они с тем парнем. Повеяло на Максима свежим ветерком… Живут, работают люди хорошо и дружно, и не без большой пользы, видимо. Завидно даже!
Максим допил пиво и вышел. Он шел по направлению к старому своему дому, усадьбе с конюшней и разными там пристройками. А за ними пустырь, где славно было ловить силками краснобрюхих жуланчиков…
Усадьбу он нашел. Она расположилась совсем неподалеку от второй заводской проходной. Стоял перед ним старый-престарый дом, припавший на правый угол, и, судя по всему, не жилой уже. Окна целы, но темные, без занавесок, резные наличники поломаны. Дом стоял, а пустыря уже не существовало. Придавил его фундамент строящегося здания. Над фундаментом нависла стрела полусмонтированного башенного крана.
Помещение детского дома на улице Кирова заслонили от прохожих буйно шедшие в рост и в обхват тополя, высаженные в палисаднике. Дом был одноэтажный, но очень высокий, громоздкий и весьма странной конструкции. Выложенный буквой «П», он выходил на улицу не торцом, а одной из «ножек» буквы, так что вторая половина, скрытая к тому же тополиной листвой, была незаметна и даже не угадывалась.
Максим толкнул низкую калитку; поросший ранней, уже лохматой травой двор был пуст, и только одно окно было открыто. Во времена Максима двор был вечно полон суеты.
Нет, детдома здесь уже не было. Над первым крыльцом Максим увидел крупную табличку «ЖКО завода», и над вторым такую же, только там было написано «Дом приезжих». То есть гостиница.
А зачем ему гостиница? Максим тут же, после второй неудачи, решил уехать. К чему бередить душу? Не к чему, кстати, было и приезжать.
Но вместо того чтобы сейчас же уйти, Максим почти машинально поднялся по корявым ступенькам крыльца и шагнул в полутемный коридор гостиницы. Сердце его отчаянно колотилось.
Одна дверь в коридоре была приоткрыта. Он заглянул туда и увидел в глубине уютной, застланной пестрыми половиками комнаты, маленькую старушку с вязаньем в руках. Старушка, заслышав шаги, подняла голову в белом платке, сняла очки. Максим ахнул:
— Тетя Даша!
Да, это была тетя Даша, детдомовская кастелянша, женщина, от природы добрая, умевшая быть для ребят и няней, и строгим судьей, и защитой, если того требовали грозные обстоятельства…
— Крыжов я. Максим Крыжов, тетя Даша! Не узнаете? — Максим порывисто, сминая половики, шагнул к старушке.
— Узнала, милый, узнала! — бросив руки с вязаньем на колени, обрадованно пропела тетя Даша.
Максим, не давая ей встать, обнял, сжимая остренькие плечи, поцеловал куда-то в белый платок. У него было такое чувство, что он встретил родного человека.
— А узнать тебя не так-то легко! Ишь вон какой вымахал! — радовалась тетя Даша. — Пожалуй, и Сергей Сергеич пониже росточком был… Ну, садись-садись, рассказывай, каким ветром к нам, в гости, в командировку ли…
— В гости, в гости, тетя Даша!..
Максим и в самом деле чувствовал себя в эту минуту гостем, приехавшим в родной дом. Тетя Даша уже усердно хлопотала. Водрузила на плитку чайник, на крытый скатертью стол поставила чашки с блюдцами и сахарницу.
— Вот только на дежурстве я сейчас, так это плохо, а то б пельмешки с тобой сварганили!..
— А вы, что, одна, тетя Даша? А ребята где? — спросил Максим, оглядывая комнату: в ней, судя по всему, никто, кроме тети Даши, не жил. Но ведь она никогда не жила одна! Помнит Максим кучу ребятишек — и своих, и чужих, — возле тети Даши, безунывной, многодетной матери, неутомимой работницы.
Старушка беспечально хмыкнула, прикрыв ладошкой рот.
— Вспомнил чего! — и остановившись посреди комнаты с хлебницей в руке, выпрямилась гордо:
— Ба-альшие у меня уже ребята! Всех вырастила. И пристроила всех!
— Саня где?
— Александр в военном училище в Саратове, Петр техникум закончил. Мария тоже, и замуж вышла. А у тебя-то как, Максим? Выучился? Работаешь? Семья, поди, есть, детишки? Какой год-то тебе?
— Двадцать шесть.
— Времечко!
Максим подавил вздох. Ничего из того, что предполагала старушка, у него не было… Не было семьи. Хотел отшутиться — не получилось. Знал: тетя Даша спрашивает серьезно, потому что душой болеет, и отвечать нужно серьезно.
— Выучиться выучился, тетя Даша. Техникум закончил. В армии отслужил. Теперь работаю на заводе. А вот семьи нет.
Старушка присела за стол напротив, и, поджав губы, недоверчиво посмотрела на Максима. Спросила сурово:
— Не завел, или разженя?
— Не завел, тетя Даша, не успел!..
Разведенцев тетя Даша презирала. Были, правда, у нее к тому основания. Благоверный ее, пройдя всю войну без единой царапинки, уже по дороге домой зацепился где-то в украинском селе за солдатскую вдовушку… С ней и остался.
Наверное, в эту минуту тетя Даша сокрушенно подумала о нем.
А Максим подумал, что все равно, очевидно, тетя Даша осуждает его. Пора бы, конечно, семьей обзавестись. Вспомнив путаницу последних месяцев, только усмехнулся скрытно. Признался:
— По сердцу не нашел еще, тетя Даша!
— А ищи по сердцу, милый! Не то долгим век покажется! — с искренней заботой посоветовала старуха.
К вечеру Максим снова вышел на улицу, решив до поезда еще погулять по Черемшанску, а главное, поискать что-нибудь в подарок тете Даше. Хотелось сделать ей приятное, оставить память.
В универмаге на площади он выбрал дорогой платок «машинной вязки под ручную», как было написано на этикетке и, сунув сверток в карман пиджака, пошел дальше по Кировской. Шагал размашисто, обгоняя парочки, нарядно одетые, совсем как в его большом городе, и незаметно — сам не хотел! — оказался рядом с заводоуправлением.
Был уже восьмой час, в темных окнах двухэтажного здания желто отражался закат, и никого близко даже из охраны не было видно.
Раньше, помнил Максим, заводоуправление находилось на территории, а сейчас забор был снят и все вокруг было перепахано гусеницами бульдозеров и пудовыми скатами МАЗов. «Расширяются!» — подумал Максим. И вспомнил, что Маркин говорил о каком-то пусковом объекте. Посмотреть, что ли? Еще раз оглядевшись и никого не увидев, Максим пересек разъезженную дорогу и, миновав спаренный корпус, вышел на главный заводской проезд.
Самое удивительное было здесь — тишина. На своем большом заводе Максим привык к шуму и грохоту в любой час дня и ночи. А здесь было тихо. Казалось, близкие темные вершины гор поглощают звуки… И, как и возле заводоуправления, не было видно людей.
Максим прошел по чистенькой дорожке, с обеих сторон заботливо обсаженной кустами, и никого не встретил. Остановился у миниатюрного фонтана, окруженного цветочными клумбами, подумал: «Курорт!..» И только сейчас в центре завода стал различать легкий шум работающих цехов. По знакомому, правда, чуть слышному уханью молотов определил кузнечно-прессовый и пошел в том направлении.
Кузнечно-прессовый цех разместился в низком, оштукатуренном снаружи корпусе. Максим заглянул в приоткрытую дверь и разочаровался. Стоит парочка «двухтонок» да еще несколько помельче и все. «Не те масштабы!..»
Но тут Максим заметил рядом еще один корпус, раза в три крупнее. Тоже кузня?
Миг — и Максим был там. Легко отворил железную дверь и вошел внутрь. То, что он увидел, поразило. В самое сердце поразило. Это был — даже на первый взгляд! — новейший, современнейший кузнечный цех. Не разочарованный, а очарованный теперь уже Максим шел по пустынному пролету и не мог глаз оторвать от этакой красоты.
Изящные, в яркие цвета выкрашенные молоты чехословацкой фирмы стояли, как на параде. Над головой — застывший мостовой кран стального цвета. В конце пролета затаился готовый к бою звероящер — мощный манипулятор… Неоновый свет лился откуда-то сверху и от стен.
— Эй, товарищ! — услышал он вдруг резкий оклик. — Вы что тут делаете?
Максим оглянулся и увидел, что из другого конца пролета к нему быстро идут двое. В одном из них узнал Маркина, и, широко улыбаясь, радуясь встрече и все еще очарованный увиденным, шагнул к нему.
Маркин как будто и не узнал его.
— Вы зачем здесь? Документы!
Максим подумал, что тот шутит. Нет. Глаза прищурены, злые. Весь напружинился, вот-вот за грудки возьмет. У второго с ним вид тоже воинственный. Максим сказал на всякий случай:
— Виктор, так это же я. Мы вместе сегодня…
— Документы!
Максим почувствовал, что и в нем закипает злоба. Ответил, не сдерживаясь:
— Какие тебе еще документы! А ты кто такой!
— Мы из группы народного контроля. Это — председатель группы.
Второй, маленький рыжеватый, указал на Маркина. И — Максиму:
— А что это у тебя в кармане?
Максим понял, что хлопцы настроены серьезно. Решив больше в спор не вступать, он подчинился. Сначала вынул из кармана шерстяной платок — подарок тете Даше, — развернул сверток, показал. Завернув и снова положив в карман, достал свой заводской пропуск, протянул Маркину.
Если на подарок тете Даше Маркин не реагировал никак, то вид пропуска на чужой завод не оставил его безучастным.
— Опыт перенимать приехал? — съязвил он. (Будто и не было вагонного разговора…)
— До сих пор к нам за этим самым ездили. Гора к Магомету…
— Хотя бы…
Маркин засмеялся:
— Ничего. Нынче Магомет в чести! Видал?
И он, гордясь, ткнул пальцем в соседний красавец молот. Потом сказал товарищу:
— Ты, Норкин, здесь оставайся, Ковалева жди, а я провожу этого… куда следует!
Гасла уже за каменным заводским забором, за тихим прудом алая вечерняя заря, а Максим и Маркин все сидели на скамейке у фонтанчика, окруженного цветочными клумбами, и разговаривали.
«Куда следует» Маркин задержанного так и не привел. Вышли из цеха, и Максим внушительно сказал:
— Ты эти штучки брось! Опоздаю на поезд, к тебе ночевать приду! Человека не видишь, что ли, цыган паршивый! Нужна мне твоя кузня, у меня от своей мозжечок болит!
— Чего так? — тоном, полным миролюбия, поинтересовался Маркин. — Или не нравится?