— Сверху. Оползень был, там и взяли.
— Ну, пойдем посмотрим.
Старик встревоженно глянул на гору.
— А мне как… с вами подниматься?
— Нет, отец, вы отдохните пока. Здесь палатка, тень — вам хорошо будет. Плов нам приготовите.
Геологи начали подниматься по склону, Назир остался один.
Неожиданный поворот событий взволновал его, и, когда говорить было уже не с кем, старик продолжал разговаривать вслух сам с собой:
— Не зря, значит, старуха во сне знак подала. Слышишь, Зейнаб, не зря! Видно, большое дело начал наш Турсун — сколько людей затронула его бумага. А как найдут клад нашего мальчика, слышишь, старуха, весь кишлак соберу, товарищей Турсуна, стариков позову — большой той устроим. Все должны знать, какой сын был у садовника Назира!
Потом старика вдруг будто толкнуло — что ж он сидит, дела не делает! Перво-наперво воды надо раздобыть. Ручей пересох уже, но колодец Сафар должен был расчистить. Надо к нему пойти, воды принести от него, да и обрадуется друг, узнав, что опять приехали к Семи вершинам ученые геологи, клад Турсуна ищут.
Взяв в палатке ведро, старик отправился к юрте Сафара.
«А ведь геологов этих Утан привез, — вспомнил он. — Джигитом стал сын Сафара, на Турсуна похож стал. Ах, хорошая пара были бы они с моей Зулейхой! Поговорить, что ли, с Сафаром? Нет, мне начинать не к лицу, пусть он разговор заведет».
Солнце стояло уже высоко, Назиру трудно было идти по жаре, во рту пересохло. А как же Сафар — целый год, считай, на колесах, и за стадом гляди, и воды вечно нет?.. Да здесь-то еще ничего, а вот как откочует к пескам — хоть караул кричи!
Залаяла собака, на лай вышел из юрты Сафар.
— Опять не узнала тебя, Назир. Стареет, что сделаешь! Здравствуй, друг! Утром видел: машина прошла к ущелью, — значит, это ты был…
— Опять геологи пришли, в этот раз надолго, говорят, — объявил с гордостью Назир. — Твой Утан привез, спасибо ему!
— Да ну! — обрадовался Сафар. — Вот зачем, оказывается, он в город ездил. Да не раз!
— Пошли ему аллах всего, что пожелает он! Хорошим джигитом стал сын твой Утан, гордиться можешь им. А я за водой пришел, чай хочу заварить гостям. Есть вода?
— Есть! — Сафар повел друга к колодцу, приговаривая: — Да сбудутся твои мечты, помоги тебе аллах, Назир!
— Верю теперь, что сбудутся!
— Погоди-ка, — доставая из колодца воду, спросил Сафар, — ты что же, в ведре нести воду собираешься? Эй, жена, дай сюда бурдюк!
Принесли бурдюк, налили. Затем Сафар принялся седлать коня:
— Отвезу и воду, и тебя, старого. Сейчас поедем.
— Нет, Сафар, не надо, — покачал головой Назир. — Я долго тут останусь, часто приходить буду. В другой раз отвезешь, сейчас сам хочу дойти. Силу в себе чувствую.
Сафар бросил седло на землю.
— Ладно, Назир. Зайди в юрту, чаю выпей, тогда пойдешь.
Когда Назир вернулся с водой к палатке, геологов еще не было. Он собрал в ущелье хворосту, поставил на огонь чайник. Сейчас он мог, ему казалось, выполнить любую работу, любое дело было сейчас по плечу ему, проворным и молодым чувствовал себя старый Назир. Только бы не ушли геологи, как в первый раз, не вернулись бы только с горы с пустыми руками!
Пламя быстро пожирало хворост, от костерка веяло запахами степи, стада, полыни — приятными для старика запахами родной земли. Назир вытер пот со лба и постарался вспомнить, какие дела еще не сделал он.
Взгляд его скользнул по горбатой чинаре на скале: потемневшие жухлые листья ее сворачивались в трубочку, дерево страдало без воды.
Старик налил из бурдюка в ведерко и пошел поить чинару. Скала, где она росла, была невысокой, бесформенной, источенной ветрами и временем. Как жило здесь дерево, где брало силы выстоять — старик не мог понять. Большая ветвь засохла уже, и все-таки держалось дерево, окутывалось каждой весной зеленым облачком листвы.
Когда Назир с ведром в руках приблизился к ущелью Чабана, увидел наконец геологов — спускались ему навстречу.
— Далеко вы собрались, отец? — спросил Кадыров.
Назир поставил ведро на землю, показал на горбатую чинару:
— Ее напоить хочу.
— Из ведра-то? — удивился Сабир. — Здесь цистерны не хватит.
— И правда, это ведь капля малая, до корней не дойдет, высохнет, — поддержал его Кадыров.
— И за каплю она спасибо скажет, у нее ведь и этого нет… — попробовал объяснить Назир, но Кадыров уже поднял ведро, припал губами к студеной влаге. Назир остановил его: — Осторожнее, сынок! Вода из колодца, в бурдюке нес. Горло заболеть может.
В словах его столько слышно было заботы и нежности к незнакомым почти людям, что Кадыров улыбнулся, молча подошел к старику, обнял его за плечи.
Сабир тоже напился, потом предложил:
— Идемте с нами, отец, каплей дереву не поможете.
Назир улыбнулся и ответил парню стихами Джамбула:
— Помнишь, что акын сказал?
Маленький след дорогу рождает,
Море — из родника вырастает.
— Опасно с вами спорить, отец! — рассмеялся Кадыров.
— Ну, а что у вас?.. — осторожно спросил старик.
— Рано еще говорить. Опять камни несем. Раздробим — видно будет…
— Жадно ты пьешь, дерево! — говорил Назир, видя, как быстро исчезает вода, вылитая им под корни горбатой чинары. — И тебе трудно, как старику, — лето жаркое выдалось…
Он отломил маленькую веточку, с виду сухую, увидел влагу на изломе и обрадовался:
— Нет, долго еще проживешь, чинара. Раз в десять больше моего отпущен тебе срок, много весен у тебя впереди…
Сказал — и испугался. Что же это он, хоронить себя собрался?
— Нет, чинара, и мне еще пожить надо, — поправился он. — Кто ж на себя заботы мои примет, кто за садом смотреть станет, кто о бумагах Турсуна хлопотать будет, кто внучку Зулейху мою приголубит! Вот пришли люди из города клад Турсуна искать — и сил у меня даже прибавилось, чинара, помолодел будто.
Вернувшись к палатке, Назир увидел, что Кадыров сидит над микроскопом, рассматривает что-то, а Сабир растянулся в тени — отдыхает.
Кадыров помахал старику рукой:
— Идите, отец, садитесь, чаю вместе выпьем! Чай у нас здесь, оказывается, большая роскошь — воды-то нет… Берите сахар.
За чаем Кадыров спросил старика:
— Когда сын ваш на фронт уходил, ничего вам не сказал про бумаги?
— Тогда мы не о бумагах говорили. Сын ведь не думал, что не увидимся больше… Да и жена его, невестка моя, родить должна была. Об этом и говорили.
— Может быть, он матери что-то говорил. Нельзя ли спросить у нее?
— Год прошел, как схоронили ее.
— Простите… — Кадыров смущенно помолчал: потом спросил: — Вы что же, один живете?
— С внучкой.
Под вечер на лошади Сафара подъехали к палатке Утан и Зулейха, привезли старику и геологам ужин. Кадыров помог Зулейхе спуститься на землю, обратился к Назиру:
— Внучка?
— Она… — Старик улыбнулся и спросил Зулейху: — Как узнала, что здесь я?
— Утан приходил за книгами, сказал. — Девушка порозовела от смущения. — А я плов приготовила.
— Ах, молодец, девочка! И тебе, Утан, спасибо. Нука, гости дорогие, — позвал он геологов, — присаживайтесь, ешьте, пока горячий!
Все вошли в палатку, уселись вокруг миски, где исходил душистым парком привезенный Зулейхой плов.
Геологи ели да похваливали, Назир тоже, лишь Утан почти не притронулся к угощению, только ловил быстрые взгляды девушки, а та нет-нет да посматривала на него.
Когда все поужинали, Назир поднялся. Пора было возвращаться домой.
— Приду к вам утром, — сказал он Кадырову.
— Поспите, отец, подольше, не торопитесь, — посоветовал Кадыров, закуривая. — Мы утром в горы поднимемся.
— Да он же с солнцем встает каждый день! — засмеялась Зулейха.
— А вы опять привезете нам завтра что-нибудь вкусное? — спросил ее Сабир.
— Привезем, — ответил за девушку Утан.
Назир сел вместе с внучкой на лошадь, Утан шагал рядом. Когда отошли от палатки, юноша сказал:
— Оставайтесь у нас ночевать, отец приглашает. Места достаточно.
— Не можем остаться, перепел дома голодный, — ответил, подумав, старик.
— Я покормила его, — вставила Зулейха.
— Что ж, тогда останемся, — согласился старик и улыбнулся.
— Завидую тебе, — сказал Сафар. — Такая бумага маленькая, а большое дело стронула. А тебе-то — сколько забот новых, а?
— Человек без забот, что без жены. Скучно. А теперь — будто помолодел. Сейчас бы коня горячего да за козлом, — силу в себе слышу.
— Нет нынче таких игр.
— Времени, что ли, меньше у людей стало? А хорошая была игра — козлодрание!
Беседовали, вспоминали и просто молча сидели, думали о своем, до самой ночи. Потом улеглись: женщины — в глубине юрты, мужчины — у входа.
Назир долго не мог заснуть, лежал с открытыми глазами, смотрел на звезды. Вдруг услышал шепот.
— Зулейха, не спишь?
— Нет, — тоже шепотом ответила девушка. — Не спится.
— О чем ты думаешь?
— О многом сразу… Не знаю даже…
— Я тоже. Знаешь, мне сейчас захотелось стать геологом. Уж я бы нашел этот клад! Дедушка твой только об этом и думает…
— Хороший он…
— Знаю. Идем из юрты, а то разбудим их.
— Твоего отца сейчас из пушки не разбудишь — слышишь, сладко как посапывает!
Молодые тихо засмеялись, и Назир тоже улыбнулся в темноте. Ему показалось даже, что звездочки веселее стали подмигивать с ночного неба.
— Посидим здесь… Дальше страшно идти.
— Тебе не холодно? — спросил Утан.
— Нет. Какая светлая луна сегодня!
— А пятна — видишь? Как думаешь, на что они похожи?
— Не знаю.
— Мне кажется, похоже на глобус. Вон — Америка, это — Европа и Азия вместе, а там, маленькое пятнышко, это наш кишлак. Видишь, в пятнышке точка светится? Это — ты.
Зулейха засмеялась серебристым смехом.
— Все-то он знает! А вот почему ущелье у Семи вершин назвали ущельем Чабана? Ну-ка, ответь?