— Мы с тобой пешки, браток. В шахматной партии для преимуществ в позиции весьма часто жертвуется качество. Могучую ладью отдают за коня и пешку. Как бы нам с тобой в этом размене съеденными пешками не оказаться.
— Не мы, а кто-то из нас. Один, — поправил его брюнет и вдруг негромко и страшно приказал: — Руки за голову!
Неизвестно откуда выпрыгнувший браунинг черным зрачком уставился в правый глаз шатена. Шатен послушно сложил ладони на затылке — будто потягушеньки собрался делать. Брюнет за грудки поставил его на ноги и, не опуская браунинга, подробно и умело обшмонал. Пустой шатен был, совсем пустой. Даже без ножа. Ничего не говоря, брюнет вернулся на свое место, Шатен тоже присел. Спросил почти своим голосом:
— Ты зачем это сделал?
— Потому что я тебя боюсь. Вертишься, загадками говоришь. В последний раз спрашиваю: зачем звал? — Брюнет неспешно засунул браунинг за поясной ремень.
Шатен налил себе одному полстакана «Джима Бима» и выпил его разом. Без разговоров об особенности употребления этого продукта. Не закусил, не запил, ладошку понюхал. Сказал наконец главное:
— Линять нам с тобой надо, пока не поздно.
— Линять нам с тобой некуда. Если захотят, всюду достанут.
— Я ксивы подходящие могу спроворить, и за бугор. Зелени-то кой-какой подкопил?
— Какая это зелень!
— Тысчонок-то пятьдесят имеется?
— Ну, прогуляю я их там, а дальше что?
— Не боись, у меня там кое-что привязано.
— Так то у тебя!
— Могу в долю взять. Или на службу. Как хочешь?
— Зачем тебе я? Особенно там.
— Нам с тобой ссориться не с руки. Друг друга за яйца держим. Ты меня предаешь — я тебя сдаю. И наоборот. А потому и будем мы — не разлей вода. Друзья до гроба.
— На черную работу меня уговариваешь?
— На черную.
— Тогда посошок на дорожку, — брюнет разлил по стаканчикам, гулко поставил бутылку «Джима Бима» на стол и спросил впроброс, между прочим, так, для сведения: — Когда уходить будем?
— По очереди. Во всяком случае, в ближайшее время ты. — Шатен вместе со стулом откинулся к стенке и, не по принуждению теперь, вытянув руки вверх, сладострастно потянулся и признался: — А ты меня напугал!
На крючке, прибитом к стене, под рабочей телогрейкой висел «магнум» с глушителем. Правая рука шатена привычно ухватила рукоятку…
Брюнет успел осознать надвигающуюся смерть, но предпринять что-нибудь уже не смог: рука еще тянулась к браунингу за поясом, когда во лбу у него объявилась маленькая аккуратная дырка. Он стал заваливаться направо, сгребая левой рукой все, что было на его стороне стола. На пол он упал правым боком вместе со стулом и своим стаканчиком, который, излившись до конца, откатился к прикрытым воротам.
Шатен левой рукой опрокинул в себя справедливо налитую брюнетом дозу и только после этого положил «магнум» на стол. Надо было работать. Он встал, обошел брюнета и осмотрел его затылок. Выходного отверстия не было. Что ж, когда стреляешь с глушителем, почти всегда так. Пульку-то отроют при вскрытии. Жаль с хорошей машинкой расставаться. Он присел на корточки и полез брюнету в тот карман, на который непроизвольно указал безвременно погибший. Все точно: вот она миниатюрная кассета. Упрятав ее в такой же карман такой же своей куртки, шатен заграничными салфетками тщательно протер бутылки, свой стаканчик, край стола, у которого сидел, и, наконец — с тоской и любовью во взоре, — такой изящный, такой родной «магнум». Последний раз глянул на него и швырнул на пол.
Все бумажки сжег в маленьком костерке, натянул на куртку телогрейку, вышел, закрыл металлические ворота на замок и направился к «Маленковской». У платформы незаметно скинул телогрейку, прошел к кассам, купил билет и первой электричкой отбыл в Москву.
3
Подчеркнуто строго одетый — темный костюм, белоснежная крахмальная сорочка, неброский галстук, дорогие внемодные английские башмаки — «условно молодой» Лева, развалясь, сидел в кресле перед замечательным модерновым письменным столом из карельской березы и чуть снизу насмешливо и вопросительно смотрел на хозяина этого письменного стола, который, упершись локтями в столешницу, ладонями обхватил свою многодумную голову. Редкие волосики торчали меж пальцев. Хозяин терпел, терпел этот взгляд, но не вытерпел и задал риторический вопрос:
— Правление мне, что ли, по этому поводу собирать?
— Зачем правление? — Лева был разумен. — Контрольный пакет уже проголосовал. Дело только за вами.
— А оттянуть, оттянуть хотя бы на месяц никак нельзя?
— Нельзя, да и не надо. Если им сейчас уступить, то они войдут к нам полноправными пайщиками. А зная их, я убежден, что через год они станут здесь полными хозяевами.
— Что они хотят, хотят именно сейчас?
— Перевод их вкладов в швейцарские банки.
— Это много, Лева?
— Это очень много, это невыносимо много.
— Они же не дураки, понимают, что такое единовременно невыполнимо.
— Не дураки и все понимают, — подтвердил Лева.
— Возможны альтернативные варианты?
— Один. Долговые обязательства.
— То есть полноправные пайщики.
— А я о чем говорю?
— Что же вы от меня хотите?
— Ничему не удивляться.
— Только и всего?
— Только и всего. И еще, как президенту, подписать пару бумажек.
— Каких бумажек? — Очень не любил подписывать хитрые бумажки хозяин-президент.
— О выдаче определенных сумм на благотворительные цели.
— И много?
— Здесь написано. — Лева, склонясь, щелкнул замками суперкейса, стоявшего у его английских башмаков, и протянул президенту документы.
Хозяин взял бумаги, мигом — на цифрах только останавливался — просмотрел их и, болезненно морщась, пожаловался неизвестно кому:
— Жирновато, конечно, но что поделаешь! Надеюсь, пройдут они без сучка и задоринки. — Вздохнул, подписал и вдруг с беспокойством вспомнил: — А эти-то… Они же фактически наши. Не зацепят нас за них?
— Вы же сами сказали — фактически. Только фактически, а не официально. И давно, давно уже пора освобождаться от ненужных и для нашего здоровья весьма опасных аппендиксов старых структур.
— Ну, тебе виднее. — Хозяин двинул бумаги к Леве. Глядя, как тот кладет их в кейс, помечтал вслух: — Если это развяжет нам руки в регионах, тогда мы, по сути, единственные хозяева.
— Чего? — поинтересовался Лева, вставая.
— Да всего! — спокойно сказал президент и, достав расческу из внутреннего кармана пиджака, тщательно причесал редкие волосики.
4
Холеный, благообразно седой, но еще полный сил пожилой роскошный господин уверенно поставил убедительную стопку фишек на зеро.
Игра была сделана, и шарик весело заметался.
— Шестнадцать! — объявил крупье, сметая фишки проигравших. Седой господин с упорством маньяка поставил на зеро, и снова изрядно. Остальные игроки пока пребывали в мучительных раздумьях.
Двое в безукоризненных смокингах приблизились к господину, и старший (по возрасту и положению) шепнул в мохнатое ухо:
— Он пришел.
Седой господин поднялся и приказал тому, что помоложе:
— Поиграй за меня.
— А если проиграю? — с испугом глядя на гору фишек перед ним, спросит тот, что помоложе.
— Так и я проигрываюсь, — успокоил его господин и направился к стойке бара. Старшой отставал на полшага.
Господин без труда устроился на высоком стульчике, и неизвестно как перед ним объявился высокий стакан с пузырящимся боржоми. Старшой устроился рядом. Для него материализовавшийся бармен мгновенно сварганил что-то коктейльное.
— Где он? — спросил господин.
— Ждет вашего разрешения.
— Зови.
Старшой повернулся к залу и кивнул. Человек, по виду хорошо оплачиваемый клерк, приблизился к стойке и сказал господину:
— Здравствуйте.
— Что пить будешь? — пропустив «здравствуйте», спросил господин.
— Пожалуй, сухого вина, — понимая, что нельзя отказываться, после легкой заминки сказал клерк. Бармен тотчас исполнил что надо и по приказу тусклого взгляда господина удалился к противоположному концу стойки. Клерк отхлебнул самую малость и по-собачьи — извинительно и ожидающе — глянул на господина.
— Экспресс-информация? — догадался тот.
— Она! — восхищенный догадливостью шефа, радостно подтвердил клерк и еще раз осторожно отхлебнул из стакана.
— Говори.
— Они решились нанести опережающий удар. Им известны дата и место проведения нашего… — клерк помялся недолго, ища пристойную формулировку, нашел: — … нашего всероссийского совещания.
— Как узнали? — без любопытства — для дела — спросил господин.
— Вероятнее всего — утечка от нас.
— Наседка, значит. И не из рядовых, — господин отпил боржоми, стараясь быть приличным, рыгнул про себя и распорядился: — Займись этим.
— Уже занялся.
— Даю три дня.
— Не знаю, успею ли.
— Должен. У нас всего-то восемь дней.
— Может, перенесем и место, и время? — робко предложил клерк. — Все без шума и ненужных следов…
— С этими фраерами расправиться надо так, чтобы те, кто их к этому аккуратненько подтолкнул, задрожали как собачьи хвосты.
— Значит, готовимся к встрече по первому разряду?
— А это уже не твоя забота, — решил господин, но, заметив, что клерк сильно огорчился, добавил: — Просто это не по твоему профилю, милок. Это все равно, что микроскопом гвозди забивать.
— Я вам сегодня больше не нужен? — приободрился клерк. Господин наконец-то улыбнулся и сказал:
— Иди, отдыхай. Хорошо поработал. — Дождался, пока клерк допил и слез со стульчика, и присовокупил: — Завтра скажешь начфину, что я распорядился увеличить твое жалованье с первого мая в полтора раза.
— Но уже же июнь! — радостно вскричал клерк.
— С первого мая. Иди.
— До свиданья, — сказал клерк. Не поворачивая головы, господин кивнул и, помолчав, приказал сидевшему рядом и слышавшему все старшому:
— Займись ты. Серьезно займись.
Тот, что помоложе, и не заметил их: так ему ве