— Я тоже мечтал... иметь свою макаронную фабрику, — сказал он. — Для этого я приехал в Америку. Здесь я похоронил жену, так и не став фабрикантом. И Джульетта не дождется, пока ты станешь врачом. Лучше приходи потом.
— Я люблю ее.
— Тогда тем более. Прощай.
— Чао! — сказал Кларенс по-итальянски, как говорил Джульетте, и посмотрел на ее окно.
— Кстати, — услышал он, — Рич может убить тебя, потому что тоже очень любит сестру. А я помогу ему. И мы по-своему будем правы. Чао!
Мистер Догетти ждал для дочери совсем другого жениха. Но он никуда не выпускал Джульетту из пиццерии. Да она и сама не отпрашивалась никогда, раз надо было работать. А принцы в пиццерию не заходили.
Кларенс пришел к ней на следующую ночь, и она увидела его в окно. Это было перед рассветом, и его фигура обрисовалась на фоне забора, как дерево, которому срубили голову. Он стоял недвижно и безмолвно, будто жалкий ствол без ветвей.
Джульетта улыбнулась и сначала открыла окно и едва заметно помахала рукой. Потом окно закрылось, и скоро Джульетта показалась у двери черного хода в ночной рубашке и коротенькой вязаной кофточке, накинутой поверх нее.
Отец не верил, что Кларенс придет. Брат не верил, что Джульетта без спроса выйдет к подметальщику. Бедняги спали. Натрудившись, они крепко спали, как всегда, на исходе любой ночи, и они прозевали Джульетту.
— Прости меня, — сказал Кларенс, поднимая ее с земли на руки и пряча свое лицо в ее растрепанных волосах.
— Ты не виноват.
— Я подумал, — сказал он, — если человечество все время идет вперед, почему в старинные времена люди находили счастье в золоченых кроватях, на высоких перинах, а теперь — на сломанных ящиках из-под макарон? Скажи мне, Джульетта. Ну, скажи что-нибудь.
— Откуда ты знаешь про перины?
— Я видел в кино. — Кларенс усмехнулся.
— Ты сам смеешься над этими картинами, — сказала Джульетта. — Зачем же спрашиваешь меня?
Они помолчали.
— Я видела, — сказала Джульетта, — как жених увез невесту на яхте. Забыла название картины. Неважно. В кино всегда так красиво!
— На озере Мичиган в Чикаго много яхт.
— Ты был в Чикаго?
— Я искал там работу.
Он рассказал ей, как у темной кромки берега, вдоль которого тянутся густые аллеи старых лип, качаются яхты на Мичигане, и оттуда всю ночь доносятся всплески то музыки, то девичьего смеха. На яхтах нет огней. Ночь окутывает озеро, как тайну.
— Пусть их, — сказала Джульетта. — Мы тоже будем счастливы, Кларенс.
— Если меня не убьет Рич.
— Ты боишься?
— Я улыбаюсь.
— Я люблю тебя, Кларенс.
— Но у тебя не скоро будет яхта, Джульетта!
— Зато у нас уже есть ночь, — сказала она.
— Сейчас рассвет...
— Мне пора, но я потеряла ленту с головы.
— Ты подвязываешь ею на ночь волосы?
— Да.
— У тебя чудные волосы.
— Помоги мне найти ленту.
Пока они искали ее среди ящичных обломков, в комнате Джульетты вспыхнул свет. Она приникла к Кларенсу, а он сильно прижал ее к себе.
— Это отец?
— Не знаю. Он мог попросить кофе. Ночью он пьет горячий кофе, когда у него что-то болит в груди. Я не отозвалась, и он послал Рича проверить.
В ту же секунду Рич высунулся в окно и крикнул:
— Джульетта!
— Идем скорей, — сказал Кларенс.
— Куда?
— Ко мне.
— Нет.
— Скорей!
— Я в одной рубашке.
— Возьмем такси.
Они побежали.
— У тебя есть деньги?
— Да.
Он сказал ей неправду. За такси заплатила мать. Пока он ходил зa деньгами к матери, Джульетта сидела в машине, оглядывая через приспущенное стекло незнакомый район Нью-Йорка. Это была восточная сторона, глядящая окнами на Ист-ривер и Бруклин. Глухие громады домов тянулись в рассветном сумраке каменными ульями. И все они до отказа были набиты людьми. Чем больше были дома, тем меньше казались Джульетте люди. Она опустила глаза и стала молиться богу.
— Он не бросил тебя? — спросил негр, повернув к ней голову и снимая руки с руля.
— Наоборот. Он взял меня к себе.
— Это свадебное путешествие? — засмеялся негр.
Джульетта не ответила.
— Ты часто катаешься в машинах? — спросил он.
— Первый раз.
— Извините, мисс, — сказал негр. — Я желаю вам счастья.
— Спасибо.
— Вероятно, ваш муж живет высоко.
— Я не знаю.
— Вы смелая девочка.
— Он сейчас придет.
— О'кэй!
Через улицу уже бежал Кларенс.
Мистер Догетти явился на четвертый день. Он узнал адрес в «Гамильтоне». Он не пожелал видеть Джульетту, но он разговаривал с миссис Сэер. Это был странный разговор. Мистер Догетти долго сидел молча, и мать Кларенса сказала первой:
— Не надо отнимать у них счастья.
— Нельзя отнять того, чего нет, — ответил мистер Догетти.
— Может быть, им повезет, — сказала мать.
— Конечно, — сказал Догетти, — кому-то должно везти в жизни. Вы гадаете на картах?
— Нет.
Он пристукнул сухими пальцами по столу, покачал головой.
— Хорошо. Погадаю у механической гадалки на Бродвее. Может быть, им повезет.
— Вы верите в гадание?
— Нет. А вы?
— Я тоже не верю.
— Какого ж черта, — закричал мистер Догетти, — вы говорите: может быть, им повезет! Все кончено. Я пришел сказать, чтобы она не возвращалась. У них есть хотя бы кровать? Ну, вот и хорошо. В ее комнате уже живет служанка. Раз они решили биться головой об стенку, пусть бьются покрепче. Может быть, им повезет! Может быть, Кларенс станет президентом Америки! Лично я не мечтал, чтобы моя дочь стала женой президента. Нет! До свидания!
У порога он остановился, худой, злой и сгорбленный, и сказал еще:
— А вы иногда приходите ко мне, попробовать пиццу. Иногда.
Президент Америки и не знал, что у него появился такой грозный соперник. Джульетта рассказала Кларенсу про слова отца, подслушанные за дверью, и Кларенс, подметая улицу у подъезда отеля «Гамильтон», все чаще воображал себя президентом. Он не въезжал в Белый дом и не принимал парадов на широкой и зеленой авеню Пенсильвании, не выступал в конгрессе.
Но в его уме без конца рождались самые лучшие решения. И у всех появлялась хорошая работа. Строились дома и мосты, и длинные армии счастливых молодых людей шли утром на работу, приветствуя Кларенса.
Иногда он разговаривал с президентом так:
— Разве я только и могу, что держать метлу? Мне двадцать два года, и я весь налит силой, как молодой зверь. Как человек. Я мог бы доказать это вам, и отцу Джульетты, и самой Джульетте. Я мог бы многое сделать для нее. Пусть меня никогда и ничему не учили, все равно! Дайте дело моим необученным рукам. Я сумею заработать много денег!
Он вспомнил, как однажды в медицинском зале большого научного музея зашел в сердце. Сердце было сделано выше человека, с дверью, как в комнату. Задрав голову, он смотрел изнутри на тонкие стенки, на клапаны и сосуды. Он не разглядел уголка, где помещаются страдания.
Притихнув, он слушал сильно увеличенные резонансом стуки своего собственного маленького сердца, которого ему не увидеть никогда. Вот там они теперь и ютились, его боли, и он был не властен над ними.
Но он должен был приходить веселым домой. И он смеялся еще из-за двери, слыша, как Джульетта бежит открывать ему дом, где они вместе жили. Правда, это была квартира его матери. Но мать совсем изменилась. Она перестала причитать. Она стала очень ласковой. И Джульетта почувствовала, что это ее дом.
Вечером они гуляли по Нью-Йорку. Джульетте все было интересно: она не знала ни Бродвея, ни нарядной Седьмой улицы, ни крошечных скверов с крошечными фонтанами, зажатых небоскребами Рокфеллер-центра.
Среди небоскребов зелень казалась хрупкой. Даже немолодые деревья стояли на спичечных ножках. Все выглядело игрушечным, как витрины каких-то больших садов и парков, шумевших где-то на свободе.
Они читали рекламы новых фильмов, каскады огней лились к их ногам, имена артистов взрывались перед глазами разноцветными искрами и гасли. Когда кончались представления в театрах, в яркую и густую толпу въезжали, показываясь из-за углов, калеки на колясках, входили слепые с собаками-поводырями и просили милостыню. Несчастные!
Иногда Кларенс и Джульетта слушали, как где-нибудь у перекрестка духовой оркестр евангелистов играл модную песенку, призывая людей внять проповеди о конце и спасении мира.
От рекламного света ночное небо казалось пыльным. Влажная жара оседала из его бездонных глубин на толпу.
Было душно, и Кларенс угощал Джульетту молочным соком папайи. Ледяной сок пенился на губах Джульетты.
Как-то недалеко от их улицы она спросила:
— Ты не боишься, что возле дома нас поджидает Рич?
— Нет, я сильный, — ответил Кларенс, смеясь. — Хочешь, покажу?
И понес ее на руках в квартиру по темной лестнице, где лампочки были разбиты или вывернуты бродягами, потому что бесплатным квартирантам легче прятаться в темноте.
— Ты устанешь, — сказала Джульетта.
— Значит, ты не веришь, что я сильный?..
— Ты устал, — повторила она выше.
— Мне хорошо нести тебя.
— Отпусти меня.
— Это уже наша дверь. Звони.
Она позвонила с его рук и сказала:
— Теперь я буду бояться за Рича.
И поцеловала его в щеку.
Утром, как всегда, мимо отеля со страшным воем прокатилась пожарная машина. Эти шумные парни в касках выезжали на пожар или тренировку. Открылись расписные, как у ларца, створки маленьких дверей церкви святого Франциска через дорогу. Толстый Фрэнк кивнул Кларенсу на бегу и едва протиснулся в щель стеклянной двери-вертушки при входе в «Гамильтон». Фрэнк так опаздывал, просыпая каждый раз, что у него не было времени даже крикнуть: «Как дела?». Ему надо было еще успеть до смены одеться в красный костюм лифтера, чтобы до позднего вечера вносить в лифт чужие чемоданы, подниматься и опускаться по квадратной трубе, пробившей двадцать семь этажей, и на каждом из них, рывком открывая дверь, монотонно повторять: «Вверх», «Вниз». Как он не худел при этом! Его работа требовала терпеливой вежливости. Наверно, это благотворно сказывалось на здоровье.