аклона.
[Ошибка калибровки: датчик давления L-7]
[Рекомендуется перезагрузка сенсорной подсистемы]
[Внимание: нестабильность в работе стабилизаторов]
Я замерла, пережидая поток ошибок. Мимо прошла медсестра, её рука случайно коснулась моего плеча. Прикосновение отозвалось странной пустотой — система зарегистрировала контакт, определила силу давления (0.7 Н), температуру чужой кожи (36.8°C), но где было само ощущение? То неуловимое чувство человеческого тепла, которое невозможно измерить в цифрах?
Я сделала еще шаг, потом другой. Движение постепенно становилось увереннее, хотя все еще оставалось неестественно точным, выверенным до миллиметра. Сервоприводы работали с тихим жужжанием, которое улавливали мои чувствительные аудиосенсоры.
Внезапно левую ногу пронзила острая боль. Я споткнулась, схватившись за ближайшую скамейку. Система не регистрировала никаких повреждений, все показатели были в норме. Фантомная боль, подсказал мой аналитический ум. Мозг все еще помнил старое тело, пытался получать сигналы от нервов, которых больше не существовало.
— Все в порядке? — раздался обеспокоенный голос. Пожилая женщина остановилась рядом, протягивая руку.
— Да, спасибо, — мой голос звучал ровно, несмотря на дисконфорт. — Небольшой сбой в системе.
Она отдернула руку, только сейчас заметив мою механическую природу. Сенсоры зафиксировали учащение её пульса, расширение зрачков — классические признаки испуга. Раньше такая реакция задела бы меня, вызвала бы волну обиды и горечи. Теперь я лишь отметила этот факт, добавив его в растущую базу данных о взаимодействии с людьми.
Боль в несуществующей ноге постепенно утихла, но тут же появилось фантомное ощущение зуда в отсутствующих пальцах правой руки. Мой мозг никак не мог смириться с потерей тела, посылая сигналы конечностям, которых больше не было. Как объяснить нейронам, что они теперь подключены к серворприводам и гидравлике?
Я двинулась к выходу с больничной территории. Каждый шаг отдавался в процессоре новыми данными: угол наклона поверхности, сила трения, распределение веса. Мой новый мозг обрабатывал эту информацию с компьютерной эффективностью, но человеческая часть сознания тосковала по простому, интуитивному движению.
На пешеходном переходе система вдруг выдала критическую ошибку калибровки. Все сенсоры разом сошли с ума, посылая противоречивые данные. Зрение на секунду раздвоилось, баланс нарушился. Я застыла посреди перехода, пока потом ошибок проносился через процессор.
[Критический сбой сенсорной системы]
[Рекомендуется немедленное обращение к техническому специалисту]
[Внимание: возможно повреждение калибровочных настроек]
Сигнал светофора сменился на красный. Я все еще стояла посреди дороги, пытаясь перезагрузить сбоящие системы. Водитель ближайшей машины нетерпеливо просигналил. Паника? Нет, только холодное осознание своей уязвимости. Я была сложным механизмом, и как любой механизм, могла выйти из строя в любой момент.
Наконец системы стабилизировались, и я смогла дойти до тротуара. Присела на скамейку, давая процессору время остыть. Рядом играли дети, их смех и крики фиксировались моими сенсорами с беспощадной четкостью: частота, тембр, громкость — все превращалось в цифры и графики.
Я подняла руку к лицу, разглядывая идеальные металлические пальцы. Раньше на этой руке была родинка чуть выше запястья. Маленькое несовершенство, делавшее её живой, настоящей. Теперь же каждый сустав был произведением инженерного искусства, каждое движение — результатом сложных вычислений.
Фантомные ощущения накатывали волнами: зуд в несуществующей коже, боль в отсутствующих мышцах, тяжесть в легких, которых больше не было. Мой мозг отчаянно цеплялся за память о человеческом теле, не желая принимать свой новый дом из металла и пластика.
Где-то в глубине сознания шевельнулся страх — не острый и парализующий, как раньше, а холодный и рациональный. Страх перед будущими сбоями, перед возможными поломками, перед зависимостью от технического обслуживания, которое я не могла себе позволить. Страх перед тем, что однажды мой механический скафандр откажет, и сознание погаснет в мертвом металле.
Но даже этот страх был каким-то отстраненным, теоретическим. Словно я читала о чужих проблемах в учебнике по психологии, а не проживала их сама. Может быть, это тоже было частью моей новой природы — способность воспринимать даже собственные эмоции как набор данных для анализа.
Это было даже иронично. Тело умерло среди металлических остовов, а мозг умрёт в персональном металлическом гробу. Кому ещё удастся умереть дважды?
Я поднялась со скамейки, борясь с новой волной фантомных ощущений. Впереди был долгий путь в больницу, и каждый шаг мог принести новый сбой, новую ошибку калибровки. Но это был мой путь — путь существа, застрявшего между человеческим и механическим, между памятью о живом теле и реальностью мертвого металла.
Глава 3ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я стояла в больничном холле, глядя через панорамные окна на оранжереи соседнего уровня станции. Система автоматически анализировала состав воздуха в помещении (78% азота, 21% кислорода, следы углекислого газа и антисептиков), освещенность (872 люкса), влажность (62%). Все эти данные постоянно обновлялись в моем поле зрения, создавая успокаивающий информационный шум. Теперь это было моим аналогом глубокого дыхания — погружение в поток технических данных.
— Юри?
Я узнала голос Юкио раньше, чем повернулась. Система мгновенно определила частотные характеристики, но мне не нужен был анализ — я помнила этот голос, помнила, как он звучал утром, когда мы прощались в тот день. «Береги себя», — сказал он тогда и нежно поцеловал на прощание. Какая ирония.
Медленно, стараясь двигаться максимально плавно, я обернулась. Юкио стоял в пяти метрах от меня (5.2 метра, если быть точной — проклятые сенсоры не умели округлять), и его лицо… Раньше я бы почувствовала, как сжимается сердце при виде такого выражения. Теперь я лишь регистрировала расширение его зрачков (на 48%), учащение пульса (до 92 ударов в минуту), изменение цвета кожи (побледнение на 23%).
— Привет, — сказала я, и мой голос прозвучал почти нормально. Почти. Легкий металлический призвук никуда не делся.
Он сделал шаг вперед, затем остановился. Его взгляд скользил по моему телу, и я видела, как расширяются его зрачки при виде каждой механической детали. Белый композитный материал корпуса чуть светился в люминесцентном освещении холла.
— Доктора говорили, но я не думал… — он запнулся. — Я не представлял…
— Что я буду выглядеть как робот? — закончила я за него. Раньше в моем голосе была бы горечь. Теперь только констатация факта.
Юкио сделал еще один шаг, поднял руку, словно хотел прикоснуться, но замер. Я видела его колебание, считывала микровибрации мышц, регистрировала изменения в его дыхании. Мои сенсоры работали с беспощадной точностью, превращая его эмоции в массив данных.
— Можно? — спросил он тихо.
Я кивнула. Его пальцы коснулись моей щеки, и система мгновенно выдала данные:
[Контакт зарегистрирован]
[Давление: 0.3Н]
[Температура объекта: 36,7°C]
[Влажность кожи: 67%]
Но где было само ощущение? Где была та теплота, которую я помнила? Теперь между нами был слой композитного материала, превращающий любое прикосновение в набор цифр.
Когда он пытался обнять меня, его тело инстинктивно сопротивлялось контакту с холодным металлом. Я регистрировала микроскопические движения: как напрягались мышцы, готовые отстраниться, как учащалось дыхание от стресса, как расширялись капилляры в попытке согреть кожу в местах соприкосновения с моим корпусом.
— Ты… холодная, — прошептал он.
— Система терморегуляции поддерживает оптимальную температуру для работы процессоров и батареи, — ответила я автоматически. — Примерно 28 градусов по Цельсию.
Он отдернул руку, словно обжегшись. Хотя это я была холодной, не он.
Юкио попытался улыбнуться, но я видела напряжение в его лицевых мышцах. Мой новый мозг услужливо сопоставил это с базой данных человеческих эмоций: дискомфорт, страх, жалость.
— Я много думал, как… — он снова запнулся. — Врачи сказали, что ты можешь вернуться домой.
Я кивнула:
— Да, базовая калибровка завершена. Я функциональна.
— Функциональна, — эхом повторил он. — Юри, ты… ты всё ещё ты?
Вопрос повис в воздухе. Система отметила повышение температуры процессора — мой эквивалент эмоционального напряжения.
— Мой мозг сохранился, — сказала я. — Все воспоминания на месте. Я помню нашу первую встречу в книжном магазине. Помню, как ты подарил мне сборник хайку на день рождения. Помню вкус того ужасного кофе, который ты пытался приготовить в нашу первую совместную ночь.
— Но?
— Но я не могу больше пить кофе. Не чувствую его запаха. Не ощущаю тепла твоих рук. Всё, что я могу — это измерить температуру, давление, влажность. Преобразовать прикосновение в цифры.
Он шагнул ближе, попытался обнять меня. Неловко, осторожно, словно я была хрупкой. Какая ирония — теперь я была прочнее его. Мои сенсоры зафиксировали дрожь в его руках, учащенное сердцебиение, запах страха в его поте. Он боялся меня. Боялся того, чем я стала.
Раньше в такие моменты я чувствовала тепло его тела, уют его объятий, защищенность. Теперь же я лишь регистрировала точки контакта, считывала биометрические показатели, анализировала состав его дыхания. Идеальная машина для сбора данных. Всё, кроме того единственного параметра, который действительно имел значение — чувства любви, которое невозможно измерить никакими сенсорами.
— Прости, — прошептал он, отстраняясь. — Мне нужно… привыкнуть.
— Конечно, — ответила я. Мой голос звучал ровно, без модуляций. Как у машины.
В его взгляде я видела все, что нужно было знать. Мои оптические сенсоры фиксировали каждую микромимику, каждое движение глаз, каждое подергивание мышц. Система услужливо анализировала эти данные, выдавая заключение, которое я уже знала: человек передо мной больше не видел во мне свою невесту. Он видел машину с загруженными воспоминаниями той, кого любил.