Крепко выручил меня этот старик. Теперь, когда я просмотрел паспорта, вся картина была ясна. То есть, я хочу сказать, не картина хищений, махинаций, а прояснилось все относительно количества ткани.
Всего база текстильторга получила ее восемьсот метров. Четыреста метров было отправлено в лабораторию, а четыреста — в магазин. Распределение ткани было продумано хорошо. В лабораторию можно было дать и больше — там после экспериментов вся ткань списывается, ее как бы больше не существует. Такое право лаборатории предоставлено, и тут уж ничего не попишешь. Раз эксперимент произведен, ткань можно списать. И точка. А в магазине ее не спишешь — ее надо продать.
То, как незаконно была продана ткань в магазине, я узнал раньше, чем разобрался с махинациями в лаборатории. В документах все выглядело нормально: получено четыреста метров кримплена — продано столько же. А вот по какой цене продавалась ткань — это узнать оказалось совсем непросто. С базы она поступила как бракованная, и продавать ее следовало не по тридцать рублей за метр, а всего лишь по шесть.
Но вот что выяснилось, когда я поглубже вник в работу магазина. Бракованная ткань поступила сюда двадцать восьмого июня — буквально за два дня до окончания второго квартала. Квартальный план товарооборота в этом магазине был под угрозой срыва. А заведует магазином старый, опытный торговый работник Иван Васильевич Копытин. В торговой системе он уже без малого двадцать лет. Знает, как спасать положение, когда годовой или квартальный план «горит».
Итак, ткань поступила в магазин двадцать восьмого июня, в субботу. Воскресенье в магазине было объявлено рабочим днем. Продавцы с утра встали за прилавки. А завмаг Копытин приступил к торговле кримпленом прямо на улице, у входа в магазин, наспех соорудив тут прилавок. Иван Васильевич сам отмерял ткань покупателям, сам получал деньги и управился с делом к обеденному перерыву. После перерыва он сдал в кассу две тысячи четыреста рублей. По этой выручке выходило, что Копытин продавал ткань по шесть рублей за метр. Почем приобретали ткань покупатели — это знали только они сами. Но они купили по отрезу кримплена и разошлись. Где их найдешь? Мог Копытин продавать ткань по тридцать рублей за метр? Вполне мог. Но как это проверить? Вот подумайте — как бы вы поступили дальше?
Увлеченный рассказом, я вовсе не ожидал подобного вопроса. Это было равносильно тому, как если бы в кино кто-нибудь прервал детектив на самом интересном месте, зажег в зале свет и спросил: как по-вашему, что произойдет в дальнейшем? Смотреть и читать детективы интересно, а забивать себе голову гаданием, что произойдет с героями, — это мучительно.
И все-таки я попробовал поставить себя на место Султанова и дать хоть какой-то вразумительный ответ.
Я подумал. Вспомнил, что всецело занятый проверкой цепочки база — магазин, Рауф ни словом не упомянул о второй цепочке: база — лаборатория. Может быть, пора уже побывать и там?
— Нет, рано, — сказал Султанов. — Лаборатория — не волк, в лес не убежит. Надо выяснить до конца картину злоупотреблений в магазине.
— Но что можно обнаружить в магазине после того, как ткань уже распродана? — недоуменно пожал я плечами.
— Да, оттуда птичка улетела и клетка пуста, — согласился Рауф. — Но проданная ткань ведь не вознеслась на небо и не растворилась в воздухе. Она осталась у покупательниц. Что будут делать с ней они? Шить себе нарядные обновки. Где? В ателье мод, разумеется. Вот туда я и направился.
В городе у нас — пятнадцать ателье и пошивочных мастерских. Среди них выделяется салон «Ласточка», где закройщицей работает знаменитая мастерица по изготовлению дамского платья Белла Абрамовна Гинзбург. Нетрудно было догадаться, что дорогую и красивую ткань женщины прежде всего понесут именно в «Ласточку». Но, к моему удивлению, там не было ни одного заказа на платье из кримплена. В чем дело? А весь секрет, оказывается, в том, что Белла Абрамовна больше не работает в «Ласточке». Она вообще уехала из нашего города.
«Сейчас, — сказала мне приемщица заказов, — весь хлеб у нас отбивает салон мод «Волжаночка». Как там появилась закройщица Ликаницкая — все наши бывшие заказчицы рванулись туда».
И верно. В «Волжаночке» я нашел четыре заказа из так называемого давальческого материала, где в графе «Наименование, сорт ткани» было проставлено «Кримплен». Я записал фамилии, адреса заказчиц. Приемщица, кстати, сказала, что несколько платьев из кримплена уже пошито и выдано заказчицам. Адреса и фамилии этих заказчиц я списал с корешков квитанций, остающихся в салоне. Теперь мне предстояло нанести визит нескольким дамам и узнать у них, где они купили кримплен и по какой цене.
— Сказать по правде, — перебил себя Султанов, — кримплен этот был отменно хорош. Я видел его в ателье и сколько ни всматривался — нигде не мог найти, как говорится, ни сучка, ни задоринки. Видел платья, пошитые из этой самой ткани. Отличные платья! Истинное украшение женщин. И если где-то там на рельефном рисунке спущена петля, так этот дефект даже в лупу не увидишь. Копытин-то это отлично понимал.
— Думаете? И что же?
— Брал за метр по тридцать рублей, и ни копейкой меньше. Я подтвердил это письменными показаниями многих женщин, купивших свои отрезы прямо на улице возле магазина в авральный день июня. В этот день Иван Васильевич Копытин положил в свой карман девять тысяч шестьсот рублей. Конечно, не всю эту сумму он присвоил себе. Он ведь должен был отблагодарить и Федора Филипповича Романовского.
— И что же Копытин этот? Сознался, что продавал ткань по полной цене?
— Не сразу, конечно. Только припертый к стенке письменными показаниями покупательниц. Крепким Копытин был орешком, но все же раскололся...
Рауф встал, открыл дверь купе, сказал извиняющимся тоном:
— Накурил я тут...
Поезд стоял. За окном была непроглядная темень. Кто-то невидимый, проходя мимо вагона, звонко постукивал молоточком по колесам. Сзади слышались приглушенные голоса.
— Смотрите-ка, уже поздно! — удивился Султанов, глянув на свои часы. — Давайте ложиться спать. Я вам утром эту историю доскажу. Если, конечно, ее интересно слушать.
— Нет, — не согласился я. — Если фильм в двух сериях, я люблю смотреть обе серии сразу, чтобы впечатление не дробилось. Так что доскажите мне все до конца. Теперь, если не ошибаюсь, следователю пора явиться в лабораторию?
— Да. Но прежде чем идти туда, я коротко расскажу о двух главных действующих лицах, работавших в лаборатории. Это Леонид Андреевич Поляков, заведующий, и Нурулла Ганеевич Закиров, его заместитель. Только прошу запомнить: заместитель работает в лаборатории уже десять лет, а заведующий, инженер-текстильщик по образованию, назначен сюда лишь год назад. Забегая вперед, скажу, что Закиров за годы своей работы в лаборатории уже «проворачивал» кое-какие дела, которые приносили ему, видимо, солидные куши. Кстати, я ведь с этого и начал свой рассказ — с подозрения о каком-то тайном смысле поездок Закирова на служебной машине. Надо сказать, что если Закиров и делал какие-то махинации, — он делал их тонко и ловко. Словом, не попадался.
С Федором Филипповичем Романовским, заведующим базой текстильторга, Закиров был давно и хорошо знаком. Это и неудивительно: очень часто ткани для лаборатории Закиров получал у Романовского. Но вот на этот раз, когда Романовский предложил провернуть дело с кримпленом, Нурулла Ганеевич замялся. Он еще не знал, как посмотрит на махинацию новый заведующий лабораторией. Романовский предложил вовлечь в дело Полякова.
Как видите, Романовский и Закиров — люди нечестные, жуликоватые. При случае они не отказываются поживиться за счет народного добра, если, конечно, гарантирована «чистота операции». Каков же Леонид Андреевич Поляков?
Говорят, по внешности человека можно сказать многое: какой его характер и привычки, общительный он или замкнутый, умный или глупый. О, если б это было так! Насколько бы уменьшилось число наших ошибок в определении людей!
Что, например, можно было сказать о Леониде Андреевиче Полякове по его внешнему виду? Судя по огромной лысине, по спокойным серым глазам за очками в золотой оправе и постоянно присутствующей на его лице улыбке — что это человек умный, веселый, жизнерадостный. По дорогому костюму табачного цвета, по тщательно выутюженным брюкам и всегда белоснежной рубашке можно было подумать, что Леонид Андреевич имеет добрую, заботливую жену. Судя по возрасту Полякова, у него двое-трое детей — холеных, воспитанных и всегда безупречно одетых, как их отец. Правда, дети у Леонида Андреевича, вероятно, еще небольшие — ведь самому ему, несмотря на солидную лысину, не дашь больше тридцати — тридцати пяти лет.
Приятный человек, добрый семьянин — такое определение выносил каждый, кто видел Леонида Андреевича впервые. И трудно было предположить, что Поляков — счастливый жених.
А он накануне женитьбы. Правда, уже не первой, а второй. Но ему кажется, что первая его любовь была сплошной ошибкой, а жена — ужасно скучной и бестолковой, да и вообще первый брак — это всего лишь проба семейной жизни, не более. Так считал Леонид Андреевич. А пробы, как известно, бывают удачные и неудачные. Ему, например, не повезло. Впрочем, что о том говорить? С первым браком было покончено четыре года тому назад.
Поляков обладал одной характерной для него чертой: всюду, где бы ни был, он стремился выдвинуться на видное место, стать необходимым, может быть, даже незаменимым. Словом, весьма приметным и всем нужным человеком. Однако на стремнину жизни его влекла не жажда деятельности, не желание как можно больше доброго сделать людям. Нет. Два недобрых чувства — зависть и жадность — руководили им. Из разговоров со многими людьми, хорошо знавшими Полякова, становилось ясно, что он не скрывал своей зависти к преуспевающим и не таил жадности к богатству. А тут еще предстояла женитьба на красивой двадцатилетней дочери архитектора Квятковского — Ольге Гавриловне, прелестной Олечке.
Султанов замолчал на минуту, затем продолжил: