С моря донёсся плач Муськи. Тулумбасов всё понял.
— Мальчик! — схватил он за мокрое плечо Серёжку. — Беги на спасательную станцию. Тут близко. Вон там, видишь?
Серёжка помчался за помощью.
— Есть ли в лодке вёсла? — спросил Никодим Эрастович у выползавшего из воды Кости.
— Есть, но она не умеет грести. Она ещё маленькая…
— Мусенька, Муся! — в отчаянии кричала Люда.
И тут Тулумбасов услышал знакомый голос:
— Кузя! Ко мне!
С ласковым верещанием из кустов можжевельника вышел красно-золотой кузнечик. Немного боком и вприскочку он подбежал к Гоше и остановился перед ним, выпуча круглые, как блюдца, глаза…
— Это он, это он! — зашептал было профессор, но в следующий миг лишился языка от изумления. Мальчик, деловито похлопав кузнечика по бурой спинке, вскочил к нему в «седло», ударил насекомое пятками, понукая, как послушного конька.
— Волшебство! — наконец выговорил Никодим Эрастович, когда с лёгким треском развернулись у кузнечика двухметровые красные крылья и он, подпрыгнув, понёсся вдоль берега, набирая высоту.
Все поняли, что Гоша направляет своего «конька» к лодке. Было заметно, что Кузя не хочет лететь над морем. Ребята видели, как Гоша упрямо заставляет его повернуть к лодке. Сколько до неё? Теперь уже метров сто пятьдесят, а то и все двести. Хватит ли сил у Кузи? А что если он с Гошей не долетит?
Всё ниже и ниже над волнами летел кузнечик со своим всадником. Вот уже скрылся за гребнями волн… Долетит ли?
Это были мучительные минуты. Все на берегу молчали, до боли в глазах вглядываясь в серую даль.
— Лодка! — первым разглядел мокрый до нитки, дрожащий на ветру Костя.
— Лодка! Лодка! — закричали все, прыгая и мечась по берегу.
Да, это лодка. Гоша гребёт, Муська сидит у его ног, а за спиной мальчика торчат, как две антенны, толстые усы Кузи.
Наконец лодка ткнулась носом в песок.
— Муська! Мусенька! — кричала Люда, схватив сестрёнку.
— Гошка! Ура! — орали ребята. Не сразу заметили они, что Кузя еле-еле вылез из лодки и, пошатываясь, пошёл по песку…
В эту минуту ещё два человека появились на взморье.
— Михаил Михайлович! — закричал один из них тоненьким голоском. — Смотрите, смотрите, вот оно!
Но Михаил Михайлович и сам уже увидел гигантского кузнечика. Он скинул с плеча двустволку, прицелился…
Но мушка ружья упёрлась в живую стенку: в один миг ребята заслонили Кузю.
— Разойдитесь, дайте выстрелить! — кричали охотники.
— Не дадим Кузю! — неслось в ответ. — Уходите! Кузя наш!..
— Товарищ профессор! — плачущим голосом обратился к Тулумбасову Ипполит Ионыч, — что же это получается- то? А?
— А получается то, — ответил довольный профессор, — что если кому и давать премию, то юному укротителю Гоше Линькову, а не вам!
Гоша стоял рядом с Кузей, недоверчиво глядя на учёного.
— А вы его не будете… как это? Препарировать? — спросил он.
— Только после его естественной смерти, — заверил профессор. И прибавил: — Сегодня я узнал, что мой участок с рощей берёт Ботанический сад. Хвощи и папоротники будут заключены в огромную оранжерею. Зимой они будут обогреваться. Будет сделано всё, чтобы как можно дольше сохранить живых ископаемых. И поэтому гигантскому прямокрылому… вы ему дали имя Кузя… можно будет там перезимовать…
Тут Никодим Эрастович поймал на себе недоверчивый взгляд Гоши.
— Да, да, я не собираюсь убивать… мм… нашего Кузю. Кстати, мне так понравилось имя, данное вами мо… нашему кузнечику, что я думаю присвоить прямокрылому такое латинское название: «Кузя Succinus», что значит «Кузя янтарный».
ТРЕХГЛАВЫЙ ДРАКОН
Три письма
Начиналось мое обычное рабочее утро. Я шел через Дворцовый мост, поглядывая на покрытую грязно-серым льдом весеннюю Неву. От спуска к спуску бежали тропинки, и мне вдруг вспомнилось, как в песках Средней Азии вот так же, веером, расходятся от колодцев тропы скотоводов.
Вот уж не думал, что в мою размеренную жизнь младшего научного сотрудника Зоологического Института Валерия Павловича Мурова ворвется необычайное и таинственное!
Я взбежал, прыгая через две ступеньки, на второй этаж старинного здания, насквозь пропитанного запахами пыли, формалина и хлороформа. А вот и моя родная дверь «Отделение герпетологии». Ничего, что здесь тесно. Как благодушно улыбается чучело нильского крокодила! Как аппетитно поблескивает препарат лягушечьей икры! Окна выходят на юг, и солнце горит на стекле и меди аппаратуры.
Я уселся за длиннющий стол, обитый черной клеенкой, подвинул к себе микроскоп и уже предвкушал, как я сейчас уйду с головой в первую самостоятельную работу.
— Здорово, Мурочка! — услышал я сиплый басок из-за стеклянного шкапа, набитого препаратами земноводных. Это подал голос мой товарищ по работе Арсений Николаевич Карпов.
— Здорово, Карп, — ответил я. — Что нового?
— Начальство опаздывает.
— Начальство никогда не опаздывает. Оно задер… — начал было я, но прикусил язык. Дверь хлопнула и наш начальник Марк Борисович Марбух стремительно вошел в комнату…
Маленькая голова с большим носом, похожим на клюв, длинная сутулая фигура, огромные ступни ног в ярко-желтых ботинках. Не зря студенты дали ему кличку — Марабу. В довершение сходства с этой птицей, Марк Борисович носил черные очки с двойными стеклами, а на лысом черепе у него торчало несколько жестких, как перья, волосков.
Он сел за письменный стол и стал просматривать письма. Откуда только нам не пишут! Со всего света! Еще бы — Ленинградский Зоологический Институт пользуется заслуженной славой.
— Валя! Муров! — крикнул Марк Борисович.
— Да? — я поднял голову.
— На вас жалуются. Вы опять не ответили на письма. Это очень, очень плохо… Плохо, когда молодой специалист зазнается и не отвечает на сигналы с мест.
Марбух постучал карандашом.
Я действительно не люблю отвечать на письма. Они отвлекают от основной работы. Да и спрашивают в письмах, большей частью, всякую чушь.
— Марк Борисович, — начал я оправдываться, — ну да, я не ответил на три письма, но… но это же сказки!
— То есть? — сердито спросил Марбух, — Иван Царевич и Елена Прекрасная?
— Нет, трехглавый дракон, — ответил я невозмутимо.
Карп за шкапом фыркнул, а Марбух грозно нахохлился:
— Валя Муров! Прекратите ваши шуточки. Вы на работе! Сейчас же прочтите нам эти три письма. Громко и внятно.
Я полез в свой ящик, довольно долго рылся в бумагах и наконец нашел злополучные конверты.
— Первое письмо, — начал я, — пришло от…
— Когда пришло? — прервал Марбух.
— Мм… две недели назад.
— Полмесяца! — с ужасом вскричал мой начальник.
— От Семена Липкина с погранзаставы… «Дорогие и уважаемые товарищи из Зоологического Института. Пишет вам, с разрешения начальника заставы Героя Советского Союза майора Мамедова, рядовой Семен Липкин» — тут я перевел дух.
— Дальше! — стукнул карандашом Марбух.
— «Находясь в ночь на десятое апреля на посту, я заметил огромную, с лошадь будет, зверюгу, нарушившую нашу государственную границу. Ночь была лунная, а зверюга пробежала в аккурат между мной и месяцем. Так что я очень удивился, разглядев у нее три головы».
— Бред! — пробурчал за шкапом Карп.
— «Помня про всякие хитрости, применяемые нарушителями, я дал знать на заставу. Но никакого нарушителя на вверенном мне участке границы не обнаружили. А теперь меня высмеивают за паникерство и за то, что мне чудится нивесть что. Я же находился в полном рассудке и при спокойных нервах.
Может, вам, товарищи, известны такие трехголовые звери? Прошу не отказать в моей просьбе и сообщить по адресу. Рядовой Семен Липкин».
— Очень хорошее письмо, — серьезно и спокойно сказал Марбух. — Как вы думаете ответить?
— Три головы — это излишняя роскошь. Голова нужна только одна. Вторая уже будет тревожить, а третья — просто мешать…
— А серьезно?
— Трехглавых зверей не существует в природе. Тут обман зрения из-за игры света и тени…
— Читайте второе письмо.
— «Дорогая кафедра по пресмыкающимся!..» — тут я не удержался и фыркнул. Марбух тоже улыбнулся, но спохватился и застучал карандашом:
— Дальше! Дальше!
— «Дорогая кафедра по пресмыкающимся! Пишет вам ученик шестого класса Ораз Бердыев. Прошу прислать лектора к нам, в Давлет-Кую, чтобы укрепить антирелигиозную работу. Старухи и старики ходят по квартирам и пророчат конец света. Говорят, что появился трехглавый дракон, что он пожрет всех, не верящих в бога. И многие стали бояться, и пионерская работа пошла плохо.
Дорогая кафедра! Пришлите лектора, объясните, что не такие теперь времена, чтобы драконы жрали людей. Драконы давно вымерли, если не считать дракона острова Комодо, о котором я читал книжку и видел кино».
Какой умный мальчик, — тепло сказал Марбух. — Он даже знает дракона с острова Комодо.
— Но и те драконы все-таки с одной головой, — подал голос Карп.
— Читайте третье, — и Марк Борисович вытянул шею и наклонил голову — весь внимание.
— «Дорогие начальники, — продолжал я, — пишет вам старый чабан колхоза „Кизил Туркменистан“ Мухаммед Нур-Мухаммедов. Большая беда посетила нас. Неизвестный зверь таскает баранов из моей отары. А вчера сожрал мою собаку. Зверь большой, с ахалтекинского коня будет. И моим старым глазам почудилось, что три головы сидят у него на трех шеях. Не шайтан ли это?
Адрес ваш дал мне мой правнук Мирза, тот самый, что учится в Ашхабаде на овечьего доктора. Приезжайте, дорогие начальники, и спасите овец и баранов наших.
Чабан колхоза „Кизил Туркменистан“ Мухаммед Нур-Мухаммедов.»
— Тоже хорошее письмо, — задумчиво проговорил Марбух.
Он втянул голову в плечи, засунул руки в карманы брюк и стал ходить широкими шагами между длинных столов: взад-вперед, взад-вперед…
Наша уборщица тетя Маша приоткрыла дверь:
— Газета!
Марк Борисович сел за стол, развернул пахнущий типографской краской пестрый лист и погрузился в чтение. Прошло минут десять. Вдруг он вздрогнул и резко выпрямился: