Издалека, от пристани, доносились голоса. Иногда ветер вдруг менял направление, запах рыбы на миг улетучивался, предоставляя место горьковатому аромату смолы.
Ни колокольчика, ни молотка у двери не было, поэтому Пельша размахнулся и несколько раз ударил в доски кулаком.
В доме тотчас засуетились: звякнула посуда, скрипнул отодвигаемый стул.
– Кто там? – послышался из-за двери женский голос.
– Меня зовут Пельша. Жак-Луи Пельша. Я хотел бы поговорить с Кирком Валленом, дело довольно важное.
– Если вы из киностудии, то могу вам сказать сразу, – голос стал жестче, – ни в каком синема, ни за какие деньги папа сниматься не будет. Попытайте счастья где-нибудь еще. Например, у старого Эдда с его ножницами.
– Нет, я совершенно по другому делу, – начал Пельша, но его перебили.
– Вольные художники, страховые компании, гильдия врачей – кто бы вы ни были, пути отхода свободны. Постарайтесь ими воспользоваться.
Шаги удалились, скрипнул стул.
Пельша в недоумении застыл перед дверью. Второй раз беспокоить людей ему не хотелось (врожденное чувство такта не перебьет даже запах рыбы), с другой стороны, на этом поиски могли завершиться. Вивисектор так и останется зверем в глазах горожан, так и будет прятаться в катакомбах, практикуя на редких счастливцах, не понимающих собственного везения. Да и новая история для «Клуба болтунов» вместо бурных оваций закончится бесстыдным троеточием, тишиной…
Нет, подумал Пельша, от меня так просто не отделаться. И решительно постучал.
– Вы еще там?! – крикнули из комнаты. – Не теряйте даром время! Отправляйтесь к Эдду!
– Мне надо найти Вивисектора! – крикнул в ответ Пельша. – Я хочу с ним поговорить! Вивисек…
На последнем слове он внезапно закашлялся. В грудь впились сотни микроскопических крючков, которые надо было вытолкнуть из себя. Пельша набирал в легкие воздух, хрипел, задыхался, набирал вновь… А когда пришел в себя, на него пристально смотрели два серых глаза.
– Вы, наверное, сумасшедший журналист? – как ни в чем не бывало спросила девушка. – Такие к нам пока не заглядывали. Проходите.
Возражать Пельша не стал, тут просматривались определенные выгоды: в ближайшее время его точно не выгонят и, возможно, будут говорить с ним более откровенно. Единственным неприятным моментом оставалась отвратительная приставка «лже» перед красивым словом «журналист».
Перешагнув через порог, Пельша остановился. Замершее было сердце заколотилось с неимоверной силой. Рубашка мгновенно прилипла к спине.
Он и раньше встречал подобные квартирки, точно сошедшие с экрана синема: выцветшие, цвета «сепия», тона; нагромождение скарба, укрепившегося между разрядами «жалко выбросить, пригодится» и «бесспорный хлам». Совмещенная с кухней прихожая, столовая. Две двери в глубине: уборная и спальня. Кладовки не видно за выцветшей занавеской.
За столом сидел человек. Его сутулая фигура покачивалась из стороны в сторону, будто повинуясь внутреннему метроному, чей маятник, некогда запущенный, никак не мог остановиться. Незнакомец мог быть кем угодно – полинявшая одежда, перевязанные веревкой ботинки, пепельного оттенка волосы. Перед Пельша сидел человек из толпы, ее серая плоть, которую лишь при необходимости нанизывают на прочный костяк. Иногда, чтоб подтолкнуть к великим свершениям; в другой раз, чтобы хорошенько прожарить на углях.
Когда незнакомец повернулся, одолевавшие гостя сомнения тотчас развеялись. Это был Кирк Баллен.
– Здравствуйте, – Пельша через силу улыбнулся. – Как вы, наверное, слышали, меня зовут Жак-Луи Пельша. Я бы хотел с вами поговорить об одном интересующем меня деле.
– Ну что ж, садитесь, раз пришли, – Баллен указал гарпуном на табурет. – Руки́, уж извините, не подам… Но рюмку наполню не без удовольствия.
Невысокая девушка, стоявшая у плиты, круто развернулась. Темно-синяя юбка захлестнула ноги и негодующе заколыхалась, как предгрозовое море. Юное личико нахмурилось с такой комичной суровостью, что Пельша едва не рассмеялся, столь явно на месте рыбака ему представился нашкодивший котенок.
– Весьма благодарен за предложение, но я отказался от выпивки несколько лет назад, – поспешил сгладить неловкость Пельша. – Со мной тогда приключилась довольно неприятная история. И группа адвокатов заимела прекрасный шанс представлять интересы своего компаньона в суде.
– Неприятная история! – воскликнул Баллен и, широко расставив руки, обвел гостя насмешливым взглядом.
– Действительно, не стоит обо мне. Существует одна загадочная личность, о которой у вас имеются сведения, а у меня – желание их получить. Оба названных факта легко сопоставимы, и я многое готов отдать за скорейшее разрешение вопроса.
Он приложил руку к нагрудному карману, где хранился бумажник с пачкой свежеобмененных кетополийских ассигнаций, но смысл жеста получился двояким, и Баллен не преминул этим воспользоваться:
– Помилуйте… ммм… Жак, не стоит идти на такие жертвы! Во-первых, вам надо присесть, – рыбак указал подбородком на стоящий у стола табурет. – Во-вторых, перестать разбрасываться органами, в кварталах на них особый спрос. Ну и в-третьих, иметь в виду, что любое упоминание о деньгах без промедления откроет для вас объятия господина Н. Катля. Иными словами, вы окажетесь на улице. А мне бы этого не хотелось – в последнее время меня не часто радуют беседами. Как правило, что-нибудь кричат в окно.
Пельша неловко улыбнулся и присел на край табурета. Ему долгое время не удавалось совладать с руками – он клал их на стол, на колени, скрещивал на груди, но все не мог найти им достойного положения. Казалось, любая поза намекает собеседнику на его ущербность. Однако устрашающего вида гарпунное ружье, заменявшее рыбаку правую руку, не проявляло никакого беспокойства и смирно лежало на столешнице. Оно был начищено до блеска, словно выставочный экспонат, а остро наточенный наконечник с безразличием смотрел в открытое окно. Левой руке повезло немногим больше – из закрытого металлическим колпаком предплечья тянулся черенок телескопической удочки. Баллен в задумчивости складывал ее и раскладывал, натягивал и ослаблял леску, чем приводил маленькую девушку в негодование. Несмотря на это, вскоре перед рыбаком стояли чистая тарелка и кружка с напитком, обладающим вполне определенным, знакомым до тошноты, запахом.
– Обыкновенный чай, – заметив взгляд гостя, прокомментировал Баллен. – Многие врут, будто готовим мы его из рыбьей чешуи. На самом же деле всякому, заглянувшему в эту часть города, рыба мерещится даже там, где ее просто быть не может. Помнится, около года назад, незадолго до трагедии, заглядывал к нам один галлиец. Лицо он то и дело прикрывал платком, шарахался от людей и ни к чему не прикасался. Тогда-то Анабель не выдержала, наплела ему историй про рыбное варенье, леденцы из требухи и другие чудеса. Я, когда он ушел, от смеха чуть богу душу не отдал, – Баллен поморщился и закончил: – К морскому аромату привыкают с детства… Имейте в виду, сегодня каждый встречный будет знать, что вы побывали в рыбацких кварталах.
– Признаюсь, данный факт меня нисколько не заботит, – Пельша, наконец, разместил локти на столе и переплел пальцы. – Однако меня интересует другое. Слухи упоминают о некоем недуге, одолевавшем вас одно время. Как я понимаю, болезнь была связана с руками?
– Правильно понимаете, – вздохнул рыбак. – И началось это после крайне неприятной истории. Не уверен, что вам будет интересно услышать…
– Так ведь именно за этим я сюда пришел, – Пельша бросил взгляд на катушку спиннинга; леска мелко подрагивала. – За последние полгода я пристрастился ко всякого рода историям и с недавнего времени начал коллекционировать собственные… Предупреждаю сразу, я не журналист и не смогу поведать о вас миллионам. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно больше народу узнало правду о теневой стороне Кетополиса.
Кирк Баллен смотрел на гостя с явным непониманием. Он знал только одну сторону города – мокрую, ветреную и соленую; со свисающими с сетей космами водорослей, живой серебристой массой в проеме трюма, округлыми спинами лодок на дальнем берегу… Утром, на пути к порту, солнце казалось рыхлым, ленивым, способным разве что на пакости вроде внезапного блика, отраженного от приоткрытой форточки и бьющего прямиком в глаза.
– Не желаете присоединиться к обеду? – опомнился Баллен. – Рискуя отобрать хлеб у городских гадалок, сделаю предположение: сегодня нас ожидает рыба. Жареная, с замечательной хрустящей корочкой и с вареной картошкой. Обещаю, нигде в городе вы не отведаете ничего вкуснее. Анабель сейчас накроет, и у вас будет отличная возможность убедиться в моих словах.
– Нет-нет, спасибо, я только из-за стола, – соврал Пельша и машинально сглотнул.
Он не сомневался в искренности рыбака, но какой-то внутренний барьер не давал Пельша подавить в себе напряжение – ослабить узел галстука и воспользоваться, наконец, гостеприимством. Согласившись на обед, он без промедления обвинил бы себя в воровстве и наотрез отказался защищать свои интересы в суде.
– Как хотите, я сделал все возможное. И Анабель этому свидетель. Хотя в любой момент вы имеете право передумать, а я – поддержать вас в этом решении… Ну-ка, – Баллен обернулся – раздался приглушенный стрекот шестеренок, – ловко подцепил удочкой со сковородки кусок рыбы и бросил в тарелку.
– Папа! – воскликнула Анабель. – Сколько раз тебе говорить!
Баллен рассмеялся.
– Воспитывает, шантрапа, – пожаловался он. – Ни тебе гарпуном крыс пострелять, ни в зубах удочкой поковыряться.
– В следующий раз леску будешь получать только перед рыбалкой, – рассердилась девушка. – А гарпун – вообще в исключительных случаях. Всю посуду в доме перебил, на меня уже покушаешься, – и, взглянув на отца, скрылась в кладовке.
Баллен выждал несколько секунд, с заговорщицким видом наклонился к Пельша.
– Золото, а не девчонка. Не знаю, как бы я без нее. Ходит за мной по пятам, боится одного отпускать. Пока меня лихорадило, сутками у кровати сидела. Как ни открою глаза, со стула вскакивает: то полотенцем лицо протрет, то поесть заставляет, то просто по голове гладит и, вижу, слезы еле сдерживает… Слава богу, на мать ни капли не похожа, та бы меня своими руками…