Когда Никсон занимался такого рода процессом принятия решения, что вы сообщали министерству обороны, государственному департаменту?
В разных случаях по-разному. Изучение фактических альтернатив, по сути, возлагалось на все ведомства, потому что они были частью процесса принятия решения. Вы должны помнить, что это был период небывалых утечек. Так что наш процесс выработки вариантов, в ходе которого почти всегда имели место утечки, был очень открытым и прозрачным. Когда Никсон хотел прийти к какому-то решению, он тогда ограничивал количество участников.
Позвольте мне привести один пример. Приблизительно на четвертой неделе работы этой администрации, в субботу, состоялось заседание СНБ по политике на Ближнем Востоке. После встречи Никсон сказал мне: «Старику на самом деле очень понравится, если мы оба отправимся в Национальный военно-медицинский центр имени Уолтера Рида и проинформируем его по этому вопросу, сказав ему, в чем суть проблем». Итак, мы отправились, а я обобщил материал для Эйзенхауэра по итогам того, что случилось, и Никсон еще дал свою интерпретацию. Но он еще не принял окончательное решение. Это был воскресный вечер.
В понедельник утром весь материал о заседании СНБ был напечатан в «Нью-Йорк таймс» (заседание СНБ, о котором мы сообщили Эйзенхауэру, чтобы показать ему, что именно происходит). Мне позвонил помощник Эйзенхауэра генерал Шульц, который сказал: «Генерал хочет переговорить с вами». Эйзенхауэр использовал слова, которые я прежде с ним не ассоциировал, о том позоре, который случился, – все, что мы рассказали ему как сверхсекретную информацию, оказалось в газетах.
Тогда я сказал: «Вы обвиняете в этом меня?» Это привело к новому взрыву, когда он фактически сказал: «Держите чувства под замком. Вы работаете на свою страну». Поэтому потом я сказал: «Мы работаем всего шесть недель, и мы пытаемся проконтролировать эти утечки, но, как представляется, мы не в состоянии этого сделать». Это привело к чудовищному приступу ярости. Помните, ведь он находился в Национальном военно-медицинском центре имени Уолтера Рида с проблемами в области кардиологии. Я считаю, что его последними словами мне были следующие: «Молодой человек, это урок, который вы должны выучить. Никогда не говорите никому, что не можете выполнить работу, которая была вам доверена».
Глава третьяОткрытие Китаю
Важнейшим внешнеполитическим достижением президента Никсона было открытие одной пятой населения мира. За полвека это изменило глобальную архитектонику и создало на сегодня наиболее логически обоснованные двусторонние отношения.
Теперь некоторые считают этот прорыв неизбежным, но это суждение серьезно затеняет политические реалии того времени. Вашингтон и Пекин провели жестокую войну на Корейском полуострове, а потом в течение двух десятилетий мы замкнулись во взаимной изоляции и вражде. Китай окрестил Америку своим заклятым врагом. Америка считала Китай более радикальным, чем Советский Союз.
Чтобы преодолеть эту пропасть, администрация Никсона двигалась по двум параллельным, взаимно подкрепляющим друг друга путям – в юридическом плане открыто сигнализируя об американских намерениях и устанавливая секретные прямые связи с Пекином.
Это скрупулезный, учитывающий все до мелочи процесс на протяжении двух лет достиг апогея во время секретной поездки Киссинджера в Пекин в июле 1971 года. Там в течение 48 часов две стороны согласились на проведение визита Никсона и проработали основные вопросы повестки дня.
Администрация Никсона и лично вы более всего известны за открытие Китаю. Никсон предвосхитил это за год до своего избрания в статье, которую он написал для журнала «Форин афферс», сказав, что Китай должен стать частью международного сообщества. Когда вы пришли в администрацию, у вас были те же самые мысли?
Так случилось, что мы оба оказались в администрации с мыслью о том, что это именно то, что мы хотели бы сделать. Никсон более всего размышлял о политическом значении подключения Китая к международной системе. В биографиях, которые были опубликованы, вы увидите, что на протяжении ряда лет, пока я занимался вьетнамскими мирными переговорами, я продолжал интересоваться китайско-советским спором. Так что я больше думал о том, как настроить Китай против России, хотя и не знал, как именно это сделать.
Я думал о Китае как о средстве, при помощи которого можно было бы уравновесить Советский Союз. Никсон думал, что, если будет построена международная система, Китай должен стать ее членом. Тут не было большой разницы. Это был результат имевшегося на то время у нас опыта. Мы оба решили довольно рано, что приложим усилия для того, чтобы вступить в диалог с Китаем.
Никсон направил вам памятку 1 февраля по этому вопросу, всего лишь через неделю после инаугурации.
Да. Это был твердый принцип, и мы оба, будете ли вы рассматривать его позицию или мою, полагали, что мы должны начать разговор с Китаем. Так что мы оба думали об этом.
Значение этого состоит в том, что Никсон сделал свою карьеру как антикоммунист. Кроме того, все считали, что китайско-советский альянс двух крупнейших в мире коммунистических стран был непоколебим. Когда вы и Никсон увидели, что в этом союзе может появиться трещина и произойдет открытие для США?
Мы реально укрепились в этой мысли, как я полагаю, примерно в апреле – мае первого года работы администрации в 1969 году. Прошел ряд столкновений советских и китайских войск на китайско-советской границе, и мы попросили представителей корпорации РЭНД проинформировать нас относительно значения этих столкновений. При получении карты мест этих столкновений оказалось, что большинство из них произошло вблизи советских опорных пунктов и далеко от китайских базовых центров, из чего мы сделали вывод о том, что, вероятно, именно Советы были зачинщиками.
Советы намного осложнили свою собственную позицию, информируя нас об этих столкновениях. Мы не привыкли к тому, чтобы Советы сообщали нам о своих проблемах. Потому тогда мы подумали: «Может, они пытаются создать повод для нападения на Китай». Позже оказалось, теперь мы это знаем из китайских документов, что китайцы восприняли это настолько серьезно, что отправили большинство своих министров в деревню.
Так, в течение лета 1969 года мы вырабатывали нашу позицию. Никсон и я спорили по одному вопросу: какой должна быть наша позиция в случае предположительного возникновения конфликта? Мы пришли к выводу, который был из серии связанных с необходимостью сохранения баланса сил: то есть, если не знаете, что делать, поддержите более слабого против более сильного. Как минимум, мы не хотели, чтобы Китай был оккупирован, как Чехословакия. Посему мы попросили некоторых руководящих работников в администрации – директора ЦРУ Дика Хелмса и заместителя государственного секретаря Эллиота Ричардсона – выступить со словами о том, что мы не останемся безразличными к любым попыткам захватить Китай. В то же самое время мы пытались найти место, в котором могли бы говорить или найти канал доступа к Пекину.
Я полагаю, что важно также напомнить народу, что у Соединенных Штатов не было дипломатических отношений с Китаем первые 20 лет.
А Китай фактически не имел дипломатов за рубежом, потому что они были отозваны во время «культурной революции». Мы отправились на похороны Шарля де Голля в апреле 1969 года. На приеме в Елисейском дворце Никсон сказал мне: «Китайский посол», который присутствовал там в качестве китайского представителя, «если увидите его стоящим в одиночестве одну минуту, подойдите к нему и скажите ему, что мы хотим переговорить».
Но этого так и не случилось, потому что посол никогда не оставался один. Я продолжал следить за какой-либо возможностью. Поскольку в этом мы не преуспели, пришли к мысли, что единственным другим местом, где это могло бы произойти так или иначе, была Польша, потому что там было предназначенное для этих целей место диалога с Китаем, хотя его не было в течение многих лет. Поэтому мы дали указание нашему послу в Польше – под «мы» я имею в виду, что я дал ему указание, разумеется, с одобрения Никсона, – чтобы он подошел к китайскому послу на следующем открытом мероприятии, каким бы оно ни было, и сказал, что мы хотим начать диалог.
Посол США подумал: «Это еще одна из этих дьявольских инициатив СНБ, выдвигаемых без ведома Государственного департамента», и он проигнорировал ее. Он был выдающимся человеком, между прочим, посол Вальтер Штоссель. Поэтому я попросил его вернуться в Вашингтон и прийти в Овальный кабинет. Никсон повторил указание, и Штоссель выполнил его во время показа мод в югославском посольстве. Китайский посол вообще не имел никаких указаний, поэтому он убежал, а наш посол побежал за ним и вручил ему эту просьбу.
Вы знали, что хотите установить отношения с Китаем, но у вас не было способа установить связь. Вы попытались это сделать на приеме в Париже на похоронах де Голля. Вы пытались это сделать через американского посла на приеме в Польше.
А также и через Румынию.
Итак, как вам удалось связаться с китайцами?
Ну, мы также пытались использовать французский канал. Мы отправили человека, который, как мы знали, был близок к де Голлю и был послом в Ханое, а поэтому знал коммунистическую сторону во вьетнамской войне. Мы так никогда не получили ответа и с этой стороны тоже. Так или иначе, во время мирового турне летом 1969 года Никсон переговорил с пакистанским президентом в таком духе и сказал, что мы хотим установить диалог.
Зная, что пакистанцы близки с китайцами?
Полагая. Мы не знали точно, насколько они близки, и к тому же получили ответ примерно два месяца спустя. Сейчас, в ретроспективе, можно все понять, что мы в полной мере не осознавали в то время. Китайцы считали, что это было время, когда могло произойти советское нападение на них. С одной стороны, (Алексей) Косыгин, советский премьер-министр в то время, находился в Ханое на похоронах Хо Ши Мина в сентябре, а на пути обратно, минуя Китай, изменил направление и полетел в Пекин с посланием. Китайцы полагали, что он привезет ультиматум, и поэтому они отреагировали тем, что ограничили место разговора с Косыгиным только аэропортом и только с Чжоу, а не с Мао.