— Тоже семь?!
Тамара замолчала, несколько огорошенная словами Ивана Евгеньевича. Он был первый в ее жизни человек, который не советовал поступать в техникум, институт…
— Зачем? Все это пустая формальность, Томочка!
Тамаре захотелось возразить, она даже успела заметить рассудительно:
— Но ведь диплом тоже нужен…
— Ах, что ты, Томочка! — сразу же перебил Гопак. — Не в дипломе же дело! Можно остаться рабочим… Это лучше. Ты знаешь…
«Не так я выразилась, — пожалела Тамара, — не диплом, конечно, важен, а знания…» Однако поправляться и спорить не стала: сидела, послушно кивая и в то же время мучительно краснея от внутреннего несогласия.
За дощатой стенкой затрезвонил телефон. Гопак, оборвав себя на полуслове, вышел. Полная горячих мыслей, Тамара не слышала, о чем он говорил. Донеслись до нее лишь последние слова: «Честное пионерское, к завтраму сделаю. Обязательно!..» Директор, наверное, звонит, — подумала Тамара. Ей казалось, что с известным Гопаком из заводского начальства может говорить только сам Окулов. Вспомнив, как бледнела сегодня перед Окуловым, устыдилась: «И чего я так его боюсь? Вон, Иван Евгеньевич как разговаривает!..»
— Черт его знает: торопят и торопят. Будто у Гопака восемь рук! — возмутился тот, снова появившись на веранде. На небритом лице выступили капельки пота.
— А что нужно?
— Электроискровой, хай ему!..
— Так вы же давно сдали его.
— Как сдал? Второй вариант работаю! С первым-то намучился, а сейчас еще и второй подавай! А с первым, знаешь, как было?
Тамара кивнула. Правду сказать, она не знала. Ей хотелось, чтобы Иван Евгеньевич продолжал прежний разговор — это было интересно, — но Гопак, уже увлеченный воспоминаниями, стал рассказывать о станке.
Лет пять назад завод получил срочный заказ — изготовить фильтры для химической промышленности. Такой заказ не ждали и готовы к нему не были. Директор тогда мобилизовал главного технолога, а тот, в свою очередь — Гопака… В результате Иван Евгеньевич засел за конструирование станка, без которого мельчайшие отверстия в заказанном металлическом фильтре не пробьешь.
Провозился он месяца три-четыре. Спешка была страшная: чертежей в мастерской не ждали, прямо по эскизам, набросанным Гопаком, вытачивали детали. И все же станок удался!
Иван Евгеньевич достиг тогда вершины своей изобретательской славы: о нем много говорили и печатали статей, а главный технолог Жиляев написал специальную брошюру «Изобретатель-самоучка И. Гопак».
— А нынче, Иван Евгеньевич, еще заказ получили?
— Бога-атый!.. И опять ко мне. А мне и без станка дел хватит…
Гопак вроде бы смутился на последних словах. Неловко перегнувшись со стула, он долго нащупывал на полу оброненный карандаш, так и не найдя, выпрямился.
— Я, понятно, сделаю, просят раз… — задумчиво проговорил он и, явно сожалея, свернул эскиз с «велосипедом». — Кому же еще делать?
«Некому. Ученых много — умных мало…» — отметила про себя Тамара и снова позавидовала Гопаку. А тот, будто встряхнувшись, сразу переменил тему разговоров:
— Дома плохо, да? Может быть, Томочка, помочь чем?
В голосе его прозвучало такое искреннее участие, что сердце Тамары сжалось и она исполнилась еще большей признательности к изобретателю.
— Спасибо, Иван Евгеньевич!..
XII
И не раз, и не два после этого встречалась Тамара с Гопаком. Встречалась и на заводе, и у него дома. В эти короткие часы она отдыхала от семейных мелочных забот, капризного плача маленького Юрчи, укоризненного молчания Павла.
Конечно, не только естественное желание отдохнуть было причиной частых встреч с Иваном Евгеньевичем. Будь так, Тамара, наверное бы, не позволила себе забрасывать семью даже и на эти короткие часы. Просто ее очень тянуло к Гопаку. Всякого же влечет к интересным людям!
А с Иваном Евгеньевичем было интересно. Он не походил на других, и это особенно приманивало к нему любознательную Тамару. Больше того, если прибегнуть к громким словам, Гопак стал для нее идеалом. Она, как и он, тоже хотела сделать в жизни что-то заметное и быть тоже уважаемым человеком. «Светом в окошке» со временем стал для Тамары Иван Евгеньевич.
Она любила бывать в мастерской, видеть его, увлеченного работой. В трудные дни — они, правда, были редки, — когда у Гопака что-то не клеилось, он вышагивал по мастерской озабоченный, непривычно хмурый. На шутки тех, кто работал с ним, отвечал, смеясь лишь одним ртом, глаза же, большие и черные, задумчиво стыли под густыми бровями. В такие дни Тамара лишь издали наблюдала за ним, близко подойти не осмеливалась.
Хорошо было и дома у Ивана Евгеньевича. Жил он в громадном новом здании напротив заводской проходной, в квартире с окнами на зеленый парк. Внизу, между домом и парком, расстилалась широкая улица. На улице день-деньской весело перезванивались трамваи, а когда дождь смачивал асфальт, вся она долго блестела, как лакированная.
Тамару поразила богатая обстановка квартиры Ивана Евгеньевича: узорчатые ковры на полу и на стенах, искристый сервант, новенький, без единой царапинки, рояль, крытые жарким алым бархатом диван и полукресла. После избушки на курьих ножках она, бывая у Гопаков, пугалась этой роскоши и… сильно желала ее.
Да, Тамара очень хотела, чтобы в ее доме была такая же чудесная мебель и такие же чудесные ковры. Если бы все это было недосягаемо, так как, скажем ее путешествие на Марс, она бы, конечно, и не мечтала… Но ведь возможна же такая и у меня жизнь! Разве Иван Евгеньевич не был когда-то таким же простым токарем, как она сейчас? Был. Но он добивался и добивался своего. И она добьется!..
Гопак подогревал ее мечты.
— Главное, Томочка, чтобы в жизни была поставлена цель! — сказал он однажды после чая, усадив ее рядом на диван и закурив папиросу. (При этом Иван Евгеньевич оглянулся на дверь — Женя запрещала ему курить в квартире.) — Поставишь цель и иди к ней. Да не сбивайся! Я о себе скажу… В двадцатых годах еще, когда в Харькове работал, захотелось мне из мастерских своих уйти, на большой завод попасть. Уйти-то ушел, а на завод не принимают: тяжеленько тогда было устроиться. Что делать, побежал на биржу труда — были тогда такие. Неделю ждал вакансии… Нету! А со мной еще приятель один ходил — Мишка Зверков, лекальщик. Тоже зря штиблеты топтал — и ему места не было. Я-то набрался терпения, жду — ни на шаг от биржи! А Мишка мой нет: покрутится, покрутится да и скроется в неизвестном направлении. Однажды только отбежал он, а тут объявление выкинули: лекальщик требуется! Я сразу — к столу. Меня приняли… Так и добился своего. А сколько ждал! Вот что значит, когда цель!..
— А как же? — не поняла Тамара. — Ведь не лекальщик вы, Иван Евгеньевич?
— Я все специальности знаю, — уклончиво ответил Гопак. — А потом… Потом риск во всяком деле нужен! Конечно, не был я тогда лекальщиком. Но ведь не растерялся! Когда на испытание дали мне шаблон выточить, я одному старику червонец сунул — он и помог мне. А потом я уж сам. Сам, своей головой, доходил до дела. Не подводила она пока, голова-то моя!.. И тогда на заводе мною довольны были. Я у них в лотерее по рационализаторству все выигрыши забирал, первым был. Я им потом лучший инструмент изготовил, прибор такой, с точностью до одной тысячной миллиметра детали измерял. Мне за него восьмой разряд присвоили, а нарком именные часы прислал… Да ты посмотри сама: много у меня этих… знаков отличия!..
Гопак открыл самодельный сейф-шкатулку и показал Тамаре пожелтевшие Почетные грамоты, пригласительные билеты на давно состоявшиеся важные собрания, разные мандаты и удостоверения.
— А часов нет. Потерял во время эвакуации. Жаль, хорошие были часы. Мишке Зверкову такие бы не дали…
— А он-то как?
— Кто?
— Зверков ваш… — Тамара почему-то все время, пока слушала Гопака, думала о его неудачливом приятеле. — Вы же заняли его место.
Иван Евгеньевич резко вскинул седеющую голову, удивился… подумав, махнул рукой:
— А ну его! Устроился где-нибудь… Пожалела, что ли?
— Не пожалела, — упрямо продолжала Тамара, — а все же нечестно это…
— Нечестно? А ты с Чекиным?
— Что с Чекиным?
— Ты не хитри, не хитри со мной, девочка! Знаю ведь я, как ты обвела старика вокруг пальчика — вот этого ма-аленького… Сам помогал, потому и знаю.
— Так честно же я!
— А я, что, Зверкова — не честно? Все мы честные!..
И снова, как тогда в мастерской, Тамара не стала спорить с Иваном Евгеньевичем. Ей вспомнился Чекин — бледный и растерянный, — каким тот был у Поставничева в день появления статьи. Сейчас почему-то стало жаль его: неужели она в чем-то была неправа и незаслуженно обидела старика?
Не поднимая зарумянившегося лица, Тамара продолжала перебирать «боевые реликвии» хозяина. Сама собой задержалась в пальцах красноватая книжечка. «Авторское свидетельство» — вытиснено на тоненьком переплете. Книжечек несколько. В одной говорилось, что И. Е. Гопаку принадлежит изобретение «доводочного стакана и механической руки к нему», из другой можно было узнать, что Иван Евгеньевич сконструировал «приспособление для проточки уплотняющих канавок в трубчатых решетках теплообменника», в третьей… Славные книжечки! Тамара многое бы отдала, чтобы получить хоть одну такую…
Гопак, заметив, как слегка вздрагивают Тамарины пальцы, зажавшие удостоверение, успокоил:
— Не журись, дивчина! Будут и у тебя такие корочки!..
Редко-редко в таких разговорах участвовала Женя. Приходила она обычно поздно — во Дворце культуры готовили новый спектакль, — приходила и сразу же валилась на тахту. Лежала подолгу и молчала, прикрыв узкой ладонью глаза.
Как-то в такую минуту Тамара случайно взглянула на нее и… испугалась. Ей показалось, что сквозь розовые Женины пальцы смотрят на нее ненавидящие, злые глаза. «Неужели ревнует?» — заподозрила она, но тут же постаралась отогнать нелепую мысль.
И, действительно, подозрения оказались напрасными. Буквально через несколько секунд Женя поднялась и, потянувшись, проговорила мечтательно: