е дулась из-за поручений, когда была самой ненадежной горничной моей матери, но использовала любую возможность вырваться из дома, чтобы больше узнать о жизни и положить в карман хотя бы немного денег, которые удавалось заработать улыбкой или шуткой.
— Ливак, доброе утро. — Одна из суетливых женщин одобрительно кивнула на мое наполнившееся до краев ведро. — Наконец-то день стирки, верно?
Я тотчас взъерепенилась.
— Мне об этом неизвестно, Мидда. Скажи, ты не слышала, кто собирается работать прачкой, а?
Мидда казалась озадаченной.
— Нет.
— Ну ладно, — пожала я плечами. — Но если наткнешься на нее, передай, что я буду у нее на пороге с тяжелым узлом каждый рыночный день.
Я улыбнулась, а Мидда нахмурилась, подумав, что в Витранселе происходит что-то, о чем она не слышала. Она учинит допрос своим сплетницам, и, если повезет, распространившийся слух подтолкнет ту или другую женщину выставить свою лохань, чтобы опередить мою мифическую прачку.
Однако мне придется найти способ заплатить кому-то за стирку. Сразу пригорюнившись, я пошла обратно, покачивая ведром: интересно, насколько его можно наклонить, прежде чем вода начнет выплескиваться? Значительная часть тех небольших денег, что имелись у колонии, лежала в запертом сундуке под половицами нашей спальни. Но мне от них не было никакой пользы. Работа являлась деньгами Келларина, и это умения Райшеда вписывали приход в наш гроссбух, чтобы купить мне самые красивые тарелки у гончаров и самые мягкие одеяла прямо с ткацких станков.
Не то чтобы у меня не было собственных талантов, просто их негде было применить. Я всегда могла найти людей, готовых скоротать вечер за дружеской игрой в руны или в Белого Ворона, но эти мирные ремесленники и фермеры не привыкли делать ставки на свое везение в рунах, и после первого же сезона у них начисто пропало желание держать пари против моих Лесных птиц, сгоняющих с доски их Ворона.
Я подняла ведро и зачерпнула горсть воды. Халкарион спаси меня, но я бы отдала весь тот сундук с деньгами за бочонок приличного вина. Берегись, кисло подумала я, ты не единственная, кто сыт по горло водой и элем. Какие бы плоды ни принесли Зигриде ее малина и смородина после моей неумелой помощи, они предназначены не для пирогов. Зигрида сама мне это сказала. Но ягодные вина никогда не сравнятся по вкусу с бархатистым обольщением Анговского красного или ароматной прохладой белых вин с реки Ферл.
Одна праздная мысль вызвала другую, и я остановилась как вкопанная. Скоро ветры поствесны доставят к нам корабли, и, спорю на что угодно, они привезут безделушки для искушения колонистов и те необходимые вещи, что мы еще не можем сами производить. Купцы из Тормалина потребуют денег, а не каких-то обещаний будущей работы. Если намекнуть на это людям вроде Мидды, если заставить их волноваться, сразу появится больше желающих попотеть за мои деньги. Коли на то пошло, торговцы на стоянке, не имея обычных развлечений, охотно рискнут бросить руны. За одну праздную зиму мои пальцы не настолько утратили гибкость, чтобы я не облегчила кошелек какого-то купца из Зьютесселы.
У меня поднялось настроение, ведь меня осенила новая идея. Наверняка те корабли везут вино. Если я скуплю все что смогу, то буду иметь кое-что получше для обмена на вещи и услуги, чем ослиная работа, за которую я берусь, просто чтобы не сидеть сложа руки и не жить за счет Райшеда. Я бы не взяла его деньги там, дома, и не собираюсь делать это здесь, в Келларине. Не хочу, чтобы меня называли его содержанкой.
На обратном пути те же самые корабли могут отвезти мои письма в Тормалин. Я задумалась: как переправить их потом в более далекие торговые центры — Релшаз и Пеорл? Как присягнувший Д'Олбриоту, Райшед имел право пользоваться Императорской курьерской почтой, но станет ли она доставлять частные письма от людей, которые оставили службу своему принцу? У меня есть друзья в нужных местах, друзья, которые могут отправить целый корабль вин и крепкого спиртного через океан с моим именем, проставленным на каждой бочке. Если я стану человеком, к которому вся колония обращается за вином, куда это может меня привести?
Нестройный топот за спиной прервал мои размышления. Мидда и ее подруги бросились врассыпную, как куры на дворе фермы. Запорхали белые передники — это женщины подхватывали юбки, чтобы какой-то невнимательный солдат не наступил на подол. Хотя Райшед не назвал бы этот сброд солдатами, и даже Хэлис признавала, что они вряд ли стоят своей платы. Я немного ускорила шаг, когда небритая толпа прошла мимо меня и остановилась перед дверью Деглейна, на пьяных рожах — злобный оскал.
— Дег! Эй, Дег, мы не закончили игру!
Я узнала этот мерзкий голос. Пейт не понял намек, когда осенью Хэлис предложила расплатиться с ним, советуя вернуться к более прибыльным войнам, как сделали многие наемники, поскольку колония процветала и целый год ей никто не досаждал.
Большинство оставшихся бойцов вспомнили подобно Деглейну свои старые ремесла. А те, кто ничего не умел, занялись охотой, обдирали кору с поваленных деревьев для дубильщиков, перетаскивали бревна туда, где строился следующий дом. В конце концов, работы хватало для всех. Но я ни разу не видела, чтобы Пейт и его дружки хоть палец о палец ударили. Впрочем, был один случай. Когда с новых полей, отвоеванных у леса, увозили молоть снопы, эти молодчики с большой неохотой забивали дубинками убегающих крыс. Несмотря на их хваленое мастерство владения клинком, все они увильнули от осеннего забоя свиней, овец и коров, которым не хватало корма на зиму. Райшед откровенно презирал Пейта, сравнивая его с одной из жирных черных пиявок, живущих в восточных болотах. Единственная работа, которую этот ублюдок сделал с начала года, и работой-то назвать нельзя. Он только утопил несколько щенков гончих, слишком хилых, чтобы кто-то их взял, когда Райшед сказал Темару, что Витранселю не нужна свора бродячих собак.
Я вошла в свои ворота и тщательно их заперла, прислушиваясь к нарастающему шуму голосов, в которых слышались акценты всех канав по пути от Тормейла до Великого Леса. Дверь через дорогу распахнулась.
— Заткни свою пасть, пока я тебе ее не заткнул! — проревел Деглейн.
Наемники загалдели. Одни пытались успокоить спорщиков, другие их подстрекали.
— Никто здесь не ищет неприятностей, — крикнул один невероятный оптимист.
— Пейт говорит то, что думает, вот и все. — Эта тирада была нашпигована зловредным ожиданием. — А твою девицу кто только не лапал.
Неровное кольцо мужчин раздвинулось. Два человека закружились внутри него, не спуская друг с друга глаз.
— Я бы срезал ломтик с ее окорока, — согласился кто-то с неуместной серьезностью пьянчуги.
Я облокотилась на забор. Народ, выходивший из соседних домов, делал то же самое.
— Ее ляжки открываются, как ворота в ветреный день. — Изрекавший похабщину наемник изготовился к бою с Деглейном и, гадко улыбаясь, стрелял глазами в его пах. Это был долговязый человек с многодневной щетиной на длинном лице и прилизанными черными волосами, зачесанными со лба. Его красная вышитая одежда некогда была дорогой, но суровая жизнь и неопрятные манеры превратили ее в обвисший грязный мешок. — Я не единственный, кто разгуливал по ее двору.
Со всех сторон поднялся гогот в ответ на старый тост наемников:
— За распутных женщин и плотно сидящие сапоги!
— Ты лживый ублюдок, Пейт.
Деглейн шагнул ближе, и Пейт попятился. Дег был на несколько пальцев ниже ростом, но шире в плечах и с большей массой мускулов под накопленным за зиму жирком. На нем ловко сидели рыжевато-коричневые бриджи, легкий ветерок теребил тонкое полотно рубахи, облепляя крепкий торс. Дег нахмурился, его суровое лицо исказилось, густые брови почти потерялись в непокорных каштановых волосах.
— Она вынашивает ублюдка, а ты, дурак, позволяешь повесить его на себя, — насмехался Пейт. — Добро пожаловать к моим объедкам, если сможешь их переварить.
— Я заставлю тебя жрать навоз за такое вранье!
Один из братьев Катрис, весь красный от ярости, пробрался сквозь толпу. По-юношески нескладный, длинноногий, он напоминал цаплю на ходулях. Какой-то дружок Пейта сделал ему подножку, и юноша растянулся под оскорбительный хохот. Но Глейн пришел не один, его разозленный приятель сноровисто двинул любителя подножек кулаком в почки. Некоторые колонисты усваивали приемы наемников.
— Сэдриновы потроха! — Мужчина рухнул на колени и, как ни странно, не спешил встать.
Видя, что Пейт отвлекся, Деглейн ударил его снизу в челюсть. У наемника лязгнули зубы, но силы удара не хватило, чтобы сбить его с ног. Спокойная жизнь среди колонистов заставила Дега забыть, как тверды и быстры кулаки наемников. Он чуть замешкался, прежде чем отступить, и Пейт инстинктивно врезал ему кулаком в живот. Деглейн, ругаясь сквозь стон, согнулся пополам.
— Возвращайся к своим молоточкам, — усмехнулся Пейт. — Ты дерешься, как кошка в перчатках.
Этот гад ждал восторгов своих прихлебателей, но он слишком рано праздновал победу. Деглейн вбил плечо, мощное, как у быка, в тощие ребра Пейта и опрокинул его на задницу.
— Будь у меня собака такая же никчемная, как ты, я бы ее повесил. — Дег прижал своего мучителя к земле и успел нанести несколько весомых ударов, пока двое наемников не оттащили его, пустив в ход кулаки и ноги в тяжелых сапогах.
— Я так пну твою задницу, что у тебя кишки полопаются! — Пейт снова был на ногах. Выносливость — важное качество для наемника, и этот ублюдок им обладал. Размазывая кровь, текущую из рассеченной брови, он с грязной руганью направился к Деглейну.
Здоровяк бился с дружками Пейта, ему помогали двое в темных бриджах и старомодных куртках колонистов. По мере того как подходило все больше наемников, чтобы поддержать Пейта, колонисты, вышедшие просто поглазеть, поневоле вступали в бой, не позволяя обойти с флангов Деглейна и остальных. Сначала они лишь мягко отражали удары, но наемники, для которых драться так же естественно, как дышать, восприняли эту оборону как прямое нападение. Видя, что их попытки защититься вызывают свирепое возмездие, колонисты быстро отбросили сдержанность.