Ну, так не честно.
Я уже взмок.
Подземная с ребенком – по другую сторону. Чтобы дотянуться до нее, мне нужно обежать стеллаж. Что, в свою очередь, ничто не помешает сделать ей.
И что – так и будем бегать по кругу?
Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.
– Франя, выслушайте меня, – говорю я. – Неужели вы не хотите для этого ребенка лучшей судьбы? Чтобы он всегда был сытый, довольный, чтобы не знал всего этого?
В ответ – молчание. Опять начинаем бегать. На третьем круге я сдаюсь. В груди выжигает воздух.
Сколько же тут этих рядов?
В изнеможении прислоняюсь спиной к стене, затылок холодит. Жрать хочу. И еще спать – просто чудовищно.
Я отталкиваюсь от стены. Время!
– Хотите, чтобы он вырос большим и сильным – таким, как я?
Иду вдоль стеллажей. Слушай, Франя. Пусть мой голос найдет и наполнит твою пустоту, твое одиночество, твое отчаяние. Может, я сумею.
– Франя, ответьте. Фра-ня! Я знаю, вы меня слышите.
Самое странное, что в этот раз Советник, воплощение кошмаров Грэма, здесь ни при чем.
В этот раз причина похищения не выгода, а… любовь.
Морлочка захотела быть матерью. Хотя бы так.
Об этом мне рассказал Грэм.
Они смотрят на нас. Мы смотрим на них.
Кажется, мы вляпались в большие неприятности.
Я делаю шаг и закрываю морлочку собой. Тоже мне, рыцарь подземного ордена.
– Беги, – говорю я одними губами.
Посылаю луч понимания. Есть такая штука – гипноз. Надеюсь, сработает. Главное, направить волевое усилие в одну точку. Лучеиспускание. Как-то Тушинский демонстрировал фокус угадывания на вечере у Ядвиги. Одна из актерских техник. Ну я-то артиллерист…
БЕГИ. Она стоит.
Я говорю:
– Рад был познакомиться, Франя. Береги мальчика. Уже уходишь?
Франя моргает, потом до нее доходит. Она бежит в темноту.
Нитхинан.
Я поворачиваюсь к ним. Странно, пришло время умирать, а настроение у меня такое, словно жизнь только начинается. Все еще впереди.
Из темноты выходит еще один человек – не сиамец. Европейские черты лица.
– Флот? – белый рассматривает мои погоны. – Что здесь нужно флотским?
В руке у него трость с металлическим набалдашником.
– Сдавайтесь, – говорю я. – Это рейд флота. Вы окружены.
Блеф.
– Он блефует, – говорит белый. – За ней!
Я заступаю им дорогу.
Они замирают в нерешительности.
– За ней, я сказал! Живо! – приказывает белый. – Сай!
Ч-черт. Не успеваю. Вертлявый проскакивает мимо меня – за счет природной скользкости, думаю. Зато сиамцы мимо не пройдут – хватит.
Шаги Франи и преследователя затихают позади. А я остаюсь лицом к лицу с неприятностями.
– Господа, – говорю я.
Первый сиамец улыбается. Второй смотрит на меня равнодушно – как на рыбу, лежащую на разделочной доске. Розовая мякоть, стук лезвия по деревянной поверхности. Я делаю шаг вперед. Черт – да я выше каждого из них на две головы и раза в три тяжелее. Даже будь я толстым оперным баритоном, я все равно бы их одолел…
Я даже успеваю заметить удар. Сиамец бьет левой рукой. Или правой?
Мир опрокидывается.
В груди у меня словно что-то взрывается. Замыкание. Голубые искры.
Аааа! Я перекатываюсь на живот. Вставай, Козмо.
…одежда спеклась с мясом.
Эти двое умеют бить.
А я в детстве занимался чертовой музыкой, а не проклятым боксом.
Родственники жены. Черт, а ведь действительно! Меня вдруг разбирает такой смех, что сиамцы на некоторое время перестают улыбаться и переглядываются.
Надо же их как-то отличать. Равнодушный пусть будет Толстым Ублюдком, а второй – Брюхатой Коровой. Вот и познакомились.
– Это называется муай-тай, – говорит белый.
– Что? – голос у меня хриплый.
– Сиамский бокс.
– Да пошел ты со своим боксом, – говорю я и встаю на колени. Это не так уж трудно. Главное, не дать коридору на тебя навалиться. И не кричать. Совсем не так больно.
– Будете упрямиться, лейтенант, они сделают из вас отбивную.
Я – морский офицер. Могу устоять на ногах в любую качку.
Сейчас баллов восемь. Это ерунда.
– Предпочитаю бифштекс с кровью, – говорю я. И наконец выпрямляюсь.
– Дерзость? – удивляется белый. – Очень хорошо, лейтенант. Вы знаете, что они с вами могут сделать? Пока они только разминались.
Я поднимаю руки, сжимаю кулаки. Драться, так драться. Бокс, так бокс. Черт, как голова болит.
– Зачем вам дети? – говорю я. – Вы, стукнутые на голову придурки, зачем вам дети?
– Пао!
Толстый Ублюдок прыгает, как мячик, и бьет коленом.
Я успеваю прикрыть голову согнутыми руками. И все равно чудовищно больно. Удар едва не сбивает меня с ног. М-мать! Но я чудом остаюсь на ногах. Ловлю сиамца (он неожиданно легкий) за пояс и швыряю в сторону. Он врезается спиной в стеллаж и переламывается всем телом. БУМ. Грохот. Сиамец падает на землю. С грохотом обрушивается полка, раскатываются какие-то металлические банки, одна останавливается прямо у моих ног. Меня трясет от ярости.
БУМ. Сиамец пытается встать.
Бум. Бум. Бум. Я поворачиваю голову. Белый хлопает в ладоши.
– Неплохо для благородного, – говорит он. – Но теперь вам точно конец, лейтенант.
Я смотрю, как сиамец пытается подняться на четвереньки. Выходит не очень. Как собака со сломанным позвоночником. Второй сиамец, Брюхатая Корова, смотрит на меня равнодушно, но с места не двигается.
– Плевать.
– Дело ваше, лейтенант. Кстати, вы знаете, что такое муай-тай? Только личная охрана короля владела этим боевым искусством… Что? – Его отвлекает возглас сиамца. Белый о чем-то переговаривается с равнодушным, потом сообщает: – Сейчас он вас убьет.
– Каким образом?
– Сломает шею, я думаю.
– Чудесно, – говорю я. – Всегда о таком мечтал.
Белый смотрит на меня как на какое-то диковинное животное. Качает головой.
– Хотите что-нибудь сказать напоследок?
– Я требую бархатный мешок и палку из сандала!
Белый начинает смеяться. Он достаточно знает о сиамских обычаях, чтобы оценить шутку. Переводит мои слова сиамцам, те хохочут – даже тот, что на полу. Потом белый говорит:
– Санти!
Сиамец идет на меня. Вот и пришла пора умереть, Козмо. Капитан Гром в такой ситуации сказал бы что-нибудь запоминающееся.
Я говорю:
– Зачем вам дети, вы, придурки?
Я пытаюсь перехватить второго сиамца так же, как первого. Ч-черт. В этот раз номер не проходит – Брюхатая Корова меня обманывает, имитирует прыжок и вместо этого бьет кулаками и коленом.
Меня захлестывает кровавая волна. Вода пробегает по палубе, заливая трубы и люки, стекает через шпигаты обратно в море.
– Санти!
Я вытираю кровь с губ. Сплевываю. Потом говорю:
– Был и у вас один нормальный. Теерасак. – При звуке этого имени толстый сиамец вздрагивает. – Вспомнил, урод? Один настоящий человек был среди вас, придурков, и того вы предали.
Сиамец что-то говорит другому.
Тот качает головой.
– Они не понимают, – переводит белый.
– Все он, сука, понимает. Теерасак. Теерасак, слышишь ты, урод?!
Я думаю: не может же быть так больно.
Толстый Ублюдок размахивается, и мне становится в десять раз больнее.
Белая вспышка.
Я кричу.
– Живой еще? – лицо белого нависает надо мной сверху. Появляется сиамец, выплевывает какие-то слова мне в лицо и исчезает.
– Что… – я пережидаю приступ боли. – Что он сказал?
– Что вы ошибаетесь. Теерасак жив.
Я улыбаюсь.
– Хорошо. Скажите, чтобы передавал королю привет… от Вата Сомпонга.
– От кого? – белый поднимает брови. – Кто это?
Неужели мимо? Черт. Или я что-то придумаю, или меня забьют насмерть…
Впрочем, тоже вариант.
Я повторяю – без особой надежды:
– Ват Сомпонг. Нитхинан.
Сиамцы разворачиваются и уходят.
– Эй! – белый ничего не понимает. – Вы куда? Пао! Санти! Из прохода появляется вертлявый в брюках в полоску и в котелке. Сиамцы молча проходят мимо него.
– Куда они? – вертлявый крутит головой.
– Где ребенок?
Вертлявый разводит руками.
– Разве их поймаешь? Чуть не заплутал я, да-с.
– Придурок, – определяет белый коротко, и тут я с ним согласен. – Ничего нельзя поручить. Где ты шлялся? Смотри, какую рыбку я поймал. Представляешь, этот фраер им что-то такое сказанул, они расчувствовались и отчалили.
Сай присаживается на корточки и рассматривает меня.
– Это желтомордые его обработали?
Я нащупываю в кармане шинели каучуковую рукоять. Она теплая.
– Дайте я, – вертлявый отстраняет белого. Всаживает мне в живот носок ботинка, потом еще раз. Потом говорит: секунду.
И это именно та секунда, что мне нужна.
Ствол револьвера втыкается вертлявому в живот.
– Сай, не трогай… – начинает белый.
Я нажимаю на спуск. Толчок в ладонь. Вспышка ослепляет.
Вертлявый отталкивает меня.
В следующее мгновение мое запястье выворачивают, вырывают револьвер. В глазах вспыхивает от удара. Черт, да сколько меня можно бить?! Еще удар – в ребра. М-мать.
– Ой, – говорит Сай, широко открывает рот. Сизая рыба. Он держится за живот, судорожно глотает воздух. Из раны между пальцев толчками вырывается кровь. В свете фонаря она маслянисто-черная, как сырая нефть.
– Что… со мной? – говорит Сай, пытаясь поднять голову. – Не вижу… темно у вас… дружочек…
– Ты умираешь, бедный идиот, – белый, держа в руке мой револьвер, присаживается на корточки. – Офицер-то тебя застрелил, барбюна этакого. Говорил я тебе, не трогай.
– Док… доктора. Док… тора мне.
– И не подумаю. Без обид, Сай, но тут уже ничего не поделаешь. Тухлое дело.
Сай смотрит на него, на губах вздуваются пузыри. В глазах – удивление и обида.
– За… что? Су… ка ты…
И опускается лицом вниз. Черт. Сай лежит в такой неудобной позе, что даже у мертвого, наверное, затекают ноги. И спина его вот-вот переломится…