Классическая драма Востока
Индия
Классический театр Индии
Театр возник в Индии в древности, достиг наивысшего своего расцвета к концу древней эпохи, в период империи Гуптов (IV–V вв.), и, просуществовав после этого еще два с половиной — три столетия, стал быстро сходить на нет.
Исчезновение театра, однако, не повлекло за собой исчезновения драмы. И в IX–X веках, когда профессиональное сценическое искусство переживало состояние глубочайшего упадка, и в последующие века, когда его уже давно не было, продолжали писаться пьесы, и притом во множестве. Правда, они теперь уже не ставились, а просто читались или в лучшем случае декламировались перед ученой публикой. Очень редко в этих поздних драмах можно обнаружить оригинальность замысла и построения, всегда так или иначе связанную с воздействием народной сцены. В подавляющем большинстве это сочинения, целиком — ив том, что касается тем, сюжетов, образов, и в том, что касается композиции, стиля и даже языка — повторяющие старую драматическую традицию. Они писались в строгом соответствии с правилами театральных учебников, нередко, видимо, в учебных целях и, во всяком случае, для того, чтобы продемонстрировать эрудицию, знание древних образцов и литературной теории и мастерство во владении сложной формой. Понятно, что такая "ученая" драма, при всем ее внешнем сходстве с ранней, по существу, не имела с ней ничего общего и значительно уступала ей в художественном отношении.
Вот почему, когда говорят о классической индийской (или, что более обычно, — о классической санскритской) драме, имеют в виду не литературную драму на санскрите вообще, но именно драму, связанную с живой театральной традицией, то есть драму эпохи древности и раннего средневековья.
В истории классической (в особенности древней) драмы до сих пор остается много неясного. Дошедший драматический материал весьма далек от полноты. Отсутствие изображений актеров в памятниках искусства и сколько-нибудь подробных описаний театральных спектаклей в литературе делает наши представления о сценической технике крайне приблизительными. Наконец, мы, как правило, ничего не знаем об авторах пьес, в частности, когда они жили, и потому хронология классической драмы неопределенна и в большинстве случаев предположительна.
Самым же сложным и неясным является вопрос о происхождении театра. Дело в том, что первоначальная — становящаяся — драма нам неизвестна. Мы знаем древнюю драму в высших ее образцах, относящихся к гуптской эпохе. Единственное исключение — пьесы Ашвагхоши, предположительно датируемые первой половиной II века, но они сохранились лишь во фрагментах, и притом столь незначительных, что составить по ним представление о догуптской драматургии невозможно. К тому же театр II века уже далеко ушел от своих истоков. За это говорит, во-первых, структурная близость пьес Ашвагхоши к драме гуптской эпохи (то же оформление текста, включающее пролог, деление на акты и заключительное благословение, то же сочетание стихов и прозы, тот же набор ролей и т. д.), а во-вторых, появление в это время (или несколько позднее — в начале III в.) специального трактата "Натьяшастра" ("Наставление в театральном искусстве"), излагающего правила актерской игры, постановки спектакля и составления драматических произведений. Ясно, что при таком положении вопрос о происхождении драмы может решаться только гипотетически и в самом общем смысле.
Попытки определить генезис индийского театра предпринимались неоднократно. В XIX веке было распространено мнение (очень скоро, правда, отвергнутое) о том, что драматическое искусство было заимствовано индийцами у греков. Позднее стали выдвигаться различные предположения о генетической связи театра с более древними действами, развившимися в самой Индии. Однако сведений о подобных действах почти не сохранилось, и ни одна из предложенных до сих пор теорий не обладает поэтому достаточной степенью доказательности.
В настоящее время наиболее вероятным представляется происхождение театра из двух зрелищных форм — культовой мистерии и импровизационного смехового представления, возникшего также на почве культовых празднеств. Относительно первого из этих истоков мы располагаем интересным свидетельством "Натьяшастры". Отраженная здесь традиция связывает начало театра с представлениями, созданными якобы самим богом Брахмой и разыгрывавшимися на празднике Индры.
В этих представлениях изображалась победоносная борьба богов с асурами (демонами). Хотя нигде, кроме "Натьяшастры", упоминаний об индраитских мистериях пока не обнаружено, они представляются весьма вероятными, исходя и из мифологии Индры, и из характера праздника, безусловно, связанного с ритуалом плодородия.
Индра — бог-громовержец, податель жизненных благ, которые он постоянно отвоевывает в героических сражениях у демонических чудовищ. Культ его очень древний. Он играл важную роль в ведийскую эпоху и сохранил свое значение и позже в системе раннего индуизма. Формы культа на протяжении веков, конечно, менялись, и праздник в честь Индры, хорошо известный нам не только по "Натьяшастре", но и по другим источникам, возник, вероятно, уже в послеведийский период. Судя по описаниям, он входил в число крупнейших североиндийских культовых празднеств. Справляли его в сезон дождей. Праздничные обряды призваны были обеспечить плодородие, всеобщее процветание и победы над врагами.
Центральным событием праздника являлось воздвижение на площади привезенного из леса и нарядно украшенного дерева, которое символизировало знамя Индры и отождествлялось также и с самим богом. По прошествии пяти-шести дней дерево торжественно опускалось и топилось в реке, дабы передать земле и воде заключенную в нем растительную силу. Победе животворящих сил в природе должна была способствовать и вся игровая сторона праздника. Сюда входили, по-видимому, упомянутые в "Натьяшастре" мистериальные действа (о борьбе Индры и возглавляемых им богов с демонами), а также многочисленные увеселительные представления, о которых мы знаем по другим сочинениям.
В ряде описаний праздника Индры говорится, что в это время происходили состязания борцов, выступления музыкантов, фокусников, канатоходцев. Здесь же показывали свое искусство и народные забавники, именовавшиеся натами (термин "ната" в дальнейшем становится обозначением профессионального актера). Упоминания об этих забавниках неоднократно встречаются в литературе второй половины I тыс. до н. э. Судя по всему, наты выступали одновременно как плясуны, музыканты, жонглеры и, надо полагать, также как актеры, увеселявшие публику небольшими фарсовыми сценками, в которых использовался импровизированный текст и разнообразные буффонные трюки.
Во взаимодействии смехового и мистериального представлений и рождался театр. Как именно это происходило, мы, конечно, не знаем. Но главным здесь должно было быть высвобождение драматического действа из сферы культа, постепенное приобретение им самодовлеющего характера, даже при сохранении определенной религиозной функции. Это, в свою очередь, предполагает совершенствование зрелищной стороны представления, расширение его сюжетной основы (скажем, использование мифов, лежащих на стыке или даже за пределами индраитского мифического цикла) и, наконец, возрастание роли словесного текста.
Древняя мистерия, именно потому, что она строилась как сцепа битвы, сражения, должна была представлять собой — во всяком случае, по преимуществу — танцевально-пантомимическое действо. Характерно, что "Натьяшастра", описывая "первый" спектакль, постоянно именует исполнителей танцорами.
Если в мистерии на ранних этапах и существовал текст, то это скорее всего был текст священный (может быть, фрагменты ведийских гимновых песнопений). Расширение же круга мистериальных сюжетов вело к появлению наряду с танцевальными сценами также и таких, в которых слово было уже необходимым компонентом действия (в отличие от, в сущности, внеположного ему торжественного песнопения). Одновременно с этим должны были возникнуть и новые требования к исполнителям. Можно думать, что на начальном этапе мистерии разыгрывались профессиональными исполнителями ритуальных танцев.
Позднее, когда характер представления стал меняться, танцор должен был уступить место актеру. Это, вероятно, создало благоприятные возможности для проникновения в мистерию забавников — натов. Их опыт сценического перевоплощения, умение вести живой диалог, владение искусством импровизации и мимики давали им немалые преимущества перед прежними исполнителями. Но, становясь участниками мистериального представления, наты, в свою очередь, не могли не приобщиться к традиции ее исполнения. Эта традиция явственно присутствует в искусстве театрального актера.
Танец в чистом виде, как отдельный номер, вводился в индийскую драму редко. Зато форма спектакля в целом была, по сути дела, танцевальной. Причиной тому — чрезвычайная разработанность пластической стороны действия, богатство пантомимических средств, используемых при создании сценического образа, прежде всего — высоко стилизованный, часто условный и символический жест. Характерно, что некоторые из этих жестов обнаруживают сходство с жестами ведийского жертвенного ритуала.
Преемственность тут очевидна: ритуальный танец заимствовал жестовую символику из жертвенной церемонии, передал ее мистерии, откуда она была усвоена затем театром. Следует также иметь в виду, что весь спектакль шел в музыкальном сопровождении (тоже мистериальное наследие!), и подчиненность движения актера музыкальному ритму делала его тем более танцевальным.
Представление натов не базировалось на сколько-нибудь развитом сюжете (сюжетом обладала именно мистерия). Оно сводилось, как было сказано, к маленьким сценкам, обыгрывавшим определенные бытовые ситуации. Вот эти сценки должны были войти в мистерию вместе с их исполнителями. Они внесли в нее смеховое, житейское начало, изменили разработку сюжета и, конечно, ослабили ее привязанность к культу. С ними, вероятно, пришли в театр и традиционные комические роли — видушака (букв.: "охальник", "ругатель"), неизменно сопровождающий героя брахман-шут, безобразный, страдающий обжорством, неуклюжий и невежественный; буффонный хвастун и злодей шакара; вита — веселый и ловкий горожанин, живущий за счет богатого покровителя.