передает сумку, из-за толстой низкорослой женщины торчит вихрастая голова мальчика лет 8.
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Данечка!..
ДАНЯ. Мамочка!..
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Сынок! Сынок, веди себя хорошо! Тогда будешь с мамой снова! Снова будешь! Если будешь хорошо… и бабушку если не будешь любить, я тебя тоже не буду любить, слышишь, Даня?!
ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Не буду! Не буду любить бабушку! буду только тебя!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Казанцев! быстро в палату! Бегом!
СЛЕПАЯ ДЕВОЧКА. Пока, пап, мам, Мить… до завтра…
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Казанцев! Накажу! Отойди от дверей!
ДЕТСКИЙ ГОЛОС. А-а-а!
ЖЕНЩИНА С СУМКОЙ. Я ухожу! Я ухожу! Я приеду… в субботу приеду! Мы приедем! Ты веди себя хорошо только, тогда приедем! Пока, сынок! Пока, маме на работу надо! (Уходит.)
ГОЛОС ДЕВОЧКИ. Дань, пойдем. Дань, не плачь. Хочешь очки. На, надень.
Борис Минаев. В отделении запрещается уединяться[20]
Памяти Бориса Зиновьевича Драпкина
Шестая детская психбольница в те годы была заведением всесоюзного значения – огромным, в общем-то, учреждением, куда попадали особо трудные, запущенные дети не только из Москвы, но и из самых разных уголков СССР. И не только дети. В их пятнадцатом отделении лежали и подростки-старшеклассники, и выпускники, и абитуриенты, попадали сюда и люди постарше (как они там договаривались, насчет детской больницы, в строгое советское время, одному богу известно), и студенческого возраста, и уже работающие, ну, скажем, Курдюков или Цитрон, но таких было немного, раз-два и обчелся.
В пятнадцатом отделении лежали в основном заики, то есть люди с той или иной степенью логоневроза – по-разному выраженного, с разным сопутствующим букетом, но не только: у кого-то была психастения, или как потом стало модно говорить, акцентуация характера.
Лева ненавидел больницы, с их особым больничным запахом, противной пищей, тусклым светом в длинных коридорах, стонами «тяжелых» по ночам, с визгливыми интонациями сестер – он это дело знал хорошо, с раннего детства, со своим букетом: гланды, аденоиды, гнойный гайморит, порок сердца, расширение каких-то там вен в самом неприличном месте, которое (расширение) вдруг стало отдаваться особой, ужасной болью, пока его не разрезали под общим наркозом, – в общем, полный букет, и когда мама сказала, что с его тяжелым заиканием надо что-то делать, через год уже пора готовиться к поступлению в вуз – и надо ложиться в больницу, он растерялся.
И сначала дико засопротивлялся, и тогда мама сказала:
– А экзамены ты хочешь сдавать? – и дело было решено.
Словом, в больницу он отправлялся с самым тяжелым сердцем, но неожиданное ощущение, что это совсем другая больница, появилось сразу, как только они с мамой, отойдя от метро «Ленинский проспект», перейдя через пыльный мост с трамвайными путями и миновав пару кварталов с пятиэтажками в глубине многочисленных Донских проездов, углубились за больничные ворота в аллею.
Сразу, в первые же дни было полно этих парадоксальных моментов – но, конечно, больше всего запомнился один, самый главный…
Когда буквально на второй день, в субботу (после сеанса), он попал в актовый зал на танцы (дурдом в квадрате – танцы в больнице, ну не бред ли сумасшедшего), он стоял и глупо ухмылялся, глядя на танцующих психов и заик, никаких людей в белых халатах, санитаров, сестер, врачей не было и в помине, поставили на проигрыватель пластинку, кто-то зычно крикнул: «Бе-е-лый та-а-нец!», закружились пары, и к нему подошла высокая девочка с соломенными волосами, почему-то без бровей и без ресниц, отчего ее синий взгляд сквозь глаза-щелочки искрился особенно сильно, и просто сказала: «Пойдем?»
И он вдруг понял, что не сможет отказать, да я не умею, ничего, сейчас будем учиться, клади руку вот сюда, эту сюда, старайся следить за моими ногами, ой, извини, ничего страшного, хотелось одновременно следить и за руками, и за ногами, и за глазами, он пару раз наступил ей на ногу своим ботинком, она засмеялась, ну, веди меня, как это, ну веди, веди, ты же мужчина, должен вести, вот так, вот так, отлично, делаешь большие успехи, просто очень большие успехи, теперь следующий урок, называется «дистанция», то, как ты меня держишь, называется пионерская дистанция, понял или нет, ты ведь уже комсомолец, и тут он понял, и взял ее крепче, и ощутил ее грудь, и она опять засмеялась, так я не смогу, да и ты тоже, чуть понежнее можешь, помягче, вот… вот, а говоришь, не умеешь, все ты умеешь, а как тебя, кстати, зовут, Лева, а меня Нина, ты здесь давно, только второй день, тебе повезло, а я уже целый месяц, а танцы всего во второй раз, и пошел разговор…