Киннотё. Золотая Бабочка. Пробуждение
Глава 1ВТОРОЙ ШАНС
— А, вы пришли в себя, — раздается голос справа. — Не пытайтесь резко двигаться, системы еще калибруются.
Системы?
Звуки разделяются на четкие составляющие: гудение вентиляции (43.2 децибела), писк медицинского монитора (38.7 децибел), шаги в коридоре (примерно 12 метров, три человека). Мой мозг автоматически анализирует и классифицирует каждый звук, превращая привычный больничный шум в массив технических данных.
«Что-то не так», — проносится в моей голове, когда я пытаюсь пошевелиться. Тело отзывается мгновенно, без привычной утренней неповоротливости. Слишком быстро. Слишком точно. Слишком… эффективно.
Моей первой мыслью было: 浮き世へと生れ出て来し蝶々かな — «В этот плывущий мир родилась и прилетела бабочка». Странно, что именно эти строки Кобаяси Иссы всплыли в моей памяти.
Темнота отступает неохотно, словно вязкая жидкость, медленно стекающая с моего сознания. Я пытаюсь открыть глаза, и это простое действие кажется странно… механическим. Нет привычного трепета век, только четкая команда: открыть.
Первое, что я вижу — белый потолок медицинского отсека. Слишком белый. Слишком четкий. Каждая трещинка, каждая неровность проступает с пугающей ясностью. Я могу различить мельчайшие детали светильника, даже не фокусируясь на нем специально. Это похоже на микроскоп с идеальной настройкой резкости.
Я поворачиваю голову. Движение снова получается неестественно плавным. У моей кровати стоит доктор Ямамото, его пальцы быстро скользят по голографическому экрану планшета. Я помню его — именно он встретил меня в приемном отделении после… После чего?
— Что… — я запинаюсь, услышав свой голос. Он звучит почти как прежде, но с едва уловимым металлическим призвуком. — Что произошло?
Доктор поднимает взгляд от планшета:
— Вы помните аварию на транспортном узле станции Утагава?
Память услужливо подбрасывает картинку: скрежет металла, крики, удар… Но всё это кажется далеким, будто случилось не со мной. Я помню запах антисептика в вагоне, помню, как сжимала в руках планшет с конспектами уроков, помню вкус кофе… Все эти ощущения теперь существуют только в памяти — мое новое тело регистрирует химический состав воздуха, силу давления на поверхности и температуру объектов.
— Да, я… — пытаюсь сглотнуть и понимаю, что не могу. Что не чувствую горла. Что не чувствую…
Моя рука дергается к лицу. Белая, металлическая конечность с идеально выточенными пальцами замирает перед глазами.
— Спокойно, — говорит доктор, но я едва слышу его.
Я должна испытывать панику. Должна чувствовать, как бешено колотится сердце, как перехватывает дыхание, как холодеет в животе. Но ничего этого нет. Только кристально чистое осознание ситуации и странная, механическая реакция систем: повышение скорости обработки данных, активация дополнительных сенсоров, готовность к действию.
— Ваш мозг был единственным, что удалось спасти, — продолжает Ямамото, его голос звучит мягко, успокаивающе. — Мы провели операцию по переносу в кибернетическое тело. Технология отработанная, но…
— Я должна радоваться? — перебиваю его. Это звучит резче, чем я хочу, но контроль над голосовыми модулями еще не отлажен.
— Простите?
— Я жива. Я могу видеть, двигаться, говорить. Это чудо медицины, я должна испытывать благодарность, счастье, облегчение. — Я поднимаю вторую руку, разглядывая безупречные металлические пальцы. — Но я не чувствую ничего такого. Совсем.
Доктор вздыхает и присаживается на край кровати:
— Это нормально. Ваш мозг пока учится работать без привычных биохимических триггеров. Нет выброса серотонина, и дофамина. Вернее выбросы есть, иначе ваша психика просто не выдержит, но они сейчас у вас регулируется компьютером по заранее расчитанной схеме, пока вы не привыкните. Эмоции есть, но они приглушёные и вцелом… иные.
— Как будто смотришь кино о самой себе, — шепчу я, и мой новый голос идеально передает все нюансы интонации. — Всё слишком ясно, слишком четко, слишком…
— Рационально? — подсказывает Ямамото.
— Да.
В металлической поверхности медицинского шкафа напротив кровати я вижу отражение лица, похожего на изящную фарфоровую маску. Моего лица. Идеальные черты, чуть светящиеся синим глаза, белый композитный материал с едва заметным перламутровым отливом. Волосы — чёрный парик, как у куклы Хина.
Система услужливо проанализирует моё собственное отражение: композитный материал корпуса на 64% светоотражающий, радужка глаз оснащена динамической диафрагмой, мимические сервоприводы способны воспроизвести 147 вариаций выражений. Но где-то за этими техническими характеристиками пряталось мое лицо — я помнила его черты, но не могла соотнести их с этой идеальной маской.
«Я красивая. Симметричная. Кукла», — проносится в голове. Это не эмоция, а констатация факта. Как и то, что я больше не человек.
Когнитивный диссонанс подобен трещине в безупречной логике моих новых систем. Разум говорит: «Ты спаслась». Память о человеческих чувствах кричит: «Ты умерла». И где-то между этими двумя правдами начинается моя новая жизнь.
Я вспомнила, как еще вчера стояла перед классом, чувствуя легкое першение в горле после двух часов объяснения сложной темы, как машинально поправляла выбившуюся прядь волос, как теплели щеки от оживленной дискуссии с учениками. Теперь же система просто отмечала: голосовой модуль работает на 42% мощности, сервоприводы шеи функционируют в оптимальном режиме, температура корпуса стабильна.
Доктор Ямамото развернул в воздухе голографический экран. Несмотря на потрясение от вида своего нового тела, я не могла не отметить, как четко вижу каждую деталь проекции, каждую цифру в бегущих строках данных. Зрение стало другим — более острым, с возможностью увеличивать изображение, как через объектив камеры.
— Давайте я объясню, что произошло, — сказал он, открывая какой-то файл. — Помните последний день?
— Станция Утагава, — произнесла я, и мой новый голос с легким металлическим призвуком все еще казался чужим. — Я возвращалась домой после уроков. Был сбой в транспортной системе…
На экране появилась схема станции. Красным был отмечен тот самый злополучный сектор.
— Верно. Произошел критический сбой в системе управления. Два транспортных модуля столкнулись. — Доктор помедлил. — Вы находились в эпицентре.
Я смотрела на схему, и мой мозг, теперь подключенный к компьютерным системам, мгновенно проанализировал траектории движения, скорости, углы столкновения. С пугающей ясностью я поняла, что шансов выжить у моего человеческого тела не было.
— Когда вас доставили к нам, — продолжал Ямамото, сменив изображение, — большая часть тела была… — он запнулся, подбирая слова.
— Уничтожена? — подсказала я. Странно, но я произнесла это совершенно спокойно. Никакого ужаса, никакой паники — только чистое, рациональное понимание ситуации.
— Да. Но мозг остался практически неповрежденным благодаря защитному силовому полю, которое автоматически развернулось в момент аварии. Это дало нам шанс.
На экране появилось изображение кибернетического тела — моего нового тела. Я разглядывала схемы и чертежи, и система услужливо выдавала подробные характеристики каждого компонента.
— Мы использовали технологию переноса сознания, — объяснял доктор. — Ваш мозг сейчас находится здесь, — он указал на защищенный отсек в грудной клетке. — Он подключен к центральному процессору и системе жизнеобеспечения.
Доктор вывел на экран схему нейроинтерфейса: тончайшая сеть нано-проводников оплетала мой мозг, каждое нервное окончание было подключено к центральному процессору через микроскопические преобразователи сигналов. Технология на грани фантастики.
Медицинская аппаратура вокруг теперь казалась примитивной: я могла видеть задержку в обновлении показателей на мониторах (0.3 секунды), различала мерцание люминесцентных ламп (частота 120 Гц), замечала микротрещины в пластиковой обшивке приборов. Мой новый мозг обрабатывал информацию быстрее, чем её успевали отображать экраны.
Я подняла руку, рассматривая сочленения пальцев. Движение вышло слишком резким, и я услышала тихий механический звук. Сервоприводы, услужливо подсказала система.
— Попробуйте согнуть пальцы медленно, — посоветовал Ямамото. — Представьте это так же, как двигали обычной рукой.
Я попыталась. На этот раз движение получилось плавным, почти естественным. Почти.
— Все системы подключены к вашему мозгу через нейроинтерфейс, — продолжал объяснять доктор. — Со временем управление станет интуитивным. Вы будете двигаться, не задумываясь о механике процесса, как раньше.
— Как раньше, — эхом повторила я. — Но это никогда не будет как раньше, верно?
Ямамото покачал головой:
— Нет. Это необратимо. Но у вас есть шанс жить дальше. Другой жизнью, но…
— Жить, — перебила я его. — Интересный выбор слова. Я же, технически, уже умерла? То, что было мной — мое тело, мои органы, все биологические процессы — все это прекратило существование. Остался только мозг, подключенный к машине.
— Ваше сознание сохранилось, — мягко возразил доктор. — Ваша личность, воспоминания, знания — все это по-прежнему с вами.
Я снова посмотрела на свое отражение в металлической поверхности шкафа. Тёмные глаза-фоторецепторы, белый композитный материал корпуса, изящные линии искусственного лица. Красиво. Функционально. Чужое.
— А что случилось с моими эмоциями, доктор? — спросила я. — Почему я так… спокойно реагирую на все это?
— Большинство гормонов, влияющих на эмоциональное состояние, вырабатывались в вашем теле — в надпочечниках, кишечнике, других органах. Сейчас ваш мозг учится работать без этих биохимических триггеров. Эмоции останутся, но они будут… другими. Вы привыкните.
Я кивнула. Движение вышло точным, выверенным — как и все в этом новом теле. Совершенном. Мертвом. Живом. И где-то между этими