— Глупости говоришь, Тамара: у нас же с ней ничего не было!
— Все равно!
Когда они скрылись в воротах, Элеонора Давыдовна, слышавшая все от первого до последнего слова, зябко повела плечами:
— Симпатичный молодой человек!..
Поздеиха отрезала:
— Шалыган! Они с Новой Чуртанки все такие. О-ох, нарвется девка!
— Уж нарвалась! — не удержалась Фрося. Боясь, что перебьют, зашелестела сухими губами: — Ребеночка наша Тамара ждет! До свадьбы еще нагуляла!..
— Врешь, Ефросинья!
— Типун тебе на язык! Когда я врала чего?..
— Ну, полбеды это — с женихом нагуляла…
— С женихом не с женихом — не знаю. Сама не видала, а от людей слыхала.
— Слушай, чего там люди-то болтают!..
Элеонора Давыдовна, видно, думая о своем, обронила в осеннюю темень:
— А Тамара с характером девушка. Она уж не упустит свое!..
Приехал Переметов с Симой, и продолжалась прежняя свадебная кутерьма: застольное веселье, танцы, игры. Больше танцы: недаром по Чуртанке ходит глупенькая, но довольно меткая частушка:
В клубе жулика судили,
Присудили десять лет.
После девушки спросили:
«Танцы будут или нет?..»
Тамара тоже не сидела на месте: танцевала без роздыху — красивая и молодая, с лица совсем татарка, если бы не светлый волос. Подол летнего платья, тесно охватившего коренастенькую фигурку, белым облаком забивался в горячие колени. Но танцевала только с Павлом.
— Паша, друг! Брось невесту, сыграй лучше!.. — просил через всю комнату Переметов.
— Ну уж нет, не брошу! — смеялся в ответ счастливый Павел, крепче прижимая к себе Тамару. И не отпускал до тех пор, пока сама она не взмолилась:
— Устала я… Нельзя мне, Павлик, много!
И сидели они потом рядом. Тамарина ладошка покоилась на плече Павла, а тот играл. Ярился в крупных и сильных руках баян, выплескивал жаркие песни, услышанные и здесь, в уральской стороне, и там, куда заносила солдатская служба.
Ой, кто любит,
Тот страдает,
А кто слабый —
Помирает!..
Песни, припевки дружно подхватывали, а когда Павел заводил плясовую, древняя избушка на курьих ножках ходуном ходила. Старая Чуртанка — жители ее привыкли ложиться и вставать рано, чтобы утром поспеть на завод и на базар, — давно уже спала, а желтые тени в Тамариных окнах все горели, трепыхаясь.
Тамару давно уже разморило, но она старалась не показывать виду, терпеливо сидела с гостями, ради Павла. На свадьбу собрались его друзья, его товарищи. Тамариных друзей не было. Да и есть ли они вообще? Нелегко сходится она с людьми, редко улыбается им. А люди — убедилась она — любят, чтобы им улыбались, они не любят хмурых.
Ну какой там, скажи, друг из Переметова? Напился сейчас и треплется чего-то, а эти слушают, уши развесили… Галстук в цветочках, брючки узенькие, а ноги, как у жирафы, — пижон! На работе серьезный, а тут!..
Или вот его Симочка — московская красавица… Воображает много. Приехала по комсомольской путевке на строительство, а оказалась на заводе. Сбежала, факт! На той неделе в бюро избрали — культмассовый сектор… А зачем? Что у нее вокальные данные ничего, так это еще ни о чем не говорит. А за Павликом, за Павликом как бегала! Да он не дурак, ее Павлик!..
А Сенька Лобанов хорош! Лизке Шаповаловой голову закрутил, а как жениться, так в кусты!.. Или вот Степка Простаков, или вот Аня Рославлева, или… Мало их на свете добрых да хороших. Один, наверное, ее Павлик. Серьезный он парень, мысли у него серьезные. В заводе к нему — все с уважением, хоть и беспартийный… В ОТК вот перевели — хорошо, ответственная работа!..
Ну, Павел — это особая статья, его в ряд с другими не поставишь, любит его Тамара. Весной, когда осыпало чуртанские переулки черемушным белым цветом, ничего для него не пожалела…
Кто еще у Тамары друг, кроме Павла? Никого. А Иван Евгеньевич? Вот это человек!.. С того дня, как помог он ей в истории с Чекиным, нет для нее на свете человека более уважаемого… Но высокого полета Иван Евгеньевич Гопак — тыщи раз писали о нем в газетах, и трудно подступиться к нему, хотя он тоже простой рабочий. Обещал вот быть на свадьбе, а нет и нет.
Взмахом ладони оборвав музыку, Игорь Переметов нацедил всем по последней и, пошатываясь, пошел с рюмкой на Павла:
— Выпей, друг, и… оставайся! Тебе я счастья желаю — знаешь, какого? Знаешь?.. — и, не досказав, сминая на груди шелковую сорочку, нежно заграбастал Павла длинными руками. Выпрямившись, погрозил Тамаре перебитым пальцем:
— Гляди, невеста!.. Лучшего работягу тебе отдаем, и лучшего… Э-э… В общем, гляди!
Все, будто сговорившись, посмотрели на Тамару. А она? Мгновенно слетела с лица тихая задумчивость, обиженно вскинулся не по-женски упрямый подбородок:
— Подумаешь, одолжение сделали!.. Просила я вас?
Переметов испуганно, ломаясь в поясе, отшатнулся, и тотчас же из дальнего угла — звонкий девичий голос:
— Еще «подумаешь»!.. Полегче на поворотах, кержачка!
Симка? Конечно, она! И сразу же — дерзкий ответ, ответ-вызов:
Я на свадьбу тебя приглашу,
А на большее ты не рассчитывай!
В полный голос, злорадно, быстро пропела Тамара и ударила в цель: зеленая косынка метнулась к двери… Следом за Симкой — Игорь.
— Куда вы, ребята? — Павел, скинув с плеч ремень, спокойно положил баян на соседний стул и встал. Некрасивое, в оспинках, лицо его оставалось таким же добродушным, как всегда, и улыбка была прежняя — добрая и притягательная.
Он ласково обнял вздрагивающие плечи жены:
— Чего это ты, Тамара? Так все хорошо, а ты!..
Постепенно Тамара успокоилась. И уже другое начало волновать ее. «Выгнала Симку, а ведь гостья она… Непорядок!» Решила пойти, вернуть девушку. Конечно, подскажи ей такое решение другой кто, — пусть даже Павел! — ни за что бы не пошла. А тут пошла…
Сперва заглянула на кухню: Симы там не было. Девчата, добровольно хлопотавшие возле громадной русской печи и старенького посудного шкафика, сразу же зашумели:
— Ну-ка, иди, иди, невеста. Без тебя тут обойдется!..
— Ладно, хозяйничайте! — улыбнулась Тамара, сделав вид, что только и зашла затем, чтобы помочь.
В смежной с кухней комнатушке, заваленной пальто и пиджаками, вообще никого не было. «Домой убежала, что ли?» — сердилась уже Тамара, нетерпеливо нащупывая дверной засов в сенцах.
Тихо-тихо на старом дворе… Осеннее черное небо придавило замшелый верх полуразваленного забора, закутало теменью выкопанный невеселый огород, потухший фонарь на столбе за воротами. Девушка постояла на низком крыльце, осматриваясь по сторонам — нету!.. Чу! Или это послышалось? Она сбежала по скрипучим ступенькам и — к калитке.
За воротами на скамейке плакала Сима. Она с силой прижимала к губам, глазам запутавшийся в пальцах платок и все же не могла сдержать всхлипываний.
— Си-имка!.. Да чего это ты? — Тамара никак не ожидала от москвички быстрых слез и сейчас даже растерялась. Она присела на скамейку и, зажав в коленях ладони, пригнувшись к Симке, попросила:
— Не надо так!
Тарабеева резко вскинулась; даже в густой темени ясно различила Тамара мокрые и злые ее глаза, черный мазок распухших губ, белые щеки… Губы шевельнулись и вместе с жарким дыханием вытолкнули исступленные слова:
— Уйди-и! Зачем ты пришла? Зачем ты?! Ты злая, вредная, ты… кержачка! Ему будет плохо с тобой, я знаю!.. Он же…
Слова Симки — жало ядовитое. Но не достигло это жало Тамариного сердца. К чему себе нервы портить? Все равно с нею же Павлик, а Симка на бобах… Нет даже недавней неприязни к Тарабеевой, да и жалости нет. Выслушав все, Тамара одним точным движением засыпала глубокую ямку, которую до того старательно каблучком высверливала в утоптанной земле, и встала. Не глядя на девушку, спокойно и убежденно отрезала:
— Дура ты, Симка. А еще из Москвы!
Тамара подходила уже к воротам, когда вдруг вырвался из темноты сноп света и заполыхался перед ней на пропыленных тесинах. Она удивленно обернулась…
Машина!
Из-за угла неторопливо выкатилась «Победа», зажгла, разворачиваясь, черные сонные окна соседей и — прямо к Тамариному дому. Гулко отскочила дверца, и чей-то страшно знакомый голос окликнул:
— Девчата! Антипины не тут живут?
— Ив-ван Евгеньевич! — Тамара бегом бросилась к машине.
— Томочка!.. Наконец-то! А я уже и дорогу забыл…
Гопак с трудом выбрался из-за баранки и, широко улыбаясь, подал руку.
— Поздравляю, Томочка!..
— И я тоже! — Снова хлопнула дверца, и кто-то обнял Тамару. Женя? Конечно, она: мягкая ткань дорогого жакета, тонкий запах дорогих духов…
— Ой! Как я рада! — Тамара ухватила обоих за руки. — Идемте же в дом, иде-ем-те!..
— Погоди, погоди, чуток…
Гопак подогнал машину поближе к воротам, потом, тяжело перегнувшись, достал с заднего сиденья что-то громоздкое, обернутое в газеты, и все пошли в дом.
За воротами осталась только Сима. Она молча кивнула в ответ на приветствие Ивана Евгеньевича, но с места не двинулась. Тамара же, взволнованная приездом Гопаков, — им она была рада как никому из гостей, — и внимания не обратила на «соперницу», сразу забыла о ней.
— Здесь три ступеньки, Иван Евгеньевич! Не упадите, — суетилась она, думая только о том, как бы лучше и радушнее приветить дорогих гостей.
VIII
Появление Гопаков на свадьбе произвело впечатление. Гости разом зашумели, повыскакивали из-за стола. Парни помогли Жене снять жакет; его не бросили в общую кучу на кровати в соседней комнате, а аккуратно распяли на плечиках и повесили в шифоньер. Ивана же Евгеньевича, по его просьбе, провели в сенцы и там, зажигая спички, ждали, когда он отмоет пропахшие бензином руки.
Девчата за эти короткие минуты успели прибрать на столе, выставить последние свадебные яства.
— Я опоздал… Но и я хочу выпить за счастье молодых, — подымая «штрафной» стакан, сказал Гопак. — Я желаю Тамаре и ее мужу счастья в жизни, крепкой любви, материального благополучия… Тамаре же лично, я знаю ее как прекрасного новатора, я желаю…