[26], а также с непременного правового обеспечения, подчинявшего внутренние законы международным договорам.
Исходная посылка гласила, что все государства формально равны между собой, вне зависимости от степени могущества (подтверждением чему служил иммунитет всех без исключения послов и пр.), но как раз это равенство исключалось в китайской системе взаимоотношений с сопредельными территориями, существующей более двух тысячелетий. На сегодняшний день имеется ряд гипотез по поводу реального механизма работы этой системы за пределами имперской снисходительности и явных выражений императорского благоволения в виде даров, когда скрываемое презрение к малым народам проявлялось в требовании и получении дани; впрочем, формальное неравенство между Китаем и его соседями непременно учитывается в каждой гипотезе.
Вообще главным благодеянием империи по отношению к платящим дань сопредельным территориям было включение в свою этическую и политическую область – точнее, в концентрические круги Тянься (Tianxia – Поднебесной), расходившиеся от священной особы императора вовне, благодаря чему соседние варварские народы возвышались и забывали о своей недавней дикости. Данники же мирились с этическим и политическим верховенством императора, изъявляя послушание[27].
Логика стратегии и такие ее проявления, как «баланс сил», в целом универсальны, но вот представление о Тянься и сама система выплаты дани, возникшая при Западной Хань (считается, что эта династия была у власти с 206 года до н. э. по 9 год н. э.) после длительной и победной все-таки схватки с воинственными кочевниками хунну[28], явно и сугубо китайские.
Грозные конники, отменные стрелки из лука, хунну достаточно долго досаждали почти лишенной конницы Хань – до тех пор, пока, после 147 лет войны, вождь хунну (каган, или шанъюй[29]) Хуханье (имя при рождении Цзихоушань[30]) не покорился на словах императору Хань Сюань-ди в 51 году до н. э., – он согласился возместить былой урон, оставил сына в качестве заложника и обязался платить дань, как и полагалось «внешнему вассалу» (какое умаление достоинства прежних каганов, поры господства хунну, когда их сыновья и наследники женились на дочерях китайских императоров и сами каганы получали дань от Хань – не наоборот!).
Важным следствием этого исторического поворота стало возникновение особого отношения к варварам – «обхождения с варварами», которое сохраняется в официальном Китае по сей день и принадлежит к основным политическим приемам.
Исправно пополняемый вследствие развития отношений Хань с соседними государствами и племенами на протяжении более двух тысяч лет набор приемов и практик («инструментов») по «обхождению с варварами» был впервые описан и обоснован в 199 году до н. э. видным ученым и советником императора Лю Цзином. Он трудился во времена, когда хунну были еще сильны, а Западная Хань уступала кочевникам тактически (колесницы не годились против конных лучников) и страдала от внутриполитического раскола (договор 198 года до н. э. обязал Китай платить хунну ежегодную дань – в основном шелком и зерном), так что равенство закреплялось посредством брачных союзов. Позднее появились императорские послания, явно подтверждавшие равенство в статусе между императором и каганом[31].
Первым инструментом обхождения с варварами, рекомендованным Лю Цзином[32], была, как принято переводить это слово, «коррупция» (точнее будет говорить о «привязанности», или о «вынужденной экономической зависимости»). Исходно самодостаточных экономически хунну предлагалось сделать зависимыми от произведенных в Китае товаров, от изысканных одеяний из шелка и шерстяных тканей вместо их собственных грубых мехов и войлока, а также от всех прочих товаров, производство которых превосходило скромные ремесленные навыки кочевников. Такие товары, поставлявшиеся в качестве дани, следовало, пусть Хань окрепла, поставлять и впредь, но уже в обмен на услуги.
Вторым инструментом обхождения с варварами обычно признают «индоктринацию»: хунну надлежало убедить в том, что они должны перенять авторитарную конфуцианскую систему ценностей и коллективистские нормы поведения Хань вместо степной системы ценностей, допускавшей добровольную присягу героическим и успешным в боях и походах предводителям кочевников. Непосредственное преимущество этого метода состояло в том, что после свадьбы с дочерью императора сын и наследник кагана морально обязывался подчиняться своему тестю, причем подчиненное положение сохранялось, даже когда этот наследник сам становился каганом.
Более важное и долговременное воздействие второго инструмента состояло в том, что постепенно подрывалась целиком политическая культура хунну, а сами кочевники оказывались психологически и экономически зависимыми от влияния империи, которое благожелательно и «по-братски» охотно на них изливалось, пока Хань была слабой, а затем, когда хунну обратились в вассалов, изливаться перестало.
Отношения между Хань и хунну в промежуток между равноправным договором 198 года до н. э. и вассальным договором 51 года до н. э. – наибольший по сей день успех китайской политики взаимодействия с могущественным и воинственным государством; с точки зрения КПК, сегодня такую роль играют, несомненно, США.
Данная практика породила нормы поведения, которые выстраиваются в логическую последовательность:
– сначала уступаем превосходящему противнику все, что можно уступить, чтобы избежать более крупного ущерба и получить хоть какие-то выгоды – или хотя бы терпимость и снисходительность со стороны врага;
– затем завлекаем правителя и правящий класс превосходящего противника в ловушку материальной зависимости[33], лишая их самостоятельной жизненности и силы, одновременно ратуя за равенство в привилегированных двусторонних отношениях, исключающих третью сторону (группа «G-2» в настоящее время);
– наконец, когда былой превосходящий противник ослабеет, отказываемся от всех уловок равенства и обрекаем его на повиновение.
Учитывая длительный период применения этой тактики, было бы странным, если бы система дани, или иерархия Тянься, заодно с постепенным ее насаждением, не воспроизводилась хотя бы подсознательно в поведении современного Китая, несмотря на радикальные перемены в международной обстановке[34]. Но дело не только и не столько в этом: налицо и сознательная предрасположенность к тому, чтобы манипулировать иностранными державами именно в такой манере.
Одним из наиболее заметных отголосков данной системы является немалое значение, придаваемое в официальном Китае визитам глав правительств, государств, министров и прочих чиновников из любого уголка мира, в том числе из крошечных и почти бездействующих стран. Эти чиновники прибывают в Пекин нескончаемой вереницей, и не важно, имеется ли насущный предмет для обсуждения, помимо обычных светских любезностей.
Отсутствие конкретных поводов сполна компенсируется обилием церемоний и изысканных официальных угощений; это лишь часть более щедрого гостеприимства, которое предусматривает тщательно подобранные подарки, чего не встретишь в других странах (уж, конечно, не в США, где Госдепартамент обычно и для многочасовых переговоров выделяет лишь водянистый кофе без каких-либо закусок; в посольстве США в Пекине – это скандальный факт – все длительные встречи, даже если те начинаются в полдень, обходятся без еды – перед нами прямое поощрение гастрономического антиамериканизма, каковой усугубляется, когда изголодавшихся гостей ведут в третьесортную кафешку).
Высшие китайские руководители очень много времени – это касается и премьер-министра Вэня Цзябао, и даже председателя КНР Ху Цзиньтао – уделяют своим коллегам из таких стран, как Кирибати, Вануату, Уругвай, Латвия, Бурунди, и тому подобных. В американском Белом доме эти персонажи удостоились бы только краткой фотосессии после многолетнего ожидания. Вот еще одно доказательство умения высших китайских руководителей сосредотачиваться на самых, казалось бы, незначительных областях окружающего мира.
Не удивительно поэтому, что всякое собственно китайское понимание чужих приоритетов, мотивов и процессов принятия решений проверяется на практике – и нередко оказывается неглубоким, схематичным или попросту ошибочным. Обмен вежливыми комплиментами с сотнями каких-то не слишком внятных чужестранцев из разных уголков мира никак не способствует уменьшению великодержавного аутизма.
Лишь широкое освещение в СМИ этих тривиальных визитов сообщает нам о том, что происходит в реальности: как в старину было с данниками, бесконечная процессия иностранных правителей (чем они колоритнее и разнообразнее, тем лучше) изображается как убедительное свидетельство авторитета китайских вождей – дескать, все прибывают затем, чтобы насладиться их мудростью, дальновидностью и доброжелательной щедростью.
Именно поэтому многочисленность и экзотическое разнообразие иностранных гостей важны сами по себе и оправдывают малозначительность реальных результатов от этих встреч: населению Китая нужно наглядно показать, сколько будто бы весомых иностранных чиновников проделывает далекий путь в Пекин ради привилегии встретиться с китайскими руководителями.
Вторым (и очень приятным) отголоском системы дани выступает стремление преподносить иноземным гостям памятные дары, чтобы побудить их приехать снова.
Конечно, в былые времена, при Тянься, эти гости должны были являться с данью, но можно предположить, что постоянное китайское положительное сальдо в торговле с другими странами, лишающее те собственной промышленности, пока сам Китай индустриализируется, вполне схоже с данью.