— Он, Дашенька, он.
— Я. Здравствуйте.
Она посмотрела долгим изучающим взглядом, так что Пашкову стало неловко, и он брякнул:
— Постарел?
Дарья помедлила, потом протянула как-то со значением:
— Вам виднее.
— А Дашенька-то какая красавица стала, а, Саша?
Если Фрося и преувеличивала, то самую малость. Дарья была, как говорится, в расцвете. Правда, черты лица у нее были чуть простоваты и не хватало в них материнской приветливости, но зато здоровье и молодость присутствовали в щедром избытке.
«Сколько ей? — подумал Саша. — Лет двадцать пять?»
Она легко прочитала его мысль и поправила:
— Двадцать четыре скоро будет. Уже. Короток наш век, а, бабуля?
Восьмидесятилетняя Фрося не нашлась, что ответить.
— Кокетничаете, девушка?
Это спросил четвертый человек, находившийся в комнате. Он тоже сидел за столом, сосед Доктор. И он был оживлен и поглядывал на Дарью с явным удовольствием.
«Что это он на нее пялится? Неужели такого старца расшевелила? Кто бы мог подумать… Или пьяненький?»
Доктор в самом деле казался слегка пьяным.
— И напрасно, — продолжал он, повернувшись к Дарье, — не гневите Всевышнего жалобами. Сейчас ваш звездный час. Пользуйтесь им, не упускайте неповторимые мгновения, которые промчатся, как пули у виска.
— Ах, Доктор… И вы такое замужней даме говорите?
Саша снова удивился. Дарья запросто называла полунезнакомого старика Доктором, как все тут, и, очевидно, кокетничала, играя в его лексикон, ведь вряд ли она в своей компании «дама» скажет. Впрочем, Александр Дмитриевич современным сленгом владел неважно, обходился языком, что в детстве усвоил.
— Я вам скажу, Дашенька, откровенно: вы меня очень заинтересовали.
— Красавица она, красавица, — повторила Фрося счастливым тоном.
Покойный Захар был, очевидно, забыт и сестрой, и внучкой. Впрочем, внучка нашла все-таки нужным успеть на похороны…
— Да, ваша бабушка, Дашенька, абсолютно права, — подтвердил Доктор. — Вы принадлежите к тому типу красоты, который я всегда предпочитал. Увы, в свое время. Знаете, вы удивительно похожи на мою бывшую жену.
— О… — На минуту Дарья погасила улыбку. — Ваша супруга умерла?
Доктор ответил не сразу. Сначала он сказал:
— Ее даже звали похоже. Евдокия. Но тогда простые имена резали слух, и она предпочитала называть себя Дианой. А я ее Диаша, Даша. Вот видите? — Он сделал паузу. — Простите, вы спросили, она умерла?
— Да. Давно?
— Не думаю, чтобы она умерла. Она была моложе меня на двадцать лет и отличалась отменным здоровьем.
— Вот как, — нагловато усмехнулась Дарья, — вы расстались?
Это прозвучало как «она вас бросила», и у Доктора вдруг потухли в глазах игривые искорки, он посмотрел на Дарью очень прямым взглядом. Саша никогда не замечал у старика такого взгляда, твердого и проницательного. И Дарья его почувствовала. Почувствовала, что ее ставят на место, и признала вину.
— Извините, я не хотела.
Взгляд Доктора вновь вспыхнул.
— Что вы, что вы! Мы именно расстались. Хотя и несколько неожиданно для меня. Вы угадали, она меня покинула. Но не по причине разницы в возрасте. — Доктор скривил бледные губы. — У Дианы сработал здоровый инстинкт самосохранения. Знаете, многие животные покидают обреченных собратьев. Люди это тоже умеют. Она ушла вовремя. Вскоре меня арестовали…
Саша слышал нечто о Докторе от матери, но как-то не брал во внимание. Почему-то лезло в голову дурацкое из популярной в детстве книжки — «Пострадал старик, пострадал…». А выходит, в самом деле пострадал.
Дарья кивнула понимающе.
— В жуткое время вам жить пришлось. Теперь все об этом говорят и пишут. ГУЛАГ, да? Это Солженицын название выдумал?
— Почему Солженицын? Название официальное.
— А мой отец не верил. И мне всегда говорил: «С именем Сталина я на смерть ходил. И миллионы. Если бы не он, враги народа нас фашистам выдали бы».
Прозвучало вновь нагловато, наверно, в отместку за взгляд Доктора. Саша ждал отпора. Но Доктор не откликнулся. Спросил только:
— Ваш отец генерал?
— Он скончался в прошлом году. Пресса подкосила. Говорил, не могу эту грязь читать.
— Что ж, он смотрел на вещи с позиции… своей позиции.
— У вас, конечно, другая? Вас ни за что? Теперь говорят, что всех сажали ни за что.
По тону Саша не мог понять, защищает она отца или просто подсмеивается над Доктором.
Доктор ответил неожиданно:
— В отличие от всех меня — за что. С их позиции, разумеется.
Тут Фрося сообразила, что разговор повернул не туда, и вмешалась.
— Да бросьте вы эти страхи старые. Слава Богу, пережили… Вот Саша еще Захара не поминал. И Константина, зятя моего, помянуть нужно. Я и не знала, что и он отлетался. Помянем добрых людей, — сказала Фрося о людях, которые ей ничего доброго не принесли.
Молча, не чокаясь, помянули. Дарья кинула рюмку в красный рот, Доктор протянул не спеша, Саша с удовольствием.
— Ешьте, закусывайте, — просила Фрося. — А ты знаешь, Саша, что Захар учудил?
Он не знал.
— Вот как был сумасброд всю жизнь, так и остался. Он ведь мне дом по завещанию оставил! Представляешь?
Сначала Саша не оценил этой новости.
— В самом деле?
— Представляешь или нет?
— Вы же его родная сестра…
— Да жили-то как собака с кошкой. А у него дочь родная! И получается, не по справедливости опять поступил. Хоть я из-за Ольги много слез пролила…
— Бабуля! — прервала Дарья, беря куриную ножку. — Вы обе хотели как лучше. Все из-за меня.
— Да что ты, деточка! Разве я об этом… Я по справедливости хочу. Лучше б он Ольге дом оставил, чтобы Дашеньке досталось. А мне зачем? Одна колгота мне на голову. Вот мы и у Валентина Викентьевича спрашивали, что мне теперь делать.
Саша посмотрел на Доктора. Это его звали Валентином Викентьевичем, хотя обращались так редко.
— Что же вы посоветовали?
— Ну, я не юрист… Насколько мне известно, на Западе воля покойного не оспаривается, а у нас учитываются так называемые прямые наследники. И дочь, если захочет оспорить завещание, может, наверное, обратиться в суд. Как, Даша, выдумаете, мама поступит в данной ситуации?
Дарья тем временем наполнила свою рюмку и прихлебывала теперь мелкими глоточками.
— Ну, я не знаю. Судиться?..
— Да зачем ей судиться, Дашенька! Если уж так случилось, давайте добром. Давайте продадим его, Бог с ним, будь он неладен, и поделим деньги. Чтобы и тебе досталось.
— Вы предлагаете раздел на три части? — уточнил Доктор.
— Да, а я свою тоже Дашеньке.
Дарья допила последний глоток.
— Бабуля, ты прелесть. Какая я дура, что так мало тебя знаю. Но ты не спеши, ладно? Не спеши. Дедову волю нужно уважать, правильно я говорю, Александр Дмитриевич?
Саша засмеялся, вспомнив одного зануду из музея, с кем привелось работать.
— Что вас рассмешило?
— Один мой знакомый постоянно приговаривал: «Правильно я говорю?» И всегда говорил правильно, ужасный был зануда. Вы на него совсем непохожи.
— Но я тоже всегда говорю правильно.
— Везет вам, — вздохнул Саша.
— А что, собственно, представляют собой владения почтенного Захара? — спросил Доктор.
— Да это ж наш дом был еще до войны, на железной дороге возле моста старого, что партизаны взорвали, а теперь он в городе, хотя там еще не застроили возле реки.
— И участок есть?
— А то как же. Вишня, жердели.
— В каком же все это состоянии?
— Захар был мужик хозяйственный, все справно держал.
— Отличная дача, — добавил Саша. — Я знаю это место.
— Посмотреть бы, — сказала Дарья, — уж больно хвалите.
— А ты съезди, детка, съезди обязательно. Как же тебе не посмотреть!
Саша, сказав «дача», задумался. Вырваться бы из городского пекла, из комнаты, что давит привычной убогостью, как прутики провалявшегося дивана, посидеть под вишней, может быть, еще что-нибудь и написалось бы…
— Вы когда, Фрося, продавать дом хотите?
— Да я и подступиться как — не знаю.
— Стало быть, в ближайшее время там и жить некому?
— И то беда. Разворуют все, нагадют, схулиганить могут. Идолов-то теперь сколько!
— Поджечь даже, — заметил Доктор.
— Не дай Бог!
— Я мог бы пожить там немного. Мне нужно над статьей поработать, — предложил Саша.
Фрося радостно всплеснула руками.
— Ой, да хорошо-то как будет.
И тут Пашков вспомнил, зачем, собственно, пришел в дом.
— Фрося! Я ведь вам деньги принес.
— Какие деньги, Саша?
— Да за монету вашу.
— Продал?
— Вот, пожалуйста, двадцать пять рэ.
Фрося обрадовалась.
— Неужто столько дали?
— Возьмите.
Саша протянул деньги через стол. Водки в тот день он не достал — оказалось, неделя трезвости проводится! Потратился только на цветы и потому принес не пятнадцать, а больше, что, в общем-то, было ему приятно.
— Что за монета? — спросила Дарья. — Царская?
— Можно сказать и так.
— Неужели червонец?
— Нет, античная монета тех времен, когда басилевс означало царь.
— Но все-таки золотая?
— Самоварного золота, — сказала Фрося.
— Ты уверена?
— Да ее ж видно было, такая, без блеску.
— Откуда она у вас? — поинтересовался Доктор.
— Да я ее в грядке нашла. После войны. На нашем подворье.
— Это там, где находится дом почтенного Захара?
Доктор последовательно именовал покойного пьяницу почтенным.
— Ну да.
— Простите, вы говорили, что дом у старого моста, взорванного партизанами. Верно?
— Там, там. Там еще бой был, и сожгли все, а Захар раненый был и скрывался, а потом все построил своими руками.
— Был ранен возле собственном дома?
— Ну да, там же бой был, когда мост взрывали еще в сорок первом.
— Интересно. Куда же он был ранен?
— Да в ногу. Еще бы чуть — и в живот попало.
— Повезло вашему Захару.
«Зачем ему все это?» — подумал Александр Дмитриевич, но вслух свой вопрос не произнес, а Доктор, по-видимому, любопытство удовлетворил и поднялся.