- Я еще не въехал окончательно. - Риттерсдорф перенес ногу обратно через подоконник и отошел от окна.
Он не был удивлен визитом мыслящей липкой плесени с Ганимеда, так как слышал, что размещение гостей из иных миров представляло на Земле большую проблему. Независимо от влиятельности и положения в собственном обществе, на Земле они были вынуждены ютиться в старых обветшалых домах с минимумом удобств, вроде этого.
- Если бы я мог носить с собой визитные карточки, - сказал ганимедянин, - то вручил бы вам одну. Я бизнесмен, занимаюсь импортом необработанных драгоценных камней и подержанных изделий из золота. Кроме того, я фанатичный филателист. У меня в комнате находится редчайшая американская серия про Колумба из четырех экземпляров - может быть, вы хотите… - Плесень замолчала. - Вижу, что нет. Во всяком случае, желание покончить с собой хотя бы на время покинуло ваш мозг. Это хорошо. Помимо коммерческой деятельности, я занимаюсь также…
- Разве закон не требует от вас усмирять свою способность к телепатии во время пребывания на Земле? - спросил Чак.
- Да, но ситуация показалась мне исключительной. Вот что, господин Риттерсдорф: хорошо бы вам сменить работу… Я лично не могу нанять вас, так как не состою в руководстве какой-либо фирмы. Но у меня есть связи среди делового мира девяти лун, и я постараюсь…
- Спасибо, - грубо отрезал Чак. - Извините, но мне нужно побыть одному. - Ему уже наделали столько предложений о работе, что их, наверное, хватит на всю оставшуюся жизнь.
- Но, в отличие от вашей жены, у меня нет никаких скрытых мотивов.
Липкая плесень притекла поближе к Чаку.
- Как у большинства земных людей мужского пола, чувство самоуважения строится у вас в основном на способности зарабатывать деньги. В этой области, как я ощущаю, у вас развились весьма серьезные сомнения, а также чувство вины. Могу кое-что сделать для вас в этом плане… Но на это потребуется время. В настоящий момент я покидаю Землю и возвращаюсь на свою родную луну. Предположим, я дам вам пятьсот долларов - американских, естественно, - чтобы вы поехали со мной. Считайте, что даю вам в долг, если хотите.
- А что, интересно, я буду делать на Ганимеде? - раздраженно сказал Чак. - Чего вы привязались? Работа у меня есть, она мне подходит, и бросать ее я не собираюсь.
- Но подсознательно…
- Не надо пересказывать мне мое подсознание. Выйдите отсюда и оставьте меня в покое. - Риттерсдорф повернулся к липкой плесени спиной.
- Боюсь, что ваше намерение покончить счеты с жизнью вернется - возможно, даже очень скоро.
- Ну и пусть.
- Существует только один способ, который может вам помочь, - задумчиво излучила плесень. - И это отнюдь не мои жалкие потуги о предложении работы.
- Какой же именно?
- Женщина, которая заменит вашу жену.
- Слушайте, это уж слишком.
- Погодите. Данное предложение имеет под собой не физическую и даже не умственную основу, оно чисто практическое. Вам нужна женщина, которая примет и полюбит вас таким, какой вы есть. В противном случае вы пропадете. Позвольте мне позаботиться об этом. Дайте мне два часа. А пока держите себя в руках. И никуда не уходите.
Ганимедянин медленно вытек обратно в коридор. Его мысли стали неясными: "Как импортер, покупатель и просто хороший бизнесмен, я завязал массу контактов с землянами многих профессий…" Затем все смолкло.
Дрожащими руками Риттерсдорф прикурил сигарету. Потом отошел подальше от окна, присел на древний диван и стал ждать.
Он не знал, как относиться к деликатному предложению ганимедянина: он был тронут и раздосадован одновременно и, кроме того, озадачен. Можно ли верить словам этого неземного существа? Разве липкая плесень в состоянии ему помочь? Это казалось маловероятным.
Прошел час.
В дверь постучали. Это не мог быть ганимедянин, поскольку ему нечем было стучать. Поднявшись на ноги, Чак подошел к двери и открыл ее.
На пороге стояла земная девушка.
Глава 3
Хотя перед отлетом ее ждала еще тысяча дел, относящихся к новой, неоплачиваемой работе в Службе Здоровья и Социального Обеспечения, доктор Мэри Риттерсдорф все-таки выкроила время для одного личного дела. Она прилетела на реактивном такси в Нью-Йорк, на Пятую авеню в офис Джеральда Фелда, продюсера Банни Хентмэн Шоу. Неделю назад она передала ему подборку самых лучших, по ее мнению, текстов Чака. Пришло время выяснить, есть ли шансы у ее мужа (точнее, у бывшего мужа) получить работу.
Если Риттерсдорф сам не в состоянии подыскать себе приличное место, то этим займется она. Это необходимо хотя бы потому, что весь следующий год ей и детям придется рассчитывать только на доходы Чака.
Выйдя из машины на крыше здания, Мэри опустилась на девяностый этаж, подошла к стеклянной двери и, подождав немного, вошла в приемную кабинета Джеральда Фелда.
За столиком сидела секретарша - привлекательная, ярко накрашенная блондинка в облегающем свитере ажурной вязки. Глядя на нее, Мэри внутренне возмутилась: разве можно женщине с такой полной грудью следовать моде только потому, что бюстгальтеры стали дурным тоном? В данном случае простая практичность требовала наличия бюстгальтера. А эти неестественно торчащие благодаря операции соски? Это уж слишком. Мэри раскраснелась от негодования.
- Слушаю вас, - секретарша посмотрела на Мэри через витиеватый монокль. Когда ее взгляд встретился с холодными взглядом Мэри, соски у нее тотчас опустились, будто поникли от страха.
- Мне необходимо видеть господина Фелда. Я доктор Мэри Риттерсдорф и у меня очень мало времени; я отбываю на лунную базу агентства ТЕРПЛАН в три часа дня нью-йоркского времени.
Мэри произнесла эту фразу сухим, требовательным тоном, которым - в силу профессии - владела довольно неплохо.
После серии формальностей Мэри, наконец, получила разрешение войти. Джерри Фелд сидел за столом, имитированным под дуб - натуральный дуб отсутствовал на планете по крайней мере лет десять, - и увлеченно просматривал видеоленту с рабочим материалом.
- Минуточку, доктор Риттерсдорф, - пробормотал он и указал на стул. Мэри села, положила ногу на ногу и закурила.
На экране Банни Хентмэн представлял германского магната прошлого века. В синем с отворотами костюме он стоял перед советом директоров и доказывал им, каким образом новый автономный плуг, производимый картелем, мог бы использоваться в военных целях. Четыре плуга, соединенных вместе, образуют не просто большой плуг, а установку для запуска реактивных снарядов. Банни изъяснялся с сильным немецким акцентом и представлял свой замысел как гениальное изобретение. Фелд периодически хмыкал.
- У меня не так много времени, господин Фелд, - произнесла Мэри, четко выговаривая слова.
Продюсер неохотно остановил видеозапись и повернулся к ней.
- Я показал Банни рукописи. Он проявил к ним определенный интерес. Понимаете, ваш муж пишет в несколько бесстрастном, я бы даже сказал суховатом стиле, однако ситуацию передает весьма достоверно. Когда-то такое изложение…
- Я знаю, - прервала его Мэри. - Я выслушивала эти тексты много лет; он всегда проверял их на мне. - Она несколько раз нервно затянулась. - Скажите, сможет ли муж работать на Банни Хентмэна?
- Не могу сказать ничего определенного, пока господин Риттерсдорф сам не встретится с Хентмэном; одного вашего желания…
Дверь кабинета открылась, и вошел Банни Хентмэн.
Мэри впервые увидела знаменитого телевизионного комика не на экране, а в жизни, и ей стало интересно: сильно ли он отличается от своего телеобраза? Он выглядел чуть ниже ростом и намного старше, на затылке - солидная лысина. Действительно, в обычной обстановке Банни напоминал продавца вторсырья из Центральной Европы: помятый костюм, редеющие всклокоченные волосы, из угла рта торчит окурок сигары.
Но его глаза! В них светилась необыкновенная теплота, хотя и с оттенком настороженности.
Мэри встала, продолжая разглядывать знаменитого комика. На экране глубина его взгляда не была так заметна: в серых глазах отражался не только ум, а нечто большее… Что именно, она понять не могла. И кроме того…
Вокруг Банни Хентмэна, как ни странно, висела аура страдания. Его облик, лицо, фигура казались пропитаны им.
"Да, - решила Мэри, - вот что выражают его глаза - страдание. Именно. Память боли. Очень давней боли, которую он не забыл и никогда не забудет. Банни Хентмэн пришел в этот мир, чтобы страдать - неудивительно, что он стал великим комиком. Комедия для него - борьба, желание забыться, отбросить нравственную боль… Наверно, именно здесь кроется причина его огромной популярности".
- Бан, - сказал Фелд, - это доктор Мэри Риттерсдорф; ее муж написал те самые тексты для роботов ЦРУ, которые я показывал тебе в прошлую среду.
Комик протянул руку; Мэри пожала ее и сказала:
- Господин Хентмэн…
- Прошу вас, называйте меня как-нибудь иначе, - сказал комик, - ведь это всего лишь мой сценический псевдоним. Мое настоящее имя - Лайонсблад Регаль. Мне пришлось изменить его: кто же выступает на сцене под именем Лайонсблад Регаль? Зовите меня Лайонсблад или просто Блад. Джерри зовет меня Лайрег, с оттенком интимности, - добавил он, не выпуская руки Мэри. - Если что-то мне и нравится в женщинах, так это интимность.
- Лайрег - это твой телеграфный код, ты опять путаешь, Бан, - заметил Джерри Фелд.
- Да-да, - Хентмэн отпустил руку Мэри. - Итак, фрау доктор Раттенфангер…
- Риттерсдорф, - поправила Мэри.
- Раттенфангер, - сказал Фелд, - это по-немецки "крысолов". Не делай больше таких ошибок, Бан.
- Прошу прощения, - комик театрально расшаркался. - Послушайте, фрау доктор Риттерсдоф. Пожалуйста, называйте меня каким-нибудь приятным именем; я жажду поклонения прекрасных женщин, ведь во мне сидит маленький мальчик…
Хентмэн улыбнулся, но лицо - и особенно глаза - продолжали выражать боль и усталость.
- Я найму вашего мужа, если взамен получу возможность время от времени видеть вас… Да, если бы он только догадался о ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ причине согласия, о так называемом секретном протоколе, как говорят дипломаты… - Он повернулся к Джерри Фелду и добавил: