Еще через час, немного поплутав по тупикам и закоулкам Заречья, он постучался в окно дома № 35 по улице Промысловой.
Это был ничем не примечательный, трехоконный бревенчатый дом с завалинкой и с резными наличниками. На подоконниках двух окон пламенела герань, висели тюлевые занавески. Третье окно было завешано обыкновенной марлей.
Из калитки вышла худенькая старушка в темной косынке.
— Хозяюшка, у вас живет Аркадий Васильевич Ставров? — спросил Ковалев.
— У меня.
— Дома он?
— Да почитай уже четыре дня как где-то запропастился.
— А куда поехал — не сказал?
— Он мне не солдат, я ему не генерал. У него свой ключ, своя голова на плечах.
Так, разговаривая, Ковалев прошел со старушкой во двор. Она остановилась возле легкой дощатой двери.
— Вот в его квартиру ход, — сказала хозяйка и улыбнулась. — Гляди, еще и замок повесил! А дверь-то — подопри снизу палкой, и с петель снимется.
— Вы ему об этом сказали?
— О дверях-то? Нет. А кому тут по чужим квартирам лазать? Место у нас тихое, спокойное.
— Войти можно?
— Ключа нет.
— Надо дверь с петель снять.
Михаил Иванович подобрал лежавший у крыльца обрезок доски, подвел его снизу, поднял — и еле успел поддержать ладонью падавшую на него дверь.
Комната, в которой жил Ставров, выглядела, как многие комнаты холостяков. Кровать, два стула, столик у окна, шкафчик для книг, чайник на плите, две тарелки, стакан. На полу — серые пятна от пепла, возле дверцы плиты — груда окурков.
— Так. Ясно, — проговорил Ковалев.
Окинув комнату взглядом, он хотел было уже уходить. Но внимание задержала открытая дверца книжного шкафа. Книг там не было. Шкаф вообще был пуст. На одной полке сиротливо лежала электробритва «Нева».
— Что хранит здесь ваш квартирант?
— А кто его знает? Я не присматривалась. Мое дело — раз в неделю прибрать в комнате, сменить постельное белье. Ну, постирать там что...
— Платит он вам аккуратно?
— За полгода вперед уплатил, и все. Живет тихо. Женщин не приводит. Была, правда, одна. Надей звать. Ну, ничего, девушка вроде хорошая. Заходила ненадолго и ушла с ним вместе. И еще в воскресенье была у меня. Спрашивала, куда отлучился Аркаша. Ну, я сказала: «Не знаю, не докладывался».
Слушая хозяйку, Михаил Иванович осматривал дверцу шкафа. Стальной язычок внутреннего замка торчал из металлической щели. Ковалев свел дверцы шкафа вместе, нажал ладонью, и дверцы плотно прикрылись. Потянул их на себя — они легко распахнулись.
— Шкафчик у вас — как и входная дверь: замок только для видимости, — заметил он.
— А кому тут шарить? От кого запираться?
— Ну, а если у человека что ценное есть — деньги там или вещи дорогие? Куда положить?
— Тут и мудрить нечего. Клади под подушку, все будет в целости-сохранности. А то в чемодан можно спрятать.
Ковалев осмотрел постель квартиранта, заглянул в пустой ящичек стола. Выдвинул из-под кровати чемодан. В нем было аккуратно сложено белье, два полотенца, носки, белая нейлоновая сорочка.
— Вам он никаких вещей или бумаг не оставлял?
— Как же, оставлял. Пальто и два хороших его костюма висят у меня в шкафу.
Ковалев пошел во двор. Старушка встала перед ним, заслонив дверной проем. С тревогой в голосе спросила:
— Сынок, а он, часом, не у вас?
— Нет, хозяюшка. Пока неизвестно, где он есть.
Выйдя на крыльцо, Ковалев приподнял дверь, подвел ее к петлям и надел на место. Усмехнулся:
— Да, техника... — Повернулся к хозяйке, спросил: — А не знаете, заходил к вашему квартиранту кто-нибудь из мужчин?
— Нет, не примечала. Разве что вечером кто бывал. Только вечером я все равно ничего не услышу — приходит внучка, и мы телевизор смотрим. Гром на всю хату.
— Внучка глуховата, что ли?
— Почему? Просто любит послушать во всю силу. Чтоб пенье — так пенье, пальба — так пальба.
— Ну, ну...
Ковалев попрощался с хозяйкой, наказав передать квартиранту, когда появится, чтоб в милицию зашел или позвонил.
— Это можно, — кивнула старушка, притворяя за лейтенантом калитку.
Прошло два дня.
Капитан Ахмеров снова вызвал инспектора Ковалева к себе. Подал ему листок бумаги.
— Вот, ознакомьтесь.
Это было сообщение из маленькой деревушки, стоявшей на самом берегу Волги, километрах в ста от города. Там, на берегу Волги, в густых зарослях ивняка деревенские мальчишки обнаружили труп мужчины.
— Может быть, это тот самый Ставров? — спросил Ахмеров.
— Ну почему именно он?
— Это предположение. Судя по сводке, никаких особых происшествий за эти дни не было. А ведь Ставрова так и нет.
Ковалев согласно кивнул головой.
— Возьмите фотографию Ставрова, вызывайте дежурный катер, — продолжал Ахмеров. — Обязательно пригласите следователя прокуратуры и эксперта. Я поеду вместе с вами.
Плавание было не из легких. Встречный ветер развел волну. Катер шлепал днищем, обдавал пассажиров дождем студеных брызг. И хоть шли по течению, но на место прибыли лишь часа через два.
За деревней, в непроходимом ивняке, куда способны забредать только вездесущие мальчишки, лежал труп мужчины. Тело было расклевано хищными птицами, лицо обезображено.
— Да, фотоснимок тут не понадобится, — сказал капитан Ахмеров. — Сличать не с чем.
Пригласили из деревни двух понятых и начали осмотр места происшествия.
На песке были видны ямки, оставленные ногами убийцы и еще две полосы — возможно, след волочившихся ног убитого. Значит, убит был человек на берегу. Но бесформенные ямки на песке не давали никакого представления о том, во что был обут человек, волоком принесший труп в кусты.
Не было следов и на берегу — их смыло волнами широкой в этом месте Волги.
Приступили к осмотру одежды человека, найденного в зарослях ивняка. Майка не представляла ничего необычного. Старые, многократно латанные, перепачканные глиной шаровары были, пожалуй, под стать майке: никаких особых примет, абсолютно ничего в карманах. Обуви на убитом не было.
— Постойте-ка! — вдруг воскликнул Ахмеров. — Тут что-то есть.
Он запустил два пальца в крохотный карманчик-клапан у пояса и осторожно вытащил оттуда какую-то серенькую бумажку. Больше в кармашке ничего не было.
Тут же, присев на ствол поваленного дерева, Ахмеров стал с величайшей осторожностью развертывать и расправлять клочок серой бумаги.
— Смотрите, Михаил Иванович, квитанция какая-то...
Ковалев достал лупу, навел ее на еле приметные карандашные строки.
— Нет, Зуфар Шукурович, это не квитанция. Вот, приглядитесь-ка. Тут напечатано: «Наряд». А ниже карандашом написаны цифры: восемьдесят четыре — тридцать два. Вероятно, номер машины.
Лупу взял капитан Ахмеров.
— Тут фамилия есть: Иванцов Н. Н. А ниже — чья-то подпись. Никак не разберу. Тищенко или Гущенко... А может быть, Бащенко или Ващенко. Неважно. В лаборатории, я думаю, разберут. Давайте-ка осторожно положим этот наряд между страниц блокнота. Вот так...
В лаборатории находка Ахмерова была сфотографирована при самом различном освещении — сверху, снизу, сбоку. Теперь были четко видны цифры 84-32, фамилия — Иванцов Н. Н. и роспись внизу — Глущенко. На наряде не было даты, но сотрудники лаборатории установили, что наряд был выписан лет пять-шесть назад.
На запрос Ахмерова государственная автомобильная инспекция сообщила: самосвал с городским номером ТТЖ 84-32 работал пять лет назад в Алькеевском карьере за Камой. Списан из-за полной изношенности в прошлом году. Его водитель Николай Николаевич Иванцов получил новую автомашину.
— Ах ты, бедный Иванцов! Как это тебя занесло в эту чащобу? — проговорил Ахмеров. Он повернулся к сидевшему возле окна Ковалеву, добавил: — Поедете в Алькеевский карьер.
Лейтенант Ковалев встал.
— Слушаюсь, товарищ капитан.
— Отлично. Ну, а где же нам искать пропавшего Ставрова?
— Кто его знает? Может, он сам объявится.
— Что-то я в это не верю, Михаил Иванович. Надежда Максимчук нервничает. Часто звонит. Знаете, дети и влюбленные обладают чувством телепатии. Вы не слышали?
— Да. Сомневаюсь только.
— Ну, конечно, утверждать тут что-нибудь определенного нельзя. Так сказать, незримые и неуловимые флюиды. Но, знаете, в этом что-то есть. Мой сынишка, например, почти безошибочно угадывает, когда я вернусь домой. Твердо заявляет матери: «Папа вернется ночью». Или: «Папа сегодня не приедет». Влюбленным это чувство тоже знакомо. С проявлением его я встречался не раз.
Ахмеров молча посмотрел в окно и с несвойственным ему жаром проговорил:
— Вот разгадала бы секрет телепатии криминалистика! По дурному предчувствию одного человека мы могли бы спасти жизнь другого. Как в сказке! — Он закурил и, глубоко вздохнув, сказал Ковалеву: — Что ж, отправляйтесь. Желаю успеха.
В Алькеевском карьере инспектор Ковалев не бывал никогда. Он и не представлял себе, как выглядит этот поселок. Вернее, представлял, но, как выяснилось, ошибался решительно во всем.
Он ожидал увидеть уютный благоустроенный городок с асфальтом на улицах, с металлическими полудужиями фонарей. Думал, что увидит каменные дома в два и три этажа, Дом культуры горняков, светлое здание школы.
А газик по выбитой, пыльной дороге доставил его к бревенчатому старому дому с облупившейся железной вывеской: «Алькеевский карьер. Контора». По соседству с этим домом стояли какие-то унылые бараки.
Начальник карьера — седой, полный мужчина без левой руки — на расспросы Ковалева сказал:
— Так тут ведь люди не живут. Тут они работают. А вечером все мы уезжаем в Алькеевку — село такое в пяти километрах отсюда. Здесь только сторож при конторе остается.
Ковалев пока что не упоминал о трупе, найденном в прибрежных кустах на Волге. Ожидал, что начальник карьера сам догадается о причине визита инспектора. Но седой добродушный начальник был весел, словоохотлив и никакой тревоги об исчезнувшем шофере не проявлял.