Зейн попросил меня выйти через парадную дверь. Какие формальности, ё-моё! До этого я ходил только в служебный проем напрямую со станции метро. Уходя, я стащил из нашей витрины сэндвич. Моцарелла и ветчина.
Теперь мне не надо работать. Даже странно. Ехать в домашний подвал не хотелось, я решил прогуляться. Выйдя из «Плазы», я дошел до «Строуберри филдс», площадки памяти Джона Леннона с небольшой мозаикой в асфальте «Imagine» прямо посреди Центрального парка. Там все еще лежал снег. В этот день, помню, вообще было морозно, хотя весь февраль все ходили без шапок и иногда без курток.
Потом я вернулся назад в сторону «Плазы». Возле Музея современного искусства на Шестой авеню стояла огромная очередь: это были часы бесплатного посещения выставки. У входа в музей висел плакат о Пикассо и коллекции его рисунков гитар. Через дорогу бомж гремел мелочью в бумажном стакане.
Я развернул спертый бутерброд. Кроме него и десяти ресторанных фирменных ручек, из «Плазы» у меня ничего больше не было. Ни фотографий, ни дурацких брелоков на память. Ну да бог с ними!
Над головой было серое небо. Серейшее. Даже непривычно: на ногах все те же неудобные ресторанные туфли за тридцать долларов из магаза на Кингс-Хайвее, брюки-дудочки совсем без стрелок от частых стирок, в кармане конверт с чеком и чаевыми. И мне особо нечего делать.
Ньюйоркцы все так же спешили по улицам, не замечая светофоров и полицейских: у них были дела, много дел. Они «втыкались» в спины иностранных зевак, замирающих, чтобы сфотографироваться, и я сейчас был для них таким же зевакой.
Замерзнув, я спустился в метро на Тридцать четвертой улице. В переходе играли какие-то фрики на барабанах, скрипке и контрабасе, на платформе между путями сидел русский мужик с аккордеоном и тянул про черные очи: он всегда здесь сидит по средам и пятницам. Людям он нравится, у него всегда в шапке лежит пара десятков долларов.
Мой вагон оказался пустым, так что можно было сидя залипнуть до самого дома. Езды было на сорок минут.
Выйдя из подземки, я зашел в кофейню в двух минутах от метро поесть еще чего-нибудь и согреться. Сэндвича почему-то мне не хватило. Рядом с прилавком лежала пара газет, и я прихватил их с собой. Чуть дальше, в магазине кошерных продуктов «Иерусалим 24» я купил упаковку светлого пива «Миллер», «Сникерс» и макароны. Дома были плавленый сыр и десяток выковыренных из пельменей шариков фарша: просто пельмени странно слиплись, и фарш оказался снаружи. По телику, надеюсь, шел баскетбол.
На самом деле грустить мне не о чем. От предложения бармена Патрика побыть басбоем я откажусь: у меня уже нашлась вторая работа, никак не связанная с тасканием еды и грязной посуды. Хотя, вы знаете, мне даже нравилось. Таскать еду в смысле.
Скажу про новую работу. Еще до ресторана, в самую первую неделю моей жизни в Нью-Йорке, я устроился на один день работать агитатором за демократическую партию США. Не шучу. Это было время, когда я по полдня проводил за ноутбуком и отправлял свое резюме всем подряд. Не всем, конечно. С моим пустым «Куррикулум витаэ», с липовым опытом работы в сети быстрого питания в Атланте я мог претендовать только на должность басбоя или «доорбоя» – человека, который помогает носить чемоданы клиентам отелей. После трех дней рассылок, пары походов на «оупен хаус» результат был нулевым. «Оупен хаус», кстати, это когда ресторану лень отвечать на присланные от соискателей письма и менеджеры зовут всех желающих попробоваться на вакансию к определенному времени. Назначено в шесть – значит, приходишь в шесть, там уже люди, и с каждым из вас разговаривают. Мои собеседования на «оупен хаус», понятно, были очень короткими.
– Мы такие-то, нам нужен басбой, график такой-то. Расскажите о себе.
– Я Атланта учился, приехать Нью-Йорк, опыт вы резюме могла посмотреть, очень-очень hard-working и готов хоть сегодня.
– Как у вас с документами?
– Учебная виза с разрешением на работу.
– Хм, окей, позвоним вам.
Один раз, кажется, на четвертый день моих веерных рассылок, у меня вышел совсем забавный «оупен хаус». Ресторан искал то ли доорбоя встречать гостей вместе с хостес, то ли охранника. Я пошел. Когда я прибыл по нужному адресу, у меня, как обычно, тряслись колени и потели руки, я два-три раза прошел мимо двери. Примерялся. Через стеклянную витрину можно было разглядеть сам ресторан: пестро, аляписто, богато оформленное помещение с картинами типа голландских жиртрестов, кругом позолота, фарфор. Муть, в общем. Я б такой ресторан не открыл. Короче, после четвертого прохода мимо двери я, наконец, решился зайти. Сам себя на слабо взял. Внутри в предбаннике на диване сидели два мужика, меня встретила хостес и спросила, чего мне надо.
− Я на «оупен хаус».
− Окей, присядьте пока, пожалуйста, − ответила хостес и ушла.
Я сел на барный стул и стал коситься на мужиков, явно моих конкурентов. Один был черный, другой – белый, и оба этих веселых гуся были лысыми и огромными. Белый побольше черного, с лицом исполнительного, вежливого, но умелого охранника. Я б такого взял на работу без собеседования. Черный мужик был очень черным и с маленькими усиками. Оба – в поношенных, но хорошо выглаженных и чистых костюмах.
«Чего я тут делаю?» − звучало в моей голове. Сейчас я вам опишу себя. Чувак, метр семьдесят пять, в кофте «GAP» с капюшоном, джинсах и кедах, и никакого охранного опыта. Не знаю почему, но я не ушел и досидел до момента, когда уже после этих двух господ позвали меня. Наверно, я себе такое испытание установил. Досидеть и поговорить. Досидел. Собеседование вышло стандартным и на удивление доброжелательным. Видимо, мы – и я, и два собеседующих менеджера − поняли, что ничего со мной не выгорит, и просто общались. В итоге они даже перезвонить не обещали, но вышел я из того фарфорового кабака довольным. Не струхнул.
Вернувшись с Манхэттена домой, я взял компьютер и пошел в «Макдак» снова ловить интернет. На моей первой квартире с Юрой и бабкой Марией интернетом близко не пахло. Наши с Юрой подкаты к Марии Михалне по поводу проведения инета в квартиру пропали втуне. Она просто заявила, что волны вайфая ей действуют на мозг, и если мы подключим роутер, то у нее будет рак этого самого мозга. И ничего не попишешь.
В «Макдаке» на craigslist – это главный сайт по поиску всякой дешевой работы и продаже разного барахла – я нашел объявление. Так и так, скоро выборы в Сенат, или не Сенат, не помню уже, и нам нужны агитаторы, canvassers то есть, на один день. Оплата – сто долларов. Задачи из объявления были непонятны, но я решил пойти. Сто долларов для начала неплохо. Время было указано сегодня в четыре.
В четыре я подошел к офису этих самых агитаторов: это было в Бруклине, на втором этаже трехэтажного обшарпанного здания среди «корнер-шопов» – магазов на углу − и забегаловок. Внутри было «оупен спейс» или что-то вроде того, с кучей разбросанных, разложенных, скомканных бумаг. Тут явно кипела какая-то работа. Посередине офиса были расставлены стулья, как в зале, на них сидела толпа народа, очень разношерстного. Много черных, немного белых и совсем без мексов. Перед людьми вещал какой-то «жирнеющий» длинноволосый перец. Вещал он очень активно: вставал на стул, махал руками и ногами и мелко дергался. Очень похож был на чем-то обдолбанного.
Сама контора, кстати, называлась «Рабочие семьи». Ее и многие другие подобные офисы нанимают перед какими-нибудь выборами, чтобы они нашли этих самых «канвассеров»-агитаторов и прошлись по домам. Это все я выяснил потом.
Тем временем ко мне подошел рыжебородый пацан лет двадцати, спросил меня, по объявлению ли я, и я кивнул.
− Ты опоздал немного. Презентацию Майкл уже начал, − рыжий кивнул в сторону лохматого «наркомана» на импровизированной трибуне из стула.
− Совсем опоздал? – спросил я.
− Да не, чувак, все окей, ты это, вообще, работал «канвассером» раньше или впервые? – рыжий, задавая этот вопрос, почесал свою тощую задницу в узких серых джинсах, а потом потер щеку. Я, как вы понимаете, был при параде. Брюки, рубашка, короткое пальто. Странно я выглядел, в общем.
− Нет, не работал. Но справлюсь, − ответил я.
− А че, ваще, ты как, стеснительный, не? Лицо в булки не прячешь? Прост по людям ходить надо будет, стучать там, звонить, спрашивать. Норм тебе?
− Да, без проблем.
− Ладно, садись. Щас Майк закончит ботву, вас по участкам разобьем, и поедете по… по участкам.
Я послушался. Что говорил этот Майк-амфетаминщик, я все равно понять не мог: ниггерский акцент я еще не научился вычленять, поэтому я разглядывал стены. На стенах конторы «Рабочие семьи» была куча ватманов с планом захвата мира. Стрелки, стикеры, облачка мыслей, круги − все в таком духе.
Минут через десять Майк и правда закончил. К нему подошли рыжий, какая-то плотная девушка в низких джинсах и еще один человек, которого я не запомнил. Они быстро, просто тыкая пальцем в публику, раскидали нас по группам. Я и еще десяток человек, примерно поровну парней и девушек, белых и черных, попали к Майку-допингу. Тот подошел, спросил, все ли мы поняли из его «крутой презентации, ха-ха». Мы кивнули.
− Тогда едем в Рокавей. Там наш район. Ща я вам карточки на метро раздам, − сказал Майк, накинул зеленую сноубордическую куртку и, действительно, раздал нам карточки на метро.
– Там две поездки, − добавил он. Я постепенно начинал понимать его речь.
Рокавей оказался дальним районом Квинса, где в своих маленьких домиках жили семьи, которые на эти домики заработали. Район не выглядел арендным, тут у всех все было приличное и свое: свои коляски, минивэны и лужайки перед входной дверью.
Вся наша группа засела в маленькой пиццерии прямо возле метро. Майк, продолжая махать руками и патлами, раздал всем по бумажке. На ней были имена и фамилии слева и адреса справа. Потом последовала вторая бумажка с картой и очерченным ручкой районом.
− Так, списки есть, районы есть, через три часа встречаемся здесь же, − сказал Майк и пошел покупать себе слайс, то есть кусок пиццы. Мы, все десять человек, вышли на улицу и пошли по своим зонам. Худой черный парень из нашей группы спросил меня, какой мне район достался, и я показал ему карту.